Синдром отторжения - Воронков Василий Владимирович (читать книги регистрация .TXT) 📗
– Пошло, – удовлетворенно протянул первый пилот.
Через секунду удары сменились ревом. Пилот что-то говорил, не обращая внимания на тряску и нарастающий рокот, но я ничего не слышал и лишь видел, как беззвучно открывается его рот, обнажая кривые неухоженные зубы. Он подмигнул мне, а потом зачем-то потянулся к приборной панели.
Меня прижало к креслу.
На грудь давило – воздух в отсеке неумолимо тяжелел с каждой секундой. Потемнело в глазах. Рев двигателей стал глуше. Кто-то в рубке продолжал говорить – с неправдоподобным спокойствием, как робот. Доносились сдавленные голоса, но я не различал ни единого слова. Кресло неустойчиво покачивалось и похрустывало, как изломанный хребет. Подлокотники дрожали. Ремни безопасности обхватывали внахлест, не давая пошевелиться.
Я попытался вздохнуть, но вместо этого захрипел, хлопая ртом, точно выброшенная на берег рыба.
А потом все прекратилось.
Двигатели отрубились внезапно, как при аварии в энергетической сети. Включилась автоматическая диагностика – огромные иллюминаторы в рубке затопила электронная тьма, и по ним побежали строчки системной трассировки.
– Ох, круто нас сегодня вывели! – причмокнул языком первый пилот, глядя в экран. – Почти шесть. Кто там в центре развлекался, интересно?
– Шесть «же»? – пробормотал я, пытаясь отстегнуться.
– Неплохо для первого раза, да? – подмигнул мне пилот и тут же покачал указательным пальцем. – Погоди! Нас еще не отпустили. Сначала выведут на орбиту, а уже потом…
Со всех сторон, из металлической скорлупы рубки, послышалось едкое шипение, похожее на утечку газа. Я взволнованно завертел головой, но все остальные были спокойны.
– А вот тут они не торопятся, – хмыкнул первый пилот.
– Иллюминаторы, – начал я, показывая на светящуюся модель корабля, которая вращалась по часовой стрелке, как в обучающем фильме.
– Хочешь полюбоваться видом? Пожалуйста!
Он коснулся кнопки на приборной панели, изображение с иллюминаторов исчезло, но нас по-прежнему окружала темнота.
– Отличный ракурс, не правда ли? – рассмеялся первый пилот.
Темнота.
У меня похолодели руки.
Пилот вернул изображение на один из иллюминаторов – наш корабль выглядел теперь как маленькая зеленая ракета из компьютерной игры, перечеркнутая расходящимися векторами.
– Так. Давай, давай…
Первый пилот нетерпеливо кивал головой.
Шипение, доносившееся из стен, затихло, и пилот поднял руку, готовясь отдать команду «на старт».
– Ждем подтверждения, – сказал он.
Все молчали. Я вздохнул и стиснул подлокотники кресла, приготовившись к очередному толчку.
На панели загорелся коммуникационный индикатор.
Первый пилот самодовольно осклабился и повернулся ко мне.
– А сейчас…
33
Расчетное расстояние до Меркурия во время первого полета превышало сто миллионов километров, и ускорение, чтобы перегрузки не перевалили за два «же», длилось ровно двенадцать часов. Отвечавшие за программу полета явно думали о комфорте пассажиров – в отличие от операторов из командного центра, выводивших нас на орбиту.
После взлета, когда я чуть не потерял сознание из-за перегрузок, я почти не ощущал дискомфорта. К невесомости я приспособился еще в институте – хотя меня и подташнивало в первый час, когда я путал пол с потолком. Поначалу меня не трогали, решив, видимо, дать мне возможность прийти в себя, а потом попросили разнести пассажирам энергетическую суспензию.
Я чувствовал себя стюардом.
Мы везли четырех человек, хотя «Сфенел» способен взять на борт столько же пассажиров, как и межконтинентальный лайнер. Я плыл между клетками и, улыбаясь, протягивал каждому бесцветный пакет с суспензией.
Меня спросили про туалет.
