Ради блага человечества (Блуждающая Земля. Эпоха сверхновой. Шаровая молния) - Цысинь Лю (книги бесплатно без регистрации TXT, FB2) 📗
– Ты не такой, как другие.
– Знаю, – кивнул Гладкоствольный.
– Тридцатилетний опыт научил меня точно выделять таких людей из всех остальных. У тебя редкий талант, и когда я увидел тебя в первый раз, у меня мороз прошел по коже. Легко сохранять хладнокровие во время работы, но трудно оставаться всегда хладнокровным, никогда не оттаивать. Ты можешь стать одним из лучших в этом деле, если не зароешь свой талант.
– Что я могу сделать?
– Во-первых, поучиться за границей.
Брат Зубастый с готовностью согласился на предложение мистера К полностью оплатить расходы Гладкоствольного. Он надеялся избавиться от Гладкоствольного с момента появления мистера К, но в компании не было вакантной должности.
Вот так однажды зимней ночью этот парень, осиротевший в детстве и выросший в криминальных слоях общества, сел на пассажирский реактивный самолет и отправился в чужую, далекую страну.
Сидя за рулем потрепанного автомобиля «Сантана», Гладкоствольный ездил по городу, осматривая все места, названия которых были написаны на фотоснимках. Его первой остановкой была «Блоссом-Плаза». Он быстро нашел человека с фото. Тот копался в мусорном баке, когда приехал Гладкоствольный, и через несколько минут потащил свой раздутый пакет для мусора к ближайшей скамейке. Плодами его поисков оказались большая и почти нетронутая коробка с едой на вынос, всего один раз надкушенная свиная сосиска, несколько идеальных ломтиков хлеба и полбутылки колы. Гладкоствольный ожидал, что он будет есть руками, но с удивлением увидел, как бродяга достал маленькую алюминиевую ложку из кармана грязного пальто, которое носил, несмотря на летнюю жару. Он неторопливо разделался со своим ужином, а потом выбросил остатки обратно в мусорный бак. Оглядывая площадь, Гладкоствольный увидел, что со всех сторон вокруг нее начали вспыхивать огни города. Он был хорошо знаком с этим районом, но чувствовал, здесь явно чего-то не хватает. Потом его осенило, он понял, почему этот человек имел возможность неторопливо поесть. Площадь служила обычным местом сбора бездомных всего города, но в данный момент он не видал никого из них, кроме своей мишени. Куда они подевались? Неужели их всех уже обработали?
Гладкоствольный поехал дальше, по адресу на втором снимке. Под эстакадой на окраине города слабый желтый свет лился из хижины, кое-как собранной из гофрированного картона. Гладкоствольный осторожно толкнул сломанную дверь хижины и чуть приоткрыл ее. Сунув голову внутрь, он неожиданно оказался в фантастическом многоцветном мире. Стены хижины были увешаны картинами маслом всевозможных размеров, они создавали отдельный мир искусства. Глаза Гладкоствольного проследили за струйкой дыма и увидели странствующего художника, который лежал, раскинувшись, под сломанным мольбертом, напоминая медведя в зимней спячке. У него были длинные волосы, а его перепачканная красками футболка была такой просторной, что больше походила на платье. Он курил дешевую сигарету из пачки с изображением нефритовой бабочки. Он рассматривал плоды своего творчества взглядом, полным удивления и растерянности, будто видел их впервые. Гладкоствольный догадался, что большую часть времени он проводил, любуясь собственными произведениями. Такая разновидность голодающих художников не вызывала удивления в девяностых годах прошлого века, но сейчас их осталось мало, и они встречались редко.
– Все в порядке. Заходите, – произнес художник, не отрывая глаз от картин. Его тон был бы более уместен в императорском дворце, а не в хижине. Как только Гладкоствольный вошел, художник спросил:
– Вам нравятся мои картины?
