Побратим змея (СИ) - "Arbiter Gaius" (книги без регистрации бесплатно полностью .txt) 📗
...А какой ты, брат?..
Внемлющий вздрогнул, почему-то задетый за живое этим простым вопросом.
– Что значит – какой я? – машинально спросил он вслух, словно забыв, что духам достаточно и его мысли.
...Какой ты брат, и каким был он?..
...И что такого ты видишь в себе, чего не было в нем?..
...Настолько ли вы разные, брат?..
– Хватит, – Внемлющий с видимым усилием разжал пальцы, почувствовав, как ногти впились в кожу ладоней. – У меня с ним нет ничего общего. А если бы и было – я первым делом избавился бы от этого. Я ему противоположен.
...В этом-то и ловушка, брат...
Он не успел ответить, как призрачные голоса внезапно затихли, будто опустив между ним и собой невидимый полог.
====== Глава 13 ======
Восход Холмов всегда начинался для Рода одинаково: едва Лучезарная выпускала из-за Потусторонних гор своих первых посланцев, поселенцы собирались у выхода из селища, возле которого загодя были разложены сделанные женщинами и молодыми букеты – украшения для колыбелей предков. Каждая семья брала их по количеству ушедших, чью память собирались почтить. Затем появлялся Взывающий в сопровождении вождя и старейшин, и все следовали за ними до входа в холмы, обозначенного двумя огромными, выше роста взрослого мужчины поставленными вертикально валунами, расположенными примерно на расстоянии двух вытянутых рук друг от друга. Согласно преданию, эти валуны, похожие на исполинские клыки какого-то чудовища, уже были здесь, когда предки поселенцев пришли в эту долину с Великим Волком. Собственно, именно из-за их таинственного и грозного вида земля, лежащая за ними, и стала местом упокоения ушедших за последнюю грань. Рассказывали также, что первые главы Рода хотели было сложить по сторонам от валунов, которых стали называть Стражами, ограждение, чтобы разделить мир живых и мир ушедших. Ему даже загодя и название придумали – Черта. Однако строительство его даже не начали, благоразумно остановившись еще на этапе обсуждения. Благоразумно – ибо чем дальше оно продвигалось, тем более множились таинственные и жуткие знамения, которые ясно давали понять, что никакая стройка на этой земле духам неугодна. Закончилось все тем, что тогдашнего вождя, выступавшего за то, чтобы сделать Черту каменной, наподобие Белой границы, обуяла такая ярость на первого старейшину, выступавшего за вариант с частоколом из стволов росших в долине в изобилии деревьев, что тот выхватил нож и заколол его прямо в Хижине совета, прежде, чем другие старейшины успели его остановить. Когда же первый старейшина, бывший, по совместительству, родителем вождя, испустил дух, тот, не простив себе родителеубийства, наложил на себя руки. Знаком это было более, чем ясным, и тогдашние поселяне, более не сомневаясь, пришли к выводу, что настолько ревностно оберегаемая потусторонними силами земля ни в каких дополнительных оградах не нуждается. И верно: входили в Холмы предков исключительно в пространство между каменными Стражами, к которым, как поговаривали некоторые, присоединились неупокоенные души сына и родителя. Поступить иначе не было даже табу – подобное кощунство просто никому не приходило в голову.
Достигнув Стражей, процессия останавливалась, и тут происходил обряд очищения тех, кто входил на заповедные земли. После него поселяне неспешно проходили между каменными исполинами и отправлялись к колыбелям своих друзей, близких и родных, чтобы украсить их принесенными букетами. Конкретно предписанного времени, которое надлежало проводить в Холмах, не существовало, однако когда Лучезарная достигала наивысшей точки своего маршрута, в селище начинался поминальный пир, и к этому моменту в Холмах уже никого не оставалось.
Этим круговоротом, однако, все было иначе. В предыдущий Восход Холмов, который Внемлющий все же отправлял по-новому, духи разнесли существовавший до того обычай в пух и прах. Поселяне и теперь нет-нет да вспоминали их слова, хлеставшие почище розог.
...Вы чтите ямы в земле и гнилые кости – но не тех, кем были смертные, жившие до вас...
