Хрустальный лабиринт - Алферова Марианна Владимировна (книги бесплатно без TXT) 📗

Атлантида захохотал…

– Что с тобой? – Дерпфельд направил луч фонарика ему в лицо.

– Как ты думаешь? Что там, внутри? Сокровища? Книги? Или ограбленный труп? – спросил Платон, обходя находку в третий или в четвертый раз. По наружной стене саркофага шли какие-то надписи и рельефы. Но некогда было их разбирать. Кто бы мог подумать, что «горячая точка» [6] может оказаться в этой скале?

– Ограбленный труп, – отвечал Дерпфельд, – он был реалистом.

Платон притащил и настроил резак. Где лучше вскрывать? Там, где саркофаг шире? Или там, где уже? Ладно, что тут долго думать: где сужается, и начнем. Современный клей без швов скрепит крышку. Все равно массивные предметы не в чести у музеев, слишком дорога транспортировка по Галактике – им подавай то, что может уместиться в чемоданчике и одновременно поразить воображение. Вот если бы…

И Платон отделил часть крышки. Отложив резак, он схватил фонарик и осветил внутренности… Поначалу в глазах его мелькнуло изумление… потом… Он запустил руку внутрь и… Извлек наружу форменный комбинезон. Да, да, обычный комбинезон, какие обычно носят военные астронавты. Не слишком больших размеров – взрослый эгеец вряд ли в него залезет. Только ребенок. Даже учитывая теорию подобия культур, такое изумительное совпадение – слишком невероятно. Платон оглядел находку. На рукаве сверкала голограмма Лиги Миров и ниже еще одна: Космический линкор «ЕЛЕНА ПРЕКРАСНАЯ».

Дерпфельд стал хохотать. Он так хохотал, что рухнул на обезображенный саркофаг и дрыгал ногами, он визжал, как эгеец, и под конец совершенно обессилел. Профессор отложил комбинезон в сторону и стал шарить внутри. Нашел ботинки – тоже невеликого размера и тоже армейские. За ботинками пошли какие-то мелочи: пакетик от конфет, вечная ручка, у которой кончились чернила, футляр электронной записной книжки. И все. Потому как дальше рука Платона не пролезала.

Разозлившись, он разрезал крышку на маленькие дольки и снял одну дольку за другой. Нашел бластер системы «Фараон» и длиннющее жемчужное ожерелье. Причем, черные и розовые жемчужины чередовались. Такое ожерелье на аукционе Галакт-Кристи стоит целое срстояние. Не долго думая, Платон хотел сунуть его в карман.

Но Дерпфельд остановил.

– По-моему, у этого ожерелья есть хозяин.

– А нет такого закона, по которому я могу ожерелье забрать?

– Нет…

Профессор не стал спорить, положил ожерелье назад в саркофаг, мысленно пообещав больше никогда не отправляться на раскопки вместе с копом.

Луч фонарика вновь пробежал по рельефам. Сколько им лет? Ясно, что они относятся к тем временам, когда эгейцы еще ходили по суше. Но ведь та, первая история Эгеиды, тоже насчитывает не одну тысячу лет.

А теперь стоит проверить, какие тайны хранят другие боги.

Археолог вернулся в первую комнатку и обнял колени третьего бога. И тут же стена, у которой эту ночь спала Имма, поехала в сторону. Открылась новая галерея. В конце ее сверкал прямоугольник света. Наступил новый день. Десяток шагов, и пленники замерли у обрыва. Далеко внизу мерно катил волны Океан, не замечая священную черную скалу.

– Хватаем стульчак и спускаемся вниз, – предложил Дерпфельд.

– И далеко мы улетим на одном стульчаке? – пожал плечами Платон. – Имма советовала переждать нам здесь пару дней. Вот и переждем. Эгейцы считают нас погибшими. Мы в безопасности. Сегодня или завтра Имма вернется с помощью.

– Ты слишком доверяешь женщинам. Она заперла нас в этой черной ловушке…

– Она – член экипажа «Елены Прекрасной». Она – человек. И будет помогать нам.

– Значит, ты решил ждать здесь два дня?

– Все равно на одном-единственном кресле далеко не улетим. А добираться вплавь до Северного Архипелага или до базы Брегена мне что-то не улыбается. Особенно после того, как я видел челюсти броненосца, вспоровшие спину Стато.

Доводы профессора оказались более чем убедительными. Дерпфельд выругался, и выругался цветисто, однако вернулся в нору к богам. Уселись завтракать.

И тут среди кусочков сушеной рыбы они обнаружили белую личинку инфоголографа. Платон нажал кнопку. И зазвучал голос Иммы, и возникла голограмма. Инфоголограф был дешевенький и старый, голограмма то появлялась, то исчезала.

