Надежда патриарха - Файнток Дэвид (версия книг TXT) 📗
Я сердечно помахал зевакам, будучи в хорошем настроении оттого, что рядом со мной оказался Алекс. Мы проложили себе дорогу через толпу людей. На церемонии были приняты все возможные меры предосторожности, не проверяли только тех, кто уже прошел через это по пути на станцию.
Через полчаса – на виду у сотен людей, которые заплатили астрономические суммы за привилегию здесь присутствовать, и на глазах еще миллионов телезрителей – я ковырялся вилкой в зеленом горошке и жареном цыпленке.
Я думал об Арлине, мне хотелось посоветоваться с нею по поводу разговора со Стангером, но она сидела в переднем ряду, отказавшись выйти на авансцену. Надо будет мне как-то больше не глупить.
Сенатор Роб Боланд склонился ко мне поближе:
– Надеюсь, я не помешаю вам нынешним вечером?
– Не помешаете, если будете говорить правду.
Не будь он так озабочен выборами на новый срок, я бы во многом с ним согласился. Но Робби Боланд удачно занимал сенаторское кресло своего отца и заслуживал переизбрания.
Мы давно забыли и наши разногласия по поводу беспризорников, и моральное поражение Боланда. Политика научила меня быть практичным. Его помощь была важным инструментом в проведении через Сенат многих законов, которые моя партия считала важными.
В другом конце стола, отведенном для почетных гостей, бывший Генсек Кан мрачно жевал.
Робби перегнулся над моей тарелкой, чтобы пожать Алексу руку:
– Мистер Тамаров, не могу поверить, что мы встретились.
– Рад встрече, сенатор.
– Вы служили на его первом корабле? Как я вам завидую.
– Почему же? – Алекс бросил на меня извиняющийся взгляд, но я не очень вникал в их разговор обо мне.
– Я познакомился с мистером Сифортом, когда он был начальником Академии. – Боланда тогда, моими хлопотами, приняли туда кадетом. – Вы же знали его в молодости.
– Все мы были тогда молоды. – Алекс улыбнулся своим воспоминаниям, потом повернулся ко мне. – А сейчас – посмотрите-ка. – Он прочитал блистающую надпись на экране позади нас:
– Премия Бона Уолтерса за высочайшую нравственность.
– Господи Иисусе, Алекс. О, извините! – Я тут же склонил голову в искреннем раскаянии. – Ты что, не понимаешь, что все это политиканство? Как я на самом деле мог это заслужить?
– А почему бы и нет?
Замигали огни. Председательствующий взобрался на подиум и начал вступительную речь. Я старался изобразить вежливый интерес.
Сначала он изъявил всеобщую благодарность организаторам церемонии. Потом передал слово Антону Бурсу, всемирно известной кинозвезде, который создал для миллионов зрителей образ капитана Бона Уолтерса. Потом глава фонда Бона Уолтерса рассказал о своей сложной работе и о премии, которую они спонсируют.
Моя вежливая улыбка стала превращаться в каменную маску. Я прикрыл рот платком.
– Терпение, сэр, – прошептал Алекс. – Это долго не продлится.
Я только хмыкнул в ответ. Его глаза блеснули:
– Я и понятия не имел об этой премии, когда «Мельбурн» ошвартовался. Как все удачно сложилось.
– Ну, ты-то здесь не виноват.
– Разве вы не понимаете, сэр? Я бы вышел из игры много лет назад, если б не ваш пример. Даже сегодня кадеты вас глубоко уважают. Не могу и передать, как это здорово – ощущать, что и все общество думает точно так же.
– Алекс, ну сколько тебе повторять? Мы организовали это – Бранстэд и я.
Я отвернулся, чтобы немного пригубить вина. Через стекло бокала один из огней светился, как иллюминатор. Я поиграл своим бокалом. Походило на иллюминатор на корабле ВКС «Хельсинки»…
Я спустился на второй уровень. Вверх по лестнице, потом налево. Еще зеленый, неуклюжий шестнадцатилетний мальчишка – я был впечатлительным гардемарином, впервые входившим для доклада на капитанский мостик. До этого я не видел мистера Хагера – первого гардемарина, от которого зависела моя судьба, – не видел и капитана, столь отдаленного от моей тогдашней жизни, что я покрывался потом в предвкушении скорой встречи.
