Не буди ведьму - Корсакова Татьяна Викторовна (книги хорошего качества txt) 📗
Он сказал – будет больно.
Он не соврал.
Он сказал – возможно, ты не выживешь.
И снова не соврал.
Она не выживет, потому что остаться в живых после такого невозможно. После такого смерть покажется подарком.
– Хватит! Я больше не могу!!!
В ее отчаянный, утративший все человеческое крик вплелся жалобный песий вой, то ли поддерживая, то ли провожая к последней границе.
Она ползла к этой границе, обламывая ногти, впиваясь окровавленными пальцами в невидимую опору, по дороге без конца и края, проваливаясь в бездонные ямы, разбиваясь на мелкие осколки, восставая из пепла, как птица феникс, для новых, еще более изощренных пыток. Она больше была не собой, потеряла на этой страшной дороге свое имя, свою память, свое «я».
Старик обманул лишь в одном: Серый Волк подарил бы ей куда более быструю и милосердную смерть. Даже если бы стал резать ее живой на куски. Черная ведьмовская кровь убивала с куда большей жестокостью. Скорее бы!
…Она лежала на пороге, стертая в порошок и рожденная заново, обновленная, когда собачий вой оборвался на самой высокой ноте и наступила тишина. Упоительно-безболезненная, откликнувшаяся наконец на мольбы и призывы. В этой тишине скрип открывающейся двери показался пением ангелов. За ней пришли…
Наконец-то! Скоро она покинет это страшное место и перестанет быть. Потому что быть – это нестерпимо больно, потому что она не справилась с черной ведьмовской кровью. Даже не попыталась.
Ослепительный белый свет, льющийся из прямоугольного проема двери, заслонила темная фигура. Ей хотелось посмотреть, кто же пришел по ее душу, но ничего не получилось – она перестала быть…
Тихо. Темно. Хорошо.
Наверное, так хорошо младенцу в материнской утробе. Если это смерть, то зря ее боятся.
– Аринка… Эй, Аринка… – Голос громкий, смутно знакомый. – Слышишь меня?
Она слышала, но никак не могла вспомнить, кому принадлежит этот голос. Наверное, он из прошлой жизни. Жизни, которая закончилась. Или не закончилась?..
Чтобы понять, что ты не умер, что по-прежнему существуешь не в той, а в этой реальности, достаточно открыть глаза. А это тяжело, практически невозможно.
– Да не тормоши ты ее! – А этот голос, чуть сварливый, чуть сиплый, ей точно незнаком. – Может, время еще не пришло? Помнишь, как тогда было?
– Тогда все было по-другому. Тебе ли не знать.
– Так мы и не знали. А теперь знаем. Сама же сказала, он велел ждать.
– Он велел! Да в гробу я видела его приказы! Если бы не Аринка…
– Тише! Смотри… с ней что-то не так.
Да, с ней что-то не так, она слышит голоса: один смутно знакомый, второй – незнакомый вовсе. Голоса спорят из-за нее и называют Ариной.
Арина… Имя красивое, мелодичное, как звон капели. Это ее имя?
– Аринка, ты тут? – В знакомом голосе – радостное нетерпение, щеки касается что-то мягкое, невесомое, как паутинка.
– Я тут. – И этот голос ей знаком – негромкий, в трещинках и сколах, совсем не такой красивый, как ее имя. Это она только что сказала?
– Видишь, Лидка? Она тут, с нами!
– Лучше бы она была там. Чему ты радуешься, Глашка? Ты посмотри на нее. Ты только подумай, во что он ее превратил и во что втянул нас! Она же сейчас такая же, как он.
– Она другая! Не говори глупостей. Эй, Аринка, ты меня видишь?
Чтобы видеть, нужно открыть глаза. Если у нее есть голос, значит, должно быть и зрение. Надо попробовать.
Она попробовала, и темнота вдруг начала меняться: наливаться цветом и движением, оживать.
Она лежала на самодельной, сколоченной из досок кровати. Вместо перепачканных в крови джинсов и свитера одетая в белый льняной халатик. Босые ноги укрыты лоскутным одеялом. Над головой висели пуки каких-то сушеных трав. С одного из пуков на паутинке спускался паучок.
– А вот и наша девочка!
Паутинка дернулась, паучка понесло в сторону, к стене.
У кровати на высоком табурете, кутаясь в любимую шаль, сидела баба Глаша.