Гладкоствольный огляделся вокруг и увидел, что большая часть рисунков представляла собой просто хаотичные пятна цвета – если бы краску расплескали прямо на холст, он выглядел бы более упорядоченным по сравнению с этими картинами. Но имелось также несколько картин в очень реалистичном стиле, и взгляд Гладкоствольного быстро привлекла одна из них: почти все пространство на этом полотне занимала желтая, растрескавшаяся земля. Несколько мертвых растений, торчащих из трещин, выглядели так, словно увяли сотни лет назад, если в этом мире тогда вообще существовала вода. На выжженной земле лежал череп. Хотя он выгорел добела и покрылся трещинами, два зеленых, живых ростка выросли из его рта и одной глазницы. Создавая резкий контраст с засухой и смертью, окружающими их, эти растения были зелеными и пышными, и крохотный, нежный цветок венчал стебель одного из них. В другой глазнице черепа сохранилось глазное яблоко. Его зрачок смотрел в небо, а взгляд был полон такого же изумления и растерянности, как и взгляд художника.
– Мне нравится вот эта, – сказал Гладкоствольный, указывая на картину.
– Она называется «Пустошь номер 2». Вы ее купите?
– Сколько?
– А сколько у вас есть?
Гладкоствольный вытащил свой бумажник и вынул все лежавшие в нем банкноты по сто юаней. Он протянул их художнику, но тот взял всего две банкноты.
– Она больше не стоит. Теперь она ваша.
Гладкоствольный завел машину и взял третью фотографию, чтобы посмотреть последний адрес. Через секунду он выключил зажигание, так как пункт его назначения находился прямо рядом с эстакадой: вдоль нее тянулась самая большая городская свалка мусора. Он достал бинокль и стал смотреть сквозь лобовое стекло, высматривая свою цель среди падальщиков, копающихся в мусорных кучах.
Триста тысяч мусорщиков зарабатывали на жизнь, роясь в отбросах огромного города. Они образовали свой собственный класс, состоящий из четко очерченных каст. Мусорщики наивысшего ранга имели право входить в самые фешенебельные районы города, застроенные виллами. Там, в мусорных баках изящной формы, можно было ежедневно набрать много сорочек, носков и простынь, использованных один раз, – в этих районах такие вещи считались товарами однократного использования. В отходы попадали самые разные предметы: слегка поцарапанные туфли и ремни из лучшей кожи, гаванские сигары, выкуренные наполовину, дорогой шоколад, надкушенный только чуть-чуть с уголков… Но сбор подобных отходов требовал таких внушительных взяток местным охранникам, которые могли позволить себе немногие, и те, кто мог, становились аристократами среди падальщиков.
Мусорщики среднего ранга собирались вокруг многочисленных перевалочных пунктов городских отходов, первой остановки на пути муниципальных отходов. Там быстро расхватывали самый ценный мусор: негодную электронику, металлолом, нетронутые изделия из бумаги, выброшенные медицинские приборы и просроченные лекарства. Однако такие площадки были доступны не для всех. Каждая станция была владением одного мусорного босса. Любого падальщика, попавшего туда без их разрешения, жестоко наказывали: совершивших мелкое нарушение зверски избивали и выдворяли, а серьезные нарушители могли лишиться жизни.
Мало ценных предметов оставалось в отходах, прошедших через перевалочные пункты и попавших на свалки на окраинах города, и все-таки именно эти отходы кормили самое большое количество людей. Это были мусорщики самого нижнего ранга, именно они сейчас были перед Гладкоствольным. Не имеющий ценности, не пригодный для переработки сломанный пластик и рваная бумага – это все, что оставалось для падальщиков из самых низких слоев общества мусорщиков. Еще там имелись остатки гнилой еды, которую можно выудить из мусора и продать на корм свиньям на соседние фермы по десять юаней за кило. В отдалении сверкал огромный город, подобно гигантскому бриллианту, его сияние окружало мерцающим ореолом зловонную гору отбросов. Мусорщики приобщались к роскоши города, просеивая отбросы. Часто среди гниющей еды можно было откопать жареного молочного поросенка, у которого съели только ноги, едва тронутого морского окуня, целые тушки кур… Недавно стала обычной находка целых «шелковых» цыплят благодаря популярности нового блюда под названием «цыплята из белого нефрита». Это блюдо готовили так: вспарывали курам животы и набивали их тофу, а потом тушили на медленном огне. Настоящим деликатесом были ломтики тофу; куры, хоть и вкусные, служили просто футляром. Как в случае с листьями тростника, в которые заворачивают рисовые клецки, любой гурман, у которого хватило глупости съесть самого цыпленка, становился объектом насмешек более разборчивых эпикурейцев…
