Лунный нетопырь - Ларионова Ольга Николаевна (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Юрг вздохнул, наклонился и отыскал под ногами такой же темный колокольчик, как и тот, что унесла с собой на Сваху его жена. Поглядел сквозь него на солнце — громадный, как тюльпан, цветок таил в себе видимые только на просвет узоры, наподобие павлиньих перьев. Когда они с Сэнни впервые обнаружили такой феномен местной флоры, обоим пришло в голову дать ему имя, и фиолетовый оттенок вкупе с иезуитски скрытым изяществом рисунка невольно породили в памяти Юрга цепочку юношеских ассоциаций, которые привели к маловразумительному для моны Сэниа наименованию: «Епископ Ваннский».
А потом, долгими зимними вечерами, когда он еще не решался пропадать на Свахе по несколько дней подряд и неизменно возвращался в Бирюзовый Дол к ужину, он развлекал жену вместе с верной дружиною многосерийным повествованием о похождениях драчливого и любвеобильного епископа и его друзей-мушкетеров. Не очень полагаясь на собственную память (как-никак читал классе в третьем, не позднее), он приволок к Земли тяжеленный рюкзак с книгами, и теперь они сиротливыми стопочками хоронились под супружеской кроватью — на стенку из жавровой шкуры полочку, увы, не повесишь. Сэнни с каким-то безудержным детским любопытством разглядывала иллюстрации, но и для нее, и для всех остальных обитателей Игуаны загадочный бисер земной кириллицы так и остался неразгаданной тайной.
Пришлось заделаться штатным рассказчиком.
В итоге большинство слушателей отнюдь не отдали свои сердца д'Артаньяну, что было бы естественно для такой простодушной аудитории.
Но мона Сэниа украдкой вздохнула по Раулю, припомнив верного Гаррэля.
Пыметсу откровенно и громогласно восторгался Портосом.
Дузу и Сорку, молчаливым как от природы, так и по возрасту, несомненно понравился Гримо.
Эрромиорг, хранитель Асмурова замка вкупе со всеми рыцарскими традициями, символически преклонил колени перед Атосом.
Пылкий Флейж, естественно, готов был добиваться благосклонности всех дам, изображенных в романе, от субретки до королевы, включая даже упомянутую вскользь Марион Делорм — что в семнадцатом веке стоило бы ему головы.
А вот Ардинька тогда еще не приютилась у них в качестве добровольной няни, а то ей бы, несомненно, пришлась по сердцу пленительная хромоножка Лавальер.
И только Арамис не вызвал симпатии ни у кого — мона Сэниа, презрительно усмехнувшись, заявила, что ни одного иезуита она в собственной дружине не потерпела бы, а будь на то ее монаршая воля, вообще перевешала бы всех религиозных фанатиков за ноги. Заявление было принято с таким единодушным одобрением, что командор только в затылке почесал, пытаясь припомнить какой-нибудь душещипательный роман, который способствовал бы общему смягчению нравов. Но тогда, кроме «Хижины Дяди Тома», ему ничего на ум не приходило…
Воспоминания о детской литературе вернули командора к действительности. Зимой сынуля еще не был готов воспринимать даже короткие прибаутки, но сейчас он уже жадно впитывал все, что припоминалось Юргу из не такого уж отдаленного детства — от хрестоматийной Аленушки с мультипликационным козленочком и до обаятельного премьер-министра, магией английского сказочника превращенного в плюшевого медвежонка. Похоже было, что на Игуане вся малышня развивается как-то быстрее, чем на Земле — да, кстати, пора бы детишек и проведать.
Он вышел через привратный кораблик, кивнув стоявшему в карауле Киху, и пронзительно, по-разбойничьи, свистнул в два пальца. С ближайшего пастбища послышалось ответное ржание, и его пегий конь, единственный, наверное, на всем Джаспере (пестроты, по аналогии с крэгами, здесь не любили и таких жеребят обычно выбраковывали при рождении), поднялся в воздух, расправляя драконьи крылья. Юрг, запрокинув голову, как всегда залюбовался абсолютно фантастическим, с точки зрения землянина, зрелищем и попутно обругал себя за то, что не захватил ячменную лепешку для своего Пегуса (изменение одной буквы проистекало от излишней скромности — Юрг не мог допустить, чтобы кто-нибудь заподозрил его в желании сравниться в Беллерофонтом). Он знал, что любая прирученная скотинка, какой бы грозной она ни казалась, на какую-то долю своего скудного сознания до смерти остается ребенком, которого изредка нужно и побаловать.
