Станция «Чужак» - Найт Дэймон (читать книги без регистрации .txt) 📗
По другую сторону — вот где лежала подлинная бездна! Сверкающие сонмы галактик простирались в той непроглядной ночи, покрывая расстояния, что выражались бессмысленными числами, долгими тревожными криками: 00000000000000000…
Пробиваясь и прокрадываясь, прилагая нечеловеческие усилия, люди добрались аж до Юпитера. Но даже будь человек достаточно велик, чтобы лечь, обжигая подошвы на Солнце и остужая голову на Плутоне, он все равно остался бы слишком мал для той безграничной пустоты. Здесь, а не на Плутоне, находился самый дальний рубеж империи Человека. Именно здесь Внешний Мир как бы просачивался в воронку, чтобы встретиться с Человеком, будто в узкую серединку песочных часов. Здесь и только здесь два мира приблизились друг к другу, чтобы соприкоснуться. Мы и Они…
Но вот в самом низу приборной доски засветились золотые циферблаты — стрелки чуть дрогнули на своих осях.
Вниз, вниз, в глубокие баки заструилась золотистая жидкость. «С трудом преодолевая ужас и тошноту, я сумел взять пробу этого выделения. При последующем анализе выяснилось…»
Холодная, как сам космос, жидкость стекала по идеально стерильным стенкам трубок и скапливалась небольшими лужицами в полных тьмы сосудах, загадочно поблескивая золотом. Золотой эликсир. Одна капля этого драгоценного концентрата на двадцать лет задерживала старение. Придавала эластичность мышцам и сосудам, проясняла взгляд, возвращала цвет волосам, оживляла работу мозга.
Вот что выяснилось при анализе проб, взятых Паджоном. И вот какова завязка всей сумасшедшей истории «точек обмена с чужаками». Сначала — станция на Титане. А потом, когда люди лучше разобрались в ситуации — станция «Чужак».
Один раз в каждые двадцать лет невесть откуда являлся чужак. Являлся, чтобы сидеть в убогой клетке, которую мы для него соорудили, и дарить нам свою бесценную влагу. Дарить нам жизнь. А почему — мы так до сих пор и не узнали.
Вессон представлял себе это наделенное разумом огромное безобразное тело. Вот оно барахтается в ледяной черноте, вращается, вместе со станцией и истекает холодным золотом в ждущие губы трубок. Кап. Кап. Кап.
Голова словно собралась разлететься на куски — и Вессон отчаянно ухватился за нее обеими руками. Постоянное давление не позволяло сосредоточиться. Мучительная тяжесть и боль. Боль.
— Тетя Джейн! — простонал он.
— Что, Поль? — Добрый, успокаивающий голос. Как у сиделки, что склоняется над твоей койкой, пока с тобой проделывают что-то страшно болезненное и нужное. Искусственное, но действенное утешение.
— Скажите, тетя Джейн, — спросил Вессон, — почему они всё время возвращаются?
— Не знаю, — честно ответил голос, — Это и для меня загадка.
Вессон кивнул.
— Перед отлетом из «Дома», — сказал он, — я разговаривал с Говером. Знаете Говера? Шеф Комитета по Внешним Мирам. Пришел специально, чтобы со мной повидаться.
— И что? — ободряюще поинтересовалась тетя Джейн.
— Он сказал мне: «Вессон, надо кое-что выяснить. А именно — можем ли мы рассчитывать на пополнение запаса. Понимаете? Нас, — говорит он дальше, — теперь на пятьдесят миллионов больше, чем тридцать лет назад. Вещества требуется все больше и больше — и мы должны знать, можем ли мы на него рассчитывать. Вы, Вессон, сами знаете, — говорит он, — что будет, если приток остановится». А вы, тетя Джейн, знаете?
— Произойдет катастрофа, — ответил голос.
— Верно, — подтвердил Вессон. — Катастрофа. Как мне тогда сказал Говер: «Что будет, если люди в пустынях Нефуда окажутся отрезаны от властей Джордан-Велли? Черт возьми, они будут гибнуть от жажды по миллиону в неделю.
Или если грузовые корабли перестанут приходить на Лунную базу. Проклятье, будут миллионы погибших от голода и нехватки воздуха».
Он говорит: «Там, где есть вода, где можно раздобыть еду и воздух, люди обязательно осядут. Потом переженятся, начнут рожать детей… понимаете?»
