Шаг за порог (СИ) - Кащеев Денис (книга регистрации TXT) 📗
– Э…
С полминуты Светлов обескураженно смотрел на собеседницу.
– Гале только не рассказывай, – пробормотал он затем.
– Разумеется, Всемогущий, – кивнула Чужая. Олег подозревал, что голову она склонила лишь затем, чтобы скрыть проступившую на миг на лице ехидную усмешку.
35.
Планета Новая Земля, база «Тиньши», семьдесят четвертый день в новом мире
Встретив Галю у дверей бокса (после состоявшегося разговора Чужая предпочла деликатно удалиться и с Измайловой в медотсеке не пересеклась), Олег проводил ее «домой». Девушка жаловалась на вялость, чуть не уснула прямо на лестнице, а доковыляв до кровати, упала на нее, не раздеваясь, – и тут же вырубилась. Почесав в затылке, Светлов стянул с ног Гали кроссовки и, решив после некоторых размышлений не заморачиваться с одеждой, отправился в рубку, где несколько минут пытал голограмму-Чиань на предмет того, нормальна ли такая Галина реакция на процедуры. Получив твердое заверение, что примерно так дело и должно обстоять, Олег пошел искать товарищей: договориться об обмене дежурствами.
Единственная вахта, которую они по очереди несли в Тиньши, заключалась в скучании у ворот в ожидании возвращения ушедшего на помощь трутню отряда. Поделенная на пятерых (Чужую в число часовых включили на общих основаниях, хотя «Диля» и предлагала взять на себя львиную долю времени), ее бремя не было таким уж тяжким, но, когда из процесса выпала Галя со своими процедурами в боксе, нагрузка на остальных, конечно же, возросла. Следующая смена Олега должна была наступить после ужина и длиться до середины ночи, но Светлов хотел быть «дома», когда проснется Галя, – отсюда и идея махнуться с кем-нибудь сменами.
Рыжего Олег ожидаемо застал у ворот, но вешать на Артема второе дежурства подряд было бы неправильно, пусть тот и выказал свою готовность. Чужую при случае можно было просто поставить перед фактом, но так или иначе оставалась Инна, которую по-любому следовало предупредить об изменении в графике.
Не найдя Иноземцеву ни в рубке, ни в столовой, ни в медотсеке, Олег направился в Иннину «каюту». Закрытая дверь комнаты препятствием для юноши стать не могла: уходя, Тагаев оставил Светлову капитанское кольцо Тиниши, которое Олег носил теперь на шнурке на шее, но без приглашения врываться к девушке «домой» ему было как-то неловко – именно поэтому он и оставил жилище Инны напоследок.
Помявшись на пороге, Светлов поднес кольцо к сенсорной панели и собирался уже было вежливо постучать в косяк открывшейся двери, как до его слуха донеслись звуки гитарных аккордов – каких-то сбивчивых, словно непричесанных, – и голос Иноземцевой, буквально выстреливающий слова песни:
Сплю,
И мне снится сон.
Он
Схватил меня, словно зверь.
Дверь
Из этого мира в тот.
Ждет
Задумчивый, грустный волк.
Щелк,
И кровь окропила снег.
Век
Проносится, словно миг.
Крик,
И мертвая тишина
Сна.
Больше
Мне ничего не снится.
Я стала птицей. [1]
Первой мыслью Олега было уйти, чтобы не мешать, но тут он заметил сидевшую на полу комнаты «Дилю». Инна поет песню Чужой?!
– Можно? – выговорил Светлов, переступая порог вместе с раскатом коды.
– Конечно, – Инна, как и «Диля», располагалась на полу. Войдя, Олег увидел перед обеими треугольные плошки с чем-то прозрачным, и тут же почувствовал в комнате слабый запах алкоголя.
– Что празднуем? – поинтересовался юноша.
– Ничего, просто сидим, – проговорила с пола Иноземцева. – Будешь? – кивнула она на высокую непрозрачную бутыль на столике – в медотсеке в таких хранился спирт.