Думаю, вы обо всем догадались. И то, что я – человек. И то – что спаслась с корабля. Я прячусь на этой планете десять лет… Десять лет… Мне повезло… То есть, я заставляю себя так думать, хотя порой. хочется выть, как броненосцы на луну. Слышали, как воют броненосцы? Мороз по коже… Океан спокойный, две луны в небе, и со всех сторон – вой. Я отправляюсь на берег и вою вместе с ними. Помогает.

Клянусь, я прошла всю глубину. До самого дна. Не до абиссали, нет, но до самой глубоководной впадины. Если останусь на Эгеиде лишний месяц, то сойду с ума и непременно себя выдам. Не могу больше быть здесь! Не могу! Как вам передать то ощущение предела, которое копится день за днем и, наконец, становится непереносимым? Главное – бессрочность мучения и одновременно – сознание, что жизнь могла быть совершенно иной. Только поймите меня правильно. Эта прекрасная планета. И эгейцы – я ничего не имею против каждого из них в отдельности. Разумеется, я не говорю о Слоксе и его веселистах. Эгеиду нельзя не любить? Почему нельзя? Не знаю… Но эта фраза – банальность, ее здесь слышишь постоянно и тоже начинаешь повторять… по инерции… и почти веришь… Поешь со всеми «вода, вода, рыба, рыба» и пытаешься заставить себя думать, как все. И к ужасу своему сознаешь: не получается… Сколько ни пой, сколько ни пей – вода не станет рыбой…

Впрочем, такое же чувство отчаяния у меня было, когда улетел Карман. А с тех пор прошел уже год. И я как-то сумела прожить этот год. Быть может, мысль, что я в очередной раз осталась жива, помогла мне протянуть еще столько. Не знаю… Он – археолог, ученый… я подумала: он поможет мне… А чем это кончилось…

Но надо начинать рассказ не с Кармана, а с самого начала.

Я долго боялась: говорить ли вам, профессор, о том, кто я… и стоит ли просить помощи… Я верила вам и не верила. Вы спасли Стато. Да, вы рисковали. Но готовы, ли вы рискнуть ради меня? Кто я вам? Более чем никто… Да, сознаюсь, я пыталась украсть ваш пропуск. Была уверена: вам ничего не стоит его восстановить. Но явился Слокс, и я вернула пропажу.

Видите, какая я хорошая… Но вам все равно на меня плевать.

Долгое время мне не снилось снов. А теперь снятся. И почти каждую ночь – наш корабль. Я вхожу в него, как в первый раз, и всех вижу. Капитана Эклскона, пилота Эрпа, Валентину… Они улыбаются и идут мне навстречу. И все протягивают руки. И я иду к ним… Бегу… И они бегут. А что дальше… дальше не помню. Обычно я просыпаюсь. Несколько минут лежу с закрытыми глазами и пытаюсь представить сверкающие огнями коридоры корабля или просторную рубку… Но вижу лишь какой-то длинный туннель. Я иду по нему… И никак не могу вернуться назад, в сон…

Но обо всем по порядку.

Жизнь моя была нормальной, тихой, никаких особых препятствий на пути. Я с детства знала, что принадлежу к элите, пусть не самой высокородной, но будущее мое обеспечено и определено. Проблем никаких. Вернее, одна проблема: как понять, чего именно хочешь? Желаний слишком много. И все, почти все, исполнимы. И хочется чего-то уж совершенно невозможного. Недостижимого. Отец мой был инженером на Марсе. Я в свое время побывала на Старой Земле. Милая древняя колыбель цивилизации, каждое деревце и каждый цветочек обихожен и напоминает экспонат музея. Я запоздало поняла, что проговорилась, заявив, что наша планета (вот видите, я невольно говорю – «наша», как все здесь, на Эгеиде) похожа на Старую Землю. Удивительно, что вы, профессор, не догадались сразу. В голову не пришло, что под маской леди с Эгеиды может скрываться человек. Вернее, маски не было. Я выдавала лицо за маску… Это несложно. Но я опять отвлекаюсь…

И так, я поступила в академию космофлота и выбрала двухгодичный курс. Меня ждала практика и временное членство в экипаже корабля класса «Вечный бой». Два года учебы были замечательными. И хотя способности у меня отнюдь не блестящие, многие меня опережали – и девушки, и юноши, я им не завидовала. Одно только меня смущало… Да, да, я не сделала биокоррекцию. Это все отец, он любил повторять: человек прежде всего должен быть личностью. Ах, личностью, – решила я, – так, значит, никакой биокоррекции. Дура! И вот, я опять отвлекаюсь. Простите. Но я как будто подвожу некий итог. А в этом случае трудно ни с кем не сводить счеты.