Куколка - Олди Генри Лайон (версия книг .TXT) 📗
– Приехать, кабальерос. Гладиаторий.
Двухэтажный домик.
Стены оплетены виноградом.
Вместо двора – крошечный парк, окруженный чисто символической оградой.
Гладиаторий не производил впечатления места, где людей учат убивать друг друга на арене. Может быть, у семилибертусов поединки происходят как-то иначе? Ментально? Как у Гая с Титом? Очень хотелось спросить об этом легата, но Лючано сдержался.
Скоро все выяснится само собой.
Калитка оказалась заперта. Выругавшись сквозь зубы, Тумидус ткнул пальцем в сенсор звонка. Пять-шесть секунд ничего не происходило. Затем воздух между прутьями ограды замерцал, сгущаясь в акустическую линзу.
– В настоящий момент в гладиатории никого нет, – собщил на унилингве приятный мужской баритон. – Ланиста Жорж Мондени вернется в течение двух часов. Если вы желаете оставить сообщение – говорите после звукового сигнала. Ваше сообщение будет…
Тумидус с раздражением щелкнул пальцами, и линза рассосалась. Помпилианец извлек коммуникатор, набрав номер.
– Жорж? Где ты пропадаешь?! – набросился он на невидимого для Лючано собеседника. – Что значит – «срочное дело»?! Я тебя предупреждал? Понятно… Через час? Хорошо, жду.
Внезапно успокоившись, легат выключил коммуникатор.
– Бар видите, Борготта?
– «Requies curarum»?
– Да, «Отдохновение от забот». Ждите меня там. Через час я вас заберу.
Не дожидаясь ответа, он решительно повернулся и устремился прочь. Легату явно приходилось бывать на Террафиме, и в помпилианском квартале Эскалоны он ориентировался без проблем.
Лючано пожал плечами. Ждать – так ждать. Тем более, литром кофе сыт не будешь. По корабельному времени «Этны» обед миновал полтора часа назад, а здесь, на планете, уже смеркалось. Самое время ужинать.
Сумерки падали на город хлопьями небесной сажи. Только что последние лучи здешнего светила (надо бы выяснить, как оно называется!) золотили крыши домов… И вдруг – хлоп! В считаные секунды навалилась темнота. Реагируя на падение освещенности, зажглись фонари. Надпись «Requies curarum» над дверью бара сделалась объемной, заколебалась в воздухе, переливаясь кармином и зеленью. Справа у входа располагался навес, под которым молча стояли люди. Человек десять, мужчины и женщины.
«Для рабов» – прочел Лючано табличку на стойке навеса.
«Скажи спасибо, малыш, что ты – не с ними. Иди, ужинай.»
«Спасибо, маэстро.»
«Паясничаешь? Ну-ну…»
Внутри бар оказался вместительным. Интерьер в стиле «антик»: деревянные столы, стулья с резными спинками; за спиной бармена – полки с рядами бутылок. Возле стойки, отдавая дань моде, парили в воздухе «таблетки» антиграв-табуретов – как в релаксатории космопорта.
«Дерево здесь, должно быть, дешевле пластика…»
Едва Лючано сел за угловой столик, рядом немедленно возник раб-официант в белом фартуке, с поклоном вручив клиенту меню. Разбираться с помпилианскими названиями блюд Тарталья не стал: сразу переключил меню на унилингву. Мельком глянул на цены – приемлемо. Впрочем, какая разница, во сколько обойдется ужин? За нас платит Гай Октавиан Тумидус.
Вот она, карточка.
«Так любовницу по магазинам отправляют: подарки скупать…»
– Салат «Цезарь». И свинину по-октуберански.
– Гарнир?
– Тушеный батиок. Да, еще пинту светлого пива.
– «Хмельное»? «Дядя Клавдий»? «Колосок»?
– «Колосок». Где у вас можно вымыть руки?
– Туалет – направо и вниз.
«Requies curarum» был приличным заведением средней руки. По вечерам здесь собирались помпилианцы – не богачи, но и не бедняки, обладатели визы или вида на жительство. «Те, кто имеет десятка три рабов,» – уточнил Гишер, пока Лючано мыл руки и возвращался в зал.
За ближним столиком болтала и смеялась, отдавая должное «Хмельному», компания молодых нотариусов. На варварской Террафиме, вступившей в Лигу недавно по галактическим меркам, даже мелкий служащий мог сделать карьеру гораздо быстрее, чем на родине. Неудивительно, что предприимчивая молодежь стремилась сюда. В глубине зала, за банкетным столом, звучали тосты – там справляли юбилей. Возле музыкального аппарата «Сонгвильд» мальчик с девочкой ели мороженое. Мальчик время от времени косился на ряды бутылок и вздыхал со значением. Вздыхать ему оставалось еще лет шесть – законы Помпилии по части запрета на спиртное для несовершеннолетних были строги.
Зато для рыжего декуриона интендантской службы, оккупировавшего «висяк» у стойки, такой проблемы не существовало. Военнослужащие, уходя в увольнение, имели полное право напиваться хоть до сизых «кракенов» – лишь бы на следующее утро они были в строю.
– Эй! Еще «Дядю Клавдия»!
Бармен запустил по стойке литровую кружку пива, темного и густого. Следом к декуриону заскользила стопка «Егерской крепкой». И завершила движение закуска – блюдце вяленой саранчи.
«Молодец! Чего зря брюхо набивать? От закуски градус падает…»
К счастью, никто не тревожил Лючано, приглашая за свой столик. Официант принес заказ, и Тарталья получил возможность спокойно утолить голод, не отвлекаясь на докучливых собеседников. Покончив с едой, он бросил взгляд на циферблат-татуировку – часы успели перестроиться на местное время. Если легат пунктуален, в чем мы не сомневаемся, до его появления остается минут семь.
– Эй! Повтори «Егеря»!
Ожидая, пока бармен нальет новую стопку, рыжий декурион обернулся. Взгляд его уперся прямиком в Лючано – и заворочался, заерзал, норовя вгрызться буравом. В маленьких, налитых кровью глазках интенданта не было ничего хорошего, или хотя бы привычного. Ни сочувствия, ни понимания, ни болезненного интереса.
Тупое пьяное раздражение.
И еще – злоба.
Декурион всем телом подался вперед, едва не свалившись с табурета. Он моргал, щурился, тщился что-то высмотреть в Борготте, мрачнея с каждой секундой.
– Братца встретил! – хохотнул подвыпивший нотариус.
Компания разразилась смехом, словно услышала остроумный анекдот. Декурион побагровел, резко обернулся к весельчакам – и, потеряв равновесие, шлепнулся-таки с антиграв-табурета на пол.
