Звезды зовут (Сборник рассказов) - Рассел Эрик Фрэнк (книга бесплатный формат TXT) 📗
— Садись, Хаб, — сказал Маккафри. — Тысячу лет тебя не видел.
Хаббард так долго шел по космодрому и так долго ждал в переполненной приемной, в глубине которой холодно мерцало матовое стекло двери, что уже не чувствовал прежней уверенности. Но ведь Маккафри старый друг. Кто же его поймет, если не Маккафри? Кто еще ему поможет?
Хаббард сел.
— Не стану отнимать у тебя время на пустые разговоры, Мак, — сказал он. — Я хочу снова летать.
В руке у Маккафри был зажат карандаш. Рука опустилась, и острый кончик карандаша дробно, отрывисто застучал по столу.
— Наверно, незачем напоминать, что тебе уже сорок пять, и самообладание изменяло тебе много раз, больше, чем допускают правила, и что, если ты полетишь и оно снова тебе изменит, ты лишишься жизни, а я — работы.
— Да, об этом напоминать незачем, — сказал Хаббард, — ты знаешь меня двадцать лет, Мак. Неужели ты думаешь, я просил бы разрешения лететь, если бы не был твердо уверен, что справлюсь?
Маккафри поднял карандаш, снова опустил. Острый его кончик застыл, уткнувшись в одну точку, а в ушах все еще звучало озабоченное постукивание.
— А откуда у тебя такая уверенность?
— Если самообладание мне не изменит, я скажу тебе, когда вернусь. А если изменит, ты скажешь, что я украл корабль. Тебе это нетрудно уладить.
— Все нетрудно… только ведь меня совесть заест.
— А когда ты сейчас смотришь на меня, твоя совесть молчит?
Карандаш снова застучал по столу. Тук-тук-тук… туктук…
— Говорят, у тебя есть акции "Межзвездных сообщений", Мак, ты вложил в это дело капитал.
Тук-тук-тук… тук-тук…
— Я оставил на «Межзвездных» кусок души. Значит, ты вложил капитал и в меня.
Тук-тук-тук… тук-тук…
— Я знаю, что доход или убыток может зависеть от каких-нибудь ста или двухсот фунтов. Я не виню тебя, Мак. И я знаю, пилоты — товар дешевый. Чтобы научиться нажимать на кнопки, много времени не требуется. Но все равно, подумай, сколько денег сэкономят «Межзвездные», если пилот сумеет прослужить не двадцать лет, а сорок.
— Ты в первую же минуту сможешь сказать, не ошибся ли, — задумчиво сказал Маккафри. — Как только вынырнешь на поверхность.
— Верно. В первые же пять минут мне все станет ясно. А через полчаса узнаешь и ты.
Маккафри вдруг решился.
— На «Обещании» нет пилота… — сказал он. — Будь здесь завтра утром в шесть ноль-ноль. Секунда в секунду.
Хаббард встал. Дотронулся до щеки и почувствовал, что она мокрая.
— Спасибо, Мак. Я никогда этого не забуду.
— Уж пожалуйста, старый ты журавль! И постарайся вернуться в целости и сохранности, не то не знать мне покоя до конца моих дней.
— До встречи, Мак.
Хаббард поспешно вышел. До шести ноль-ноль еще столько дел. Соорудить специальный ящичек, побеседовать напоследок с Мистером Китсом…
Господи, как давно он не поднимался на рассвете. Он уже забыл этот цвет спелого арбуза, в который окрашивается восточный край неба на заре, забыл, как неторопливо, спокойно и величественно свет заливает землю. Забыл все самое прекрасное, все кануло в прошлое. Это ему только казалось, что он помнит. Чтобы понять, как много утрачено, надо пережить все заново.
В пять сорок пять он сошел с аэробуса у ворот космодрома. Сторож был новый, он не знал Хаббарда. По просьбе Хаббарда он вызвал Мака. Тот сразу же распорядился, чтоб его пропустили. Хаббард пустился в долгий путь по космодрому, стараясь не смотреть на высокие шпили кораблей ближнего следования, которые, точно волшебные замки, возвышались на фоне лимонно-желтого неба. За годы, проведенные на Земле, он отвык от космического комбинезона и неуклюже шагал в тяжелых башмаках. Руки он засунул в глубокие, вместительные карманы куртки.
Мак стоял возле «Обещания» на краю стартовой площадки.
— В шесть ноль девять встретишься с «Канаверал», — сказал он. И больше не произнес ни слова. Что тут было говорить?