Кожистые крылья, складываясь совсем по-птичьи, взвихрили песок на проплешине за воротами, но в шуме этого маленького смерча Юргу померещился мальчишеский голос: «Сэн-лин, Сэн-лин…» Или это песок шуршал?
— Давай-ка к «лягушатнику», — велел он коню, привычно вдевая ногу в стремя.
Могучие крылья взметнулись, заслоняя весь мир, и привычный восторг, возникавший у него каждый раз во время свободного полета над морем, начисто вымел из памяти таинственный голос, почудившийся ему этим весенним днем.
Сапожки поплоше она не надела, потому что таковых у нее, ненаследной принцессы Джаспера, просто не могло быть.
Теперь, гадливо переступая через кучки зловонного мусора, выброшенного туканярой из пещерки, она сожалела, что в свое время отказалась от изящной синтериклоновой обувки наподобие той, которой ее муж снабдил пропавшего Харра по-Харраду. Тогда она, всегда избегавшая белого в своих одеждах, руководствовалась не только эстетическими соображениями — белизна, цвет королевского траура, могла накликать беду.
В каменном «корыте», куда перенес ее Борб, на первый взгляд делать было действительно нечего: ни единого раскопа, ни оплавленной борозды на поверхности камня, остающейся после десинторного разряда.
Но это еще не значило, что продолжать тут поиски бесполезно — наследие древних волхвов, укрывавшихся в этих горах от своей дефективной цивилизации, скоропалительно развившейся и так же стремительно пришедшей к полному самоуничтожению, могло быть замуровано в каком-то тайнике, до которого ненасытные туканяры просто не успели добраться. Вряд ли этот разгромленный склеп был единственным на всю долину. Значит, нужно искать, они обязаны облазать все откосы, следует проверить каждую подозрительную трещину, она должна…
Черные небеса Вселенной! Да на свете не было для нее более ненавистных слов, чем эти: нужно, обязана, следует, должна… Для нее, своенравной ненаследной принцессы Джаспера, существовал единственный закон — ее воля. Но вот уже сколько времени эта воля была стиснута, как удавкой, таким коротенькими и таким всевластным словом: долг. Долг перед капризной рыжей девчонкой, которой заблагорассудилось забраться к ним на корабль и очутиться на Тихри, где изощренное коварство тамошних крэгов не позволило джасперянам тут же отослать ее обратно — чтобы отыскать пропавшего сына, принцесса была приневолена действовать вместе с незваной гостьей, и никак иначе. Ну а гостья тут-то и развернулась…
Мона Сэниа, как истинная дочь королевского рода, могла снисходительно простить ей все, что угодно: и форменный дворцовый переворот на Дороге Оцмара, и весьма поэтичный, надо признать, переход в лучший мир обреченного с малолетства властителя Пятилучья (ведь джасперянам нет дела до судеб инопланетных народов), и огненный ад, обративший в пепел несчастную столицу (то, что при этом она сама чуть было не погибла — что за мелочь, не в счет, разумеется.) Даже нечаянное убийство Скюза, несравненного стрелка, она готова была принять на свою совесть.
Но вот чего она не могла простить земной девчонке, так это чудовищный фортель — других слов она просто не допускала — с добровольным уходом из жизни. А горе родных! А чудовищное бремя вины на всех, кто был рядом… И не только рядом. А долг, невыполнимость которого уже давно ей очевидна — отыскать талисман, способный снять заклятие невидимости с ледяной горы, в недрах которой, может быть, укрыл ее тело чародейный мерзавец Кадьян. Может быть…
А может и не быть.
Для принцессы, как для всех остальных джасперян, существовал единственный долг перед мертвым: почтить его крэга, переправив осиротелую птицу на какую-нибудь безлюдную планету, как требовал Древний Уговор. Только вот землянка Таира, естественно, никогда не имела пернатого поводыря, да и сам Уговор в свете последних событий оказался под жирным вопросом…