...Что им до ваших подношений, остающихся на поверхности и не проникающих вглубь?
...Какое дело им до вас – если вам нет никакого дела до них?..
В итоге поминальный пир был перенесен на восход вперед и таким образом отделен от времени, отведенного для памяти об ушедших; само это время продлили на целый восход, в ходе которого надлежало в молчании впустить усопших в свою теперешнюю жизнь, открыв для них свой разум и свою память. Относительно того, как именно это сделать, духи указаний не оставили, однако повторенный и этим круговоротом новый обряд называния ушедших, в ходе которого каждый повторял в определенном темпе и ритме имена тех, кто покоился в заповедной земле, должен был в этом, очевидно, помочь.
После обряда поселяне, отдавая дань традиции, украсили колыбели предков принесенными букетами, которые, однако же, теперь были не просто украшением, а своеобразными маяками, призванными указать душам ушедших путь к миру живых. Долго оставаться после этого в Холмах виделось поселянам необязательным – в самом деле, когда приглашаешь кого-то – то к себе домой, а значит, если где и будут ждать призванные души, – то точно не у своих колыбелей... И потому, побыв некоторое время в Холмах, Рослые разбредались по селищу и его окрестностям – благо, никакую работу согласно требованиям духов в этот восход исполнять было нельзя, равно как и разговаривать.
...Они приходят в тишине, смертные...
...В тишине мира и сердца...
Однако же, если внешней тишины – тишины мира, достигнуть можно было довольно легко, – всего-то для того и требовалось, что держать язык за зубами, – то внутреннего успокоения добиться было куда сложнее. Было ли виной нежелание душ ушедших возвращаться к живым, то ли наоборот, подспудное сопротивление их возвращению со стороны живущих – а только многие поселяне, когда заканчивалось время молчания, делясь впечатлениями, утверждали, что чего только на ум за это время ни пришло – обо всем, видится, успели разы-разы передумать, а до ушедших мысли так и не добрались...
Случалось, впрочем, и наоборот.
Кныш медленно опустился на колени у надмогильного холма, чувствуя, как щекочут кожу вошедшие в силу побеги травы. Устроил в изголовье колыбели принесенный с собой букет и замер на какое-то время, не отводя невидящего взгляда от песчаной насыпи.
Лучезарная, поднимаясь все выше, щедро одаривала его теплом, вокруг сладко, немного дурманяще пахло цветами и диким медом, в раскинувшемся вокруг ярком разнотравье сухо стрекотали кузнечики. Хорошо! Пожалуй, были бы это не Холмы предков, это место было бы одним из наиболее приятных из тех, что были Внемлющему известны. Однако же именно Холмами предков это место и было, и Кныш не собирася задерживаться здесь дольше необходимого. Тем более – этим восходом.
– Я не хочу, чтобы ты приходил, – негромко произнес он, обращаясь к могильному холму, и у губ его пролегла жесткая складка. – Мне с лихвой хватило тебя, пока ты был жив. Оставайся там, где ты есть сейчас: наша встреча, уж поверь, ничего хорошего ни одному из нас бы не принесла.
...Ни одному из вас, брат...
...Значит, ему тоже...
...Подумай об этом...
Внемлющий раздраженно мотнул головой, будто надеясь отогнать бесплотные голоса, словно назойливых насекомых. Уж здесь-то, в Холмах, можно было бы оставить его в покое!
Духи же, однако, явно так не считали и исчезать не собирались.
...Тебе пора обрести свободу, брат...
...Прекратить бороться с тенью...
...Перестать зависеть от нее...
...Выбраться из ловушки...
...Для этого и нужна память...
...Чтобы увидеть правду...
...Не противься, брат...
...Смотри – и увидишь...
– Хватит, сказано! Можно наконец просто помолчать?!
Внемлющий резко поднялся с колен, не обращая внимания на удивленные взгляды, которыми окинули его еще остававшиеся в Холмах соплеменники.
«Я не хочу никакой памяти, не хочу ничего, что связывало бы меня с ним, – закончил он мысленно. – И не пытайтесь навязывать мне это. Я знаю, как будет лучше».