– Ну и напугала ты нас, Аринка. – Во взгляде ее был укор пополам с облегчением. – Уже который день мы с тобой…
– Баба Глаша?! – От облегчения захотелось реветь в голос. – Баба Глаша, это вы?
– Это я. А кто же еще за тобой, непутевой, присмотрит?! – Старушка обернулась, махнула кому-то рукой. – Лидка, иди, познакомлю тебя с соседкой своей.
– Ну, познакомь, раз такое дело. – За спиной бабы Глаши появилась пожилая женщина. Высокая, статная, несмотря на преклонный возраст, с аккуратно уложенными седыми волосами, со сползшими на кончик носа очками в пластмассовой оправе. Одета она была в джинсы и флисовую кофту, и наряд этот совсем не гармонировал с ее строгим учительским лицом.
– Лидия Николаевна я. – Женщина внимательно посмотрела на Арину поверх очков. – Родная сестра Глафиры Николаевны. Младшая, – добавила зачем-то, хотя и так было видно, что она младшая. Да и фамильное сходство между сестрами прослеживалось четко.
– Да брось ты, Лидка, этот тон. Вечно ты фанаберишься! – хмыкнула баба Глаша. – Не дури девчонке голову отчествами. Мы для нее бабы, старые бабы.
– Ты, может, и баба, а я Лидия Николаевна, – отмахнулась младшая сестра.
– Учительница она, – пояснила баба Глаша с улыбкой. – Русского языка и литературы. Вот и стала такая…
– Какая – такая?! – вскинулась Лидия Николаевна.
– Интеллигентка! Я ж тебя, Лидка, как облупленную знаю, при мне можешь не выкаблучиваться.
Это «выкаблучиваться» прозвучало так по-девчоночьи, что Арина невольно улыбнулась.
– И тебе бы, сестрица, чуток интеллигентности не помешало, – буркнула Лидия Николаевна, но не зло, а так… чтобы оставить последнее слово за собой. – Как ты себя чувствуешь, милочка? – спросила она, вперив в Арину строгий взгляд.
Прежде чем ответить, Арина потрогала бок. Бок болел, но не так сильно, как должен был. Под халатом не чувствовалось никаких повязок.
– Нормально. Вроде бы. – Она требовательно посмотрела на бабу Глашу. – Давно я так?
– Да прилично уже. Видишь, раны успели уже затянуться. Впрочем, раны на тебе теперь будут заживать как на собаке, после такого-то…
– Какого – такого? – В голове словно прорвало плотину, воспоминания хлынули неудержимым мутным потоком, закружили, накрыли волной.
Арина вспомнила все, даже то, что не хотела вспоминать, в малейших подробностях. Она думала, что умерла, а сейчас оказывается, что раны на ней заживают как на собаке…
– Ты же помнишь все, Аринка. – Баба Глаша погладила ее по голове. – Помнишь, по глазам вижу. Не желала я тебе такой доли. Ох, не желала… Но он сказал, что иначе тебя не спасти. Сказал: «Поверь мне хоть раз, Глашенька». Я и поверила…
– Нашла, кому верить, – фыркнула Лидия Николаевна. – Сидим теперь тут… у черта на куличках.
– А я тебя, Лидка, с собой на аркане не тянула, – в тон ей ответила баба Глаша. – Могла и отказаться.
– Отказаться! – Раздраженным жестом Лидия Николаевна поправила очки. – Как вас таких оставить без присмотра?
– Баба Глаша, как вы себя чувствуете? – Арина всмотрелась в ее лицо, но следов смертельного недуга, слава богу, не нашла.
– Нормально. Ты же видишь, какая ко мне сиделка пожаловала! Хуже Ирки будет, честное слово. Сама-то ты как? Что чувствуешь? – В ее голосе Арине послышалась тщательно скрываемая тревога.
Она не знала, что ответить на этот несложный, в общем-то, вопрос. Ей казалось, что она не чувствует ровным счетом ничего. Но этого, наверное, не может быть.
– Я ничего не чувствую, – сказала она наконец.
– Это как раз и не удивительно, – прокомментировала Лидия Николаевна. – После такого-то.
– Какого – такого? – Ни на один свой вопрос Арина так и не получила исчерпывающего ответа. И баба Глаша, и ее сестра разговаривали с ней как с очень больным ребенком. Больным, возможно, не только физически, но и душевно.
– Ты ведь взяла то, что он так хотел отдать, – сказала баба Глаша твердо. – Дала согласие-то?
– Согласие дала, а вот забрала ли…
