Лунный нетопырь - Ларионова Ольга Николаевна (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Менестрелев отпрыск заперхал, захлебываясь, но бутылочки не выпускал — ненасытен он был до изумления.
— Подожди немного с грандиозными планами, — отмахнулась принцесса. — Строиться мы давно собрались, но каждый раз какой-нибудь сюрприз, вроде прибавления семейства… Да отберите у него у него бутылочку, скоро ведь сирвенайя приплывет, а у него пузечко уже наетое.
— Он салошший, и двух отсосет, — ухмыльнулась Паянна. — А я вот все хочу спросить: отколь такая кормилица сыскалась? Чуден зверь, да еще морской, да еще пегий притом…
Разве батюшка мой не рассказывал? — Ардинька безуспешно пыталась отнять у маленького обжоры опустевшую посуду. — В стародавние времена беда на Первозданные острова пала — мертвое тело в лодке к нашим берегам прибило. Должно быть, недобрый человек то был, потому что тогда вокруг его могилы много чудищ появилось, и почему-то все пестрые. Тогдашний король почти всех своими чарами уничтожил, вот только змея морского догнать не смог. В глубинах тот прятался. А потом мелкий кит-прыгун тоже весь пятнами пошел и на людей озлобился, нападать стал, на части рвать… Тогда уже новый король правил, молодой совсем, затейник, говорят, был и к зверью жалостлив. И решил он зло добром обернуть, всех китов-прыгунов переловил и в сирвенай певучих обратил, чтобы людям помогали, от скал подводных пением ограждали, рыбу в сети гнали, рыбацким сиротам молоко отдавали. Вот такая сказка.
— А вдруг он, какого убивца морского прохлопал? — поёжившись, точно на ветру, предположила Паянна.
Ардинька уверенно качнула блекловолосой своей головкой:
— Так ведь не одно столетье минуло… А что?
— Вроде ветерком морским потянуло… да с тухлятинкой, — наморщила свой плоский нос Паянна. — Не к добру.
— По-моему, здесь кому-то очень хочется прикинуться ведьмой, — тихонько заметила принцесса.
— И-и, матушка моя, была б я ведьмой — перво-наперво сынов своих сберегла бы.
Ой, как неловко получилось…
— А знаешь что, Паянна, давай-ка и вправду присмотрим место для дворца! Ардинька, укачаешь Эзрика? Мы ненадолго, только прогуляемся по берегу.
Само собой разумеется, это «ненадолго» было строго запланировано — два часа, как раз столько, сколько, по ее расчетам, оставалось на Невесте до рассветной поры. Уж очень хотелось хоть одним глазком глянуть, что же это за венчание детей? Вот и бродили они с Паянной по самой кромке высокого берега (воеводиха, правда, немного подалее), прислоняясь к теплым и многоцветным, как пятнистая яшма, стволам, чьи обнаженные нечастыми дождями и еще более редкими ветрами корни свешивались с обрыва, тщетно пытаясь дотянуться до дразнящей морской синевы. Вид на эту необозримую синь с едва угадываемой цепочкой Внешних островов в этот вечерний час был, конечно, сказочен, но вот осыпистая почва не располагала к возведению на ней жилья.
Паянна это тоже заметила и теперь неодобрительно хмыкала, тяжело топая по хрустящей хвое. Но принцесса не торопилась, временами искоса поглядывая на оседающее в море солнце. Белый мох снежными языками выливался временами из лесной чащи и как бы стекал к береговой кромке, и тогда громадные черные сапоги тихрианской великанши умудрялись ступать по нему совершенно бесшумно, отдавая вечерний берег во власть первозданной тишины.
Женщины, разомлевшие в предзакатном безмолвии, время от времени перебрасывались случайными фразами, но беседа то и дело затухала.
— А скажи, Паянна, сколько тебе на самом деле лет? — неожиданно спросила Сэнни.
— Не обучена я считать по-вашему, — почему-то настороженно отозвалась воеводиха. — А почто это вдруг? К моей старости свою младость примериваешь?
Принцесса смутилась — пожалуй, сейчас на всем Джаспере Паянна была единственным человеком, способным вогнать ее в краску:
— Да… То есть, нет. Просто муж мой что-то слишком часто про мои годы вспоминает, хотя он меня ненамного старше. Говорит, я вроде бы молодею… Как ты думаешь, может, и вправду тут волшебство какое?