Я знал, что сидения в пассажирском отсеке автоматически поворачиваются вокруг оси, когда корабль вырывается из гравитационного колодца – видимо, так у людей, не привыкших к невесомости, возникало мнимое ощущение, будто бы они сидят в обычном самолете, где есть гравитация, пол, потолок и наземная скорость. Однако положение рубки не менялось, поэтому всякий раз, когда я пролетал из пассажирского отсека в командный, мне казалось, что все вокруг переворачивается вверх дном.
И всякий раз у меня кружилась голова, несмотря на сотни часов предполетных подготовок.
После отключения маршевого двигателя пилот собрал всех в рубке, объявил, что мы идем с нулевой погрешностью от расписания и пожелал счастливого дрейфа.
Дрейфа, длиною в триста часов.
По распорядкам я должен быть постоянно как заведенный, проверять состояние систем корабля – отопления, охлаждения, запасов воды, генераторов кислорода. Забота о пассажирах также досталась мне. Я отвечал за работу кресел и массажного режима, во время которого пассажиров било слабыми разрядами электричества, вызывавшими ритмичные сокращения затекающих мышц.
Пассажиры воспринимали эту процедуру как экзекуцию, а я представлял себя тюремщиком, методично и бесстрастно пытающим привязанных к электрическим стульям людей. Все постоянно просились на прогулку – осмотреть корабль, кубрик, командную рубку, – однако по уставу им разрешалось покидать места только при наличии так называемых «особых обстоятельств». Вроде нужды.
Отработав первую смену – проверка пассажирского отсека, нейросеанс, – я отключился от терминала и долго сидел в неудобном кресле, глядя в темноту на экране.
– Ты уже здесь или еще там? – послышался знакомый голос за спиной.
Я обернулся.
Первый пилот плавно проплыл по рубке и забрался в кресло рядом со мной.
– Ты как? – спросил он. – Домой еще не хочется?
– Домой? – Дом теперь представлялся мне бледным голубым огоньком – миражом покинутой планеты, тонущей в закручивающейся вихрями космической темноте. – Может, и хотелось бы… Если бы меня кто-то ждал…
Пилот устало сожмурил глаза.
– Хреново, – сказал он. – Впрочем, меня тоже. С этой работой, знаешь ли…
– А это какой твой полет?
– Двенадцатый. К Меркурию, правда, только пятый. Раньше в основном к Марсу.
– Только двенадцатый? – удивился я. – Или это в качестве пилота?
– Нет. – Голос у пилота был немного обиженным. – Вообще двенадцатый полет. А думаешь, это мало по нынешним временам? Сам вот протяни, как я, двенадцать рейсов! Если не дослужишься до первого пилота, можешь сам себя на пенсию списать.
– Извини. Я не думал, что все так быстро происходит.
– Да как быстро… – Пилот почесал редеющие волосы на затылке. – У меня и больше года бывали перерывы между полетами. Представь себе отпуск длиною в год! – Он весело подмигнул мне, но тут же погрустнел. – Хотя, признаться, это на самом деле не так уж и классно.
– Наверное, можно придумать себе какое-нибудь занятие.
– Да, пустые пивные бутылки собирать, – прыснул пилот. – Или марки. Один шут.
Он включил диагностический режим, и на иллюминаторе над нами высветилась трехмерная схема корабля.
– Что бы ты ни придумал, – сказал пилот, глядя на экран, – все равно потом скучаешь по этой малышке. Кстати, – он повернулся ко мне, – с твоего разряда могут повысить после двух или трех рейсов.
– И как это происходит? Кого-то переводят в другой экипаж? Меняются местами?
– Когда как. – Пилот отключил диагностический экран. – Команды часто меняются, кого-то переводят, а кто-то и сам… Раньше, еще до Венеры, пытались держать стабильные команды – типа это полезно, когда по две-три недели торчишь с людьми в консервной банке, но потом стало не до таких мелочей.
В рубке было прохладно – или же меня бил озноб от волнения, – а воздух, поступавший под давлением через вентиляционные отверстия у потолка, создавал искусственный сквозняк и отдавал кислотой, напоминавшей о медицинских центрах.
Наши коллеги сидели в креслах, откинув назад безвольные головы. Их глаза были открыты и слепо смотрели в невозмутимую черноту на экранах. На секунду мне показалось, что я нахожусь в морге.