Мне надлежало произвести хорошее впечатление. От этого зависела вся моя карьера. Вся моя учеба, все мои тренировки были подготовкой к этой встрече.
«Помоги мне, Господи. Я раб Твой, всецело преданный Тебе. Я посвящу всю мою жизнь Тебе».
Мои шаги замедлились. Я был рядом с капитанским мостиком.
Я застегнул все пуговицы, пригладил китель. Пробежался пальцами по коротко остриженным волосам.
«Вот оно, Господи! В этот момент начинается моя карьера. Помоги мне сделать все правильно. Помоги мне держаться достойно».
Послышались аплодисменты. Я вздрогнул и поднял голову. Робби Боланд поднялся с кресла и прошел на подиум.
– Леди и джентльмены! Оказаться здесь сегодня вечером – большая честь. Потому что почетным гостем является мой друг, старый товарищ, верный союзник моего отца, мой… – он мгновение поколебался, – мой наставник. Человек, который научил меня отличать правду от лжи и благодаря которому, – он горестно улыбнулся, – я утерял политический вес. – Это вызвало дружеский смех. Боланд, донельзя расстроенный гибелью своего друга Адама Тенера, которую не сумел предотвратить, ушел в отставку с должности члена Генеральной Ассамблеи, чтобы поднять на ноги сынишку Адама – Джареда, парнишку с проблемами. Это было за пять лет до его возвращения в политику.
– Николас Сифорт – человек, который никогда не будет лгать. Человек, который никогда не станет вилять. Человек, который ненавидит любую фальшь. Человек, который делает то, что считает нужным, чего бы это ни стоило.
Алекс схватил, меня за руку:
– Я так горжусь вами! Не променял бы это ни на что в мире.
Я по-прежнему смотрел на бокал, но капитанский мостик «Хельсинки» уже растаял.
«Господи, почему все так получается? Почему я не могу вернуться назад, снова стать тем честным мальчишкой?»
В дальнем конце стола Генсек Кан уперся взглядом в свою тарелку.
«Почему я здесь, Господи?»
– …человек, который служит примером доброты, решительности, открытости, прогрессивности и моральной чистоты для всего человечества. Представляю вам капитана «Гибернии», «Дерзкого», «Трафальгара», номинанта премии этого года имени Хьюго Бона Уолтерса, Генерального секретаря ООН Николаса Эвина Сифорта! – Боланд повернулся, и зал разразился аплодисментами.
«Господи, верни меня в детство. Я встану на колени, если это поможет моей мольбе. Дай мне еще один шанс».
– Сэр, пора.
«Смилуйся! Как я мог так пасть?»
– Они ждут!
Мне не оставалось ничего другого, как только пройти через это. Несколько слов благодарности – и все закончится. Медленно, устало я поднялся на ноги. Овации не смолкали. Люди вставали и аплодировали стоя.
Это было невыносимо.
Я кое-как добрался до подиума, прислонил неразлучную трость к стойке. Широко улыбаясь, со сверкающими глазами, Робби Боланд протянул мне руку.
Ожидая, когда смолкнут аплодисменты, я оглядел зал. Арвина Родштейна загнали во второй ряд, как я и планировал. Он заплатил немалые деньги, чтобы во всем этом участвовать. Господи, как он элегантен в своем черном костюме!
Я поднял обе руки и помахал залу. Скольких людей здесь я знал? Адмирала Хоя, конечно. Заместителя Генсека Чисно Валера и сидевших с ним за столом помощников. Конни Хистинга с голографовидения. Винце Канло из «Всего мира на экране». Да и многих других.
Аплодисменты стали медленно стихать.
Я жмурился от огней, от света телекамер, которые будут разносить мои слова по всему миру.
В переднем ряду замахали руками, как будто для того, чтобы привлечь мое внимание.
«О, нет!»
Мой сын Филип и Джаред Тенер усмехались, довольные произведенным на меня шоком.
«Нет, Господи, только не это».
Я посмотрел вниз, на Алекса. Его губы словно молча произносили: «Браво, сэр!»
Слышалось скрипение сотен стульев. Наконец в зале наступила полнейшая тишина.
Только несколько слов. И дело будет сделано.
– Леди и джентльмены! Благодарю вас…
«Гардемарин Николас Сифорт докладывает, сэр!» – отчеканил энергичный молодой голос. Я замер в ожидании. Капитан «Хельсинки» повернул ко мне свои пронзительные серые глаза.