Паянна зычно расхохоталась, так что раскатистое эхо заметалось меж древесными стволами:
— А ты и не спорь с ним, девонька. Любит он тебя без памяти, оттого и глуп с тобой, точно сурок весенний. — Она со всхлипом втянула в себя пьяный воздух, как видно, предаваясь мимолетным воспоминаниям. — Эт-то глупость сладкая. А что до волшебства, так оно кажной матери по первости даруется, только не всякая про то ведает. Ведь как родишь, так принимаешься ждать: вот головенку держать начнет… вот зубок прорежется… вот титьку бросит… вот ножками пойдет… И все ентое времечко ты его младышем числишь. А вот в ручонки он взял свой меч, пускай покуда хоть деревянный, и ты вдруг видишь: человеком стал. И тут точно гора у тебя с плеч. И так легко становится, точно девка ты еще немужняя, небрюхаченная, одно слово про то сказано: не скачи высоко — улетишь под облако…
— Все именно так и есть, Паяннушка, я сейчас как раз такая!
— А коль такая, то безрассудство какое не учини. Карахтер-то у тебя больно шалый.
Своевольный подбородок тут же дернулся кверху — ни от кого другого таких слов не потерпела бы.
— Ты ж сама говорила, Паянна: у судьбы две ладони. Если не сейчас, то когда же на другую-то ладонь глянуть?
— Гляди, коль дурь молодая велит, да только купно с супругом своим законным; ежели что, так он тебя обережет. На то он и муж, чтоб завсегда и советчиком был, и защитником верным.
Что-то от такой морали во рту стало кисло. Прямо скажем, нехарактерные для Паянны сентенции. И, как правило, достигающие обратного результата.
Она капризно оттопырила нижнюю губу:
— Вот-вот: собачку не гладь, на елочку не лазай…
— Ну, воля твоя, княжна, я тебя упредила. А глянь-ка, никак это нахлебничек наш?
И точно: за можжевеловым кустом, вцепившемся в самую кромку обрывистого берега, тускло отсвечивала черная обнаженная спина. Бродячий певец, скинув потрепанный в неведомых странствиях кафтан, сидел, свесив ноги с гранитного уступа, и задумчиво глядел вниз.
Сапоги тоже стояли рядышком.
Мона Сэниа замерла, прислушиваясь к себе: откуда эта неведомая тревога? Тишь и гладь, послеполуденная тяга разомлеть на солнышке… И поняла: согбенная поза менестреля напомнила ей о горбатом страннике, оставленном там, на скрещении двух дорог, где под черными небесами уже наверняка бушует гроза. Кто же этот несчастный калека, оставшийся в одиночестве встречать надвигающуюся бурю?..
— Однако мы с тобой загулялись, Паянна, — проговорила она торопливо. — Сейчас я отошлю тебя в Бирюзовый Дол…
— И то дело. Только ступай-ка ты туда покедова одна, а я еще тут пообитаюсь, с земляком моим покумекаю. Лады?
Собственно говоря, этот вариант ее тоже устраивал.
— К ужину возвращайтесь вместе, — велела она, исчезая.
Паянна еще некоторое время стояла, задумчиво глядя на то место, где только что находилась принцесса, потом утерлась широкой ладонью — жарковато было в черном суконном одеянии — и решительно направилась в сторону Харра по-Харрады, отрешенного от всего джасперианского мира тягостными своими воспоминаниями.
Бесшумно ступая по белому мху, она приблизилась к менестрелю и точным пинком столкнула его с обрыва.
Невестийская гроза бушевала всухую — неистовая, ужасающая в своей безводной ярости. Ослепительные лиловые вспышки то и дело раздирали небо, тщетно пытаясь открыть доступ скопившейся где-то в черной высоте небесной влаге, и почти несмолкающий гром захлебывался бессильным бешенством. А как же горбун? Вот шарахнет его молнией…
— Эгей, странник! — мона Сэниа даже не услышала собственного голоса; стало очевидно, что звать бесполезно.
Она замахала руками, надеясь на то, что в блеске молний ее светлое платье привлечет внимание несчастного бродяги.
Никто не отзывался.
Громадная сухая ветвь просвистела над головой и шмякнулась позади, впечатываясь в каменистую почву — она почувствовала это лишь по тому, как вздрогнула земля под подошвами ее легких сандалий. О, тролль тихрианский тебя побери, трое детишек ведь сиротами останутся…
