Под сенью исполинов (СИ) - Калинин Никита (книги хорошего качества .txt) 📗
Песок хрустит. Тени идут. Жизнь струится из-за чужих штор. Всё течёт своим чередом. Как и всегда.
Вдруг её позвали. Звука, кроме хруста песка, тут не существовало. Она просто поняла, что её зовут. По имени. Она повернулась и пошла, лавируя между источающими холод тенями. Она шла, не отдавая отчёта куда идёт. Шла и смотрела только под ноги. На песок. Серый, как и всё вокруг.
Её позвали вновь и она обернулась. Перед ней теперь стоял парень: крупные черты лица раскрашены жизнью, неестественно синие глаза смотрят прямо на неё. На нём сержантский китель ВДВ – эти лычки и прилежно расправленную бело-голубую тельняшку из-под широкого отворота ей не забыть никогда.
От него веяло теплом. От него веяло уютом и спокойствием. Мужской силой.
Десантник протянул ей руку – могучая ладонь смотрела вверх. В ответ она протянула свою. От соприкосновения тепло стало медленно наполнять её тело, постепенно насыщая красками. Тут же откуда-то издалека стали проявляться звуки. Он улыбался и держал её за руку.
Звуки нарастали и вскоре превратились в какофонию, из которой невозможно что-то вычленить, расслышать и понять.
И внезапно всё прекратилось.
Взрыв смёл все, точно сорвавшийся с привязи ураган – жёлтые слабые листья с засыпающих на зиму деревьев. Парень смотрел ей в глаза и беззвучно кричал; его жизненные краски блёкли и стекались к руке, сжимавшей её руку.
Он упал и рассыпался вдруг на тысячи маленьких галек или же больших песчинок.
А рука, совсем недавно дарившая тепло и защищённость, осталась у неё в руке. Из неё текла невероятно красная кровь; она быстро холодела и серела, и почему-то становилась всё тяжелей и тяжелей, а вскоре сделалась попросту неподъёмной…И девушка отпустила её.
Удар об землю, и снова россыпь песка. И ничего. И – серость…
Глава 6. Ночь
С отбоем свет белых спиралей по потолку ослаб. Угловатые же гробины квантовых приёмников монотонно гудели, ничуть не изменив тональности. Минут десять как тут завершилась работа – лишнее демонтировали и убрали в пустующий склад.
Последним капсульный отсек покинул Истукан. Павлов слышал его прозвище. Но знал, что так его называть не стоит. От историй, рассказанных работниками ЦУПа в дымных беседках да подсобках, иной раз вставали дыбом волосы.
Перед тем как выйти, Буров долго осматривал поверхности двух капсул. Иногда подходил к третьей, в которой вообще никто в этот раз не пробуждался, и будто бы что-то сверял.
Роберт провёл большой ладонью по гладкому неровному черепу. Повернулся, насколько позволило скошенное зрение, в профиль, затем другой стороной. Небольшое зеркальце на телескопической ножке, обнаруженное им здесь же, в нише, беспристрастно отражало все изменения, произошедшие с ним.
Внешность была очень важна для Павлова. Но не в пресловутых «красив-некрасив» было главным.
Главным было – саха. Больше смерти Павлов страшился однажды вылезть из капсулы и не увидеть в зеркале по-особому смуглой кожи, больших монголоидных скул, раскосых глаз. Не обнаружить в зеркале якута.
Роберт остался доволен уведенным. Он отложил зеркало и взял из сейфа один из пистолетов. Проверил магазин, тот оказался полон. Роберт внимательно осмотрел флажок предохранителя, убедился, что он в нужном, безопасном, положении и, убрав указательный палец подальше от спускового крючка, направился в сторону изолятора.
Он не ощутил и капли радости, когда в первую же ночь старший офицер безопасности назначил его дежурным по изолятору. Роберт не сомневался: оставить тут именно его, геолога-взрывника, была очень веская причина. И именно сейчас, после всей этой чертовщины с Ординатором, после подозрительной недосказанности о присутствии кого-то… Впрочем, Нечаев перед уходом чётко дал понять: основной арсенал опечатан и угроза, вроде как, изолирована.
Только вот спокойствия отчего-то не прибавилось.