Перекладины трапа были просто ледяные, руки сразу онемели. Казалось, трапу не будет конца. Нет, вот и конец. Задохнувшись, Хаббард шагнул в люк. Помахал Маку. Потом закрыл люк и шагнул в тесную кабину управления. Закрыл за собой дверь кабины. Сел в кресло пилота и пристегнулся. Потом достал из кармана куртки ящичек с дырками. Вынул из него Мистера Китса, выдвинул крохотный матрасик, тонкими ремешками пристегнул к нему Мистера Китса и поместил обратно в клетку — теперь можно не бояться ускорения.
— Звезды зовут, Мистер Китс, — сказал Хаббард.
Он включил сигнал готовности, и тотчас башенный техник начал отсчет. Десять… Числа, подумал Хаббард… Девять… Он словно вел счет годам… восемь… словно вел счет прошедшим годам… Семь… Одиноким, беззвездным годам… Шесть… Скажи, звезда… Пять… с крылами света… Четыре… Скажи, куда тебя влечет?.. Три… В какой пучине непроглядной… Два… Окончишь огненный полет?.. Один…
Теперь ты уже знаешь, как будет в полете — по тому, как беспомощно распласталось отяжелевшее тело, как ощущает оно каждой клеточкой нарастающую скорость; знаешь по тошноте, которая подступает к горлу, и по первым, словно бы испытующим уколам страха где-то в мозгу; знаешь по тому, как сгущается тьма в иллюминаторе, и, прорываясь сквозь нее, в тебя впиваются первые колкие лучи звезд.
Но вот наконец корабль вынырнул из глубин и поплыл, словно бы без всяких усилий, по океану Вселенной.
Далеко-далеко сияли звезды, точно сверкающие бакены, указывающие путь к каким-то неведомым берегам.
По кабине прошла легкая дрожь — это заработал аппарат искусственного тяготения. Все неприятные ощущения как рукой сняло: Хаббард смотрел в иллюминатор, и ему было страшно. Один, думал он. Один в океане Вселенной. Он впился пальцами в ворот комбинезона, страх распирал его и душил. ОДИН. Слово это белым лезвием ничем не смягченного ужаса все глубже вонзалось в мозг. ОДИН. Скажи это вслух, приказал он себе. Скажи вслух! Пальцы его отпустили воротник, охватили ящик с дырками и принялись неловко расстегивать тонкие ремешки. Скажи!
— Один, — хрипло произнес он.
— Ты не один, — отозвался Мистер Китс, соскочил со своего матрасика и примостился на ящике. — Я с тобой.
И вот уже нет белого лезвия, медленно затихает боль. Мистер Китс взлетел и уселся перед иллюминатором. Синей бусинкой глаза глянул в космос. Бодро взъерошил перышки.
— Я мыслю, значит, я существую, cogito ergo sum, — сказал он.
Уильям Моррисон
"Коровий доктор"
Он давно уже примирился с мыслью, что удача упорно его обходит и что так будет до конца его дней. И теперь, когда она пришла к нему так неожиданно и так поздно, он ей как-то даже не очень обрадовался.
В этот вечер он рано лег спать; день выдался особенно трудный. Кроме обычного приема больных, пришлось делать прививки, — надвигалась эпидемия, — да еще принять в Марсополисе младенца и двух преждевременно родившихся телят.
Не успел он натянуть на себя одеяло, как зазвонил телефон, но доктор не шевельнулся: пусть жена снимет трубку. Нет уж, он не встанет с постели до самого утра, разве только стрясется что-нибудь из ряда вон выходящее. Но, видно, ничего серьезного не произошло, раз Майда его не позвала, и, уже засыпая, он благодарно подумал, какая все-таки умница у него жена.
Телефон вновь зазвонил, и тут уж было не до благодарности. Доктор вздрогнул и пробудился. Дом был еще погружен в ночную тьму, рядом тихонько посапывала жена. В детской за стеной кто-то из ребят — доктор не разобрал кто — сонно пробормотал: "Не надо будильника!" Видно, этот трезвон еще не совсем их разбудил.
Доктор лежал в постели, слишком сонный, чтобы двинуться с места. Майда чуть застонала во сне, и доктор подумал: если это опять старик Бендер насчет своего запоpa, я заставлю его глотать динамит! Потом он потянулся к столику, где стоял телефон, и усилием воли заставил себя снять трубку.
— Кто это?
— Доктор Мелцер? — Он узнал хриплый взволнованный голос Тома Линтона, начальника городской службы порядка. — Приезжайте поскорей.