Говорит: «Если приток так называемой сыворотки долголетия прекратится…» Говорит: «Сейчас каждый двадцатый взрослый обязан своей жизнью инъекции». Говорит: «А из них каждый пятый в возрасте ста пятнадцати лет и старше». Говорит: «За первый год смертность в этой группе будет по меньшей мере втрое больше той цифры, что указывается в страховых табелях».
Вессон поднял искаженное болью лицо.
— Мне тридцать четыре года, — вымолвил он. — А Говер заставил меня почувствовать себя младенцем.
Тетя Джейн изобразила сочувственный вздох.
— Капай, капай, — исступленно забормотал Вессон. Стрелки золотых индикаторов совсем немного, но приподнялись. — Каждые двадцать лет нам снова и снова будет требоваться эта золотая слизь. А значит, всякий раз бедолага вроде меня должен будет забираться сюда и принимать проклятые дары. И один из них тоже должен будет забираться сюда и источать нужную нам сыворотку. А почему, тетя Джейн? Чего ради? Какого черта их должно заботить, сколько мы будем жить? Почему они всякий раз возвращаются? Они-то что отсюда увозят?
Но ответов на свои вопросы Вессон так и не услышал.
Неделя за неделей круглые сутки в сером коридоре, что окольцовывал Первый сектор, непрерывно горели холодные огни. Твердое серое покрытие круговой тропы сильно поистерлось еще до того, как там первый раз прошел Вессон. Подобно дорожке в беличьем колесе, коридор только для этого и существовал. Казалось, он говорит: «Иди», — и Вессон ходил. Кто угодно свихнулся бы, сидя сиднем с такой жуткой, неописуемой тяжестью в голове, с таким зверски давящим обручем. Вессон шагал — неделя за неделей круглые сутки, пока не падал замертво на кушетку. Потом вставал и начинал снова.
Еще он беседовал — когда с исправно внимающей ему альфа-сетью, когда сам с собой. А порой трудно было разобрать с кем.
— …Мхом не порастет, — бормотал он, шагая. — Сказал же, что не отдам двадцать мельниц за паршивую раковину… Камушки, камушки — всех цветов. — Потом шаркал молча. И вдруг: — Не понимаю, почему нельзя было оставить мне хотя бы кошку!
Тетя Джейн промолчала, Вессон вскоре продолжил:
— Проклятье, ведь в «Доме» почти у каждого есть кошка или еще какая-нибудь золотая рыбка! С вами, тетя Джейн, хорошо. Но я вас не вижу! Ведь могли же гады оставить мужчине в компанию хотя бы кошку, если уж никак нельзя женщину… Господи, что я такое горожу? Я же всегда терпеть не мог кошек!
Вессон повернулся, прошел в спальню и рассеянно врезал разбитым кулаком в кровавое пятно на стене.
— И все-таки хотя бы кошку… — пробормотал он. Тетя Джейн по-прежнему хранила гробовое молчание.
— Ладно! Ладно! Нечего делать вид, будто вашим сраным чувствам нанесен урон! Знаю я вас! Машина! Проклятая машина! — истерически проорал Вессон. Потом немного успокоился. — Слушайте, тетя Джейн. Я тут вот что вспомнил. Видел я как-то мешок из-под зерна — там была одна картинка. Ковбой на лошади. Картинка почти стерлась, и видны были только лица. В смысле — морды. И меня поразило, как же они похожи! На голове пара ушей, а между ними волосы. Два глаза. Нос. Рот с зубами. Я решил, что мы с лошадьми вроде дальних родственников. Но знаете что? Если поставить рядом вон ту тварь… — Вессон плюнул в потолок, — то мы с лошадьми просто кровные братья! Понимаете?
— Да, — тихо отозвалась тетя Джейн.
— И я все время спрашиваю себя, почему вместо человека нельзя было послать лошадь или кошку, будь она проклята. А ответ, судя по всему, таков: только человек может вынести то, что сейчас выношу я. Черт возьми, только человек! Так?
— Так, — с глубокой печалью подтвердила тетя Джейн. Вессон снова остановился у двери в спальню и весь дрожал, прислонившись к косяку.
— Тетя Джейн, — глухим, но ровным голосом вдруг спросил он, — ведь вы его фотографируете? Да?
— Да, Поль.
— И меня вы фотографируете. А что потом? Когда все закончится, кто эти фотографии смотрит?
— Не знаю, — мягко ответила тетя Джейн.
— Ладно. Не знаете. Так вот. Кто-то их точно смотрит — но толку это не приносит. А мы должны выяснить, почему, почему, почему… Но так ничего и не выясним. Да?