Роберт приближался к прозрачной переборке изолятора так, будто внутри тихо стрекотало жуткое чудовище, только и ждущее глуповатого на вид якута, чтобы броситься на него через заранее прожжённый кислотой стеклопластик.
Но вместо чудовища на мягком, как и весь остальной изолятор, полу мирно посапывала девушка. Очень стройная, высокая. Жаль, что она спала на боку, близко к стене – было никак не разглядеть лица. Хотелось посмотреть: как же изменилась знаменитая Старстрим?
В виртнете имя Милослава Милош почти не фигурировало, зато её псевдоним не раз гремел на весь мир. Её очерки с других планет переводились даже на амхарский, официальный язык Эфиопии. Неудивительно, при условии, что она до сих пор оставалась единственной допущенной к «прыжку» журналисткой. Голливуд, киномонстр с холмов Калифорнии, так и не добился разрешения на экранизацию единственной художественной её работы – повести «Пустота».
Роберт обожал «Пустоту». Перечитал трижды полностью, и бессчётное количество раз освежал в памяти любимые отрывки и цитаты. Притом, что ценителем литературы не был никогда. Он относился к ней как оружейный историк во второй половине двадцать первого века относится к средневековому мечу, да и вообще к подобного рода холодному оружию: отслужив человечеству не один век, оно в какой-то период времени перестало быть эффективным и необходимым, встав в один ряд с десятком таких же великих вещей и явлений.
Но повесть «Пустота» была исключением. Любовь Павлова к ней имела вполне определённые, глубинные причины. Дело в том, что Роберт с раннего детства заболел устным народным творчеством, к настоящему моменту уже тоже фактически погибшим. Однажды его дедушка, старый таёжный промысловик, открыл ему мир олонхо, древнего якутского искусства песнопения и эпического стихотворения. Потом страсть подкрепилась бурятскими улигер, тесно переплетающимися с суровой монгольской культурой.
Позже, во время учёбы, он и заподозрить не мог, что геология – выбранная им стезя – имела ореол великого множества баек, накопленных за века существования. Довершением стал первый «прыжок» Антонова. Оказалось, что космопроходцы носили в сердцах ту же искру романтики, что возгорелась столетия назад в походных кострах на просторах заснеженной матушки-Сибири.
А повесть бедняги Милош как раз была целиком посвящена одной из самых известных и жутких баек космоходства. Писалась она, со слов Старстрим, на Церере-3, и художественного домысла в ней, помимо заимствованного непосредственно из слов самих участников экспедиции, было не так много. Повесть была о Пустом космопроходце.
Официально, на планете Анубис, за всё время существования на его орбите «Герольда», погибло пять человек, и все в разных экспедициях. Все, кроме первых двух. Алексей Курбатов-младший и Аслан Плиев пропали в самой первой, разведывательной экспедиции. Люди тогда ещё не знали каков он, Анубис. Впрочем, о том каков он, можно судить хотя бы по тому факту, что изначально он носил имя Тота, древнеегипетского бога знаний – с его предстоявшим исследованием связывали большие научные прорывы.
Впервые Пустого космопроходца встретили там же, на Анубисе, сразу после тех двух исчезновений, во время поисков пропавших. Тогда случилась паника: один человек наотрез отказался покидать челнок, второй затребовал немедленного возвращения и был помещён в изолятор.
И только третья экспедиция отрапортовала о жуткой находке. Нашлись тела Алексея и Аслана. Точнее даже оболочки, потому что ни внутренностей, ни языка, ни мозга – ничего не было на месте. Притом из внешних повреждений тела имели разве что ссадины да ушибы, какие можно получить при самом заурядном падении.
С этого-то рапорта и начались встречи с Пустым. То его видели на Таганроге, то при последнем возвращении на Марс. Так бы и остались истории о нём простой, рядовой байкой, не пропади однажды на Церере-3 знаменитый космопроходец, ветеран войны Семён Кожин.
Сначала заговорили о том, что Семён сам видел Пустого космопроходца. Якобы он упоминал об этом как-то за обедом. Нашлись свидетели, многие подтвердили. Никто не придал особого значения хотя бы потому, что сам Кожин, в прошлом подполковник морской пехоты, отчаянный чёрный берет, только высмеял увиденное.