– Мне скоро на дежурство, – мотнул головой Олег. – Я, собственно, за этим и пришел. Никто не поменяется со мной сменой? Галя уснула и…
– Я охотно заступлю на пост, Всемогущий, – заявила Чужая, даже не дав ему договорить. – А утром отстою и за себя – мне это не трудно!
– Нет, – мотнул головой Светлов. – Утром я уж сам. Но если подменишь меня сегодня – буду благодарен.
– Как будет угодно Всемогущему.
– Так выпьешь с нами? – нетерпеливо дернувшись, повторила свой вопрос Инна.
– Ну, давайте, – шагнув к столику, Олег взял в руки бутылку. Пустая плошка нашлась там же. – Чем разбавляете?
– Водой, – сообщила девушка, показав глазами на дверь санузла.
Плеснув в «бокал» спирта – где-то на палец – Светлов долил из-под крана воды почти до краев.
– За что выпьем? – спросил он, возвращаясь в комнату.
– За будущее, – предложила Иноземцева, откладывая в сторону гитару и протягивая руку к своей плошке. И внезапно добавила: – За мое. Не чокаясь.
– А что это вдруг? – нахмурился юноша.
– Да вот только что рассказывала Диле… Я тут подумала: стану добровольцем!
– В смысле, добровольцем? – не понял Олег.
– В смысле, как предлагал трутень. В этой его новой касте. Не ради бесконечно долгой жизни, нет! – заговорила она горячо и быстро. – Пропади она пропадом! И не ради еще одного спасения Земли – для нее мы уже сделали все, что могли… Хотя, думаю, и там все должны получить право выбора: остаться людьми или перестать ими быть. Мы тут уже практически перестали. Не все, но многие. Так не все ли равно, есть у нас сзади хвост или нет?
– Ты это сейчас серьезно? – похолодев, нахмурился Светлов. Так и не пригубив, он поставил «бокал» на столик.
Инна осушила свою плошку почти залпом:
– Абсолютно!
– Но… Почему?!
– Сегодня двадцать первое сентября, – будто не слыша его, подрагивающим голосом проговорила Иноземцева. Смотрела при этом она куда-то в сторону, в пустоту между Олегом и Чужой. – То есть, не знаю, что там сейчас на Земле, а здесь, если тупо посчитать прошедшие дни – двадцать первое. Знаете, что это за день? День рождения Веры Варенниковой! До своего двадцатилетия она не дожила всего девять дней. И как хотите – но это неправильно! – исступленно мотнула головой девушка. – Так не должно быть! Мы с ней с третьего класса дружили. Она была… Она была такая талантливая! Ее стихи, песни… – Инна умолкла на полуслове, по ее щеке сбежала одинокая прозрачная капля. – Налейте еще, если не в лом! – подняла она свой пустой «бокал».
Олег качнулся вперед, но «Диля» его опередила, взяв из рук Иноземцевой плошку, поднявшись и шагнув к столику за бутылью.
– «Прости меня, мой друг, я ухожу…» она написала, когда нам с ней было по шестнадцать, – не дожидаясь, пока Чужая управится с «бокалом», продолжила Инна. – На самом деле, песня мне тогда совсем не понравилась! Нет, мелодия получилась отличная, а вот слова… Эти рифмы: «слезы – розы – грезы – грозы»… Тогда они казались мне такими банальными, почти пошлыми… Теперь я понимаю: это самые правильные рифмы в шестнадцать лет! Только такие в том возрасте и могут звучать искренне. Честно звучать… Мне не нравилось стихотворение, но я его хвалила. Ненавижу врать – и врала лучшей подруге, чтобы ее не разочаровывать… Вот что ужасно! А стихи на самом деле замечательные, я им даже невольно подражала потом…
Чужая вернулась с напитком, но вместо плошки Иноземцева потянулась к гитаре:
Прости меня, мой друг, я ухожу.
Да, я любила, страстно, до смешного!
Но каждый пишет о любви так много…
Что ж, я о ней ни слова не скажу!
Прости меня, мой друг, я ухожу.
Что слезы? Это ветер мне в лицо!
Холодный ветер навевает грезы.
О чем? О сладком обаянье розы?
Но вянет и она в конце концов,
И реквием над ней слагают грозы…
