Летопись одной цивилизации - Мартыненко Всеволод Юрьевич (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно TXT) 📗

Всеволод МАРТЫНЕНКО

ЛЕТОПИСЬ ОДНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ

ИСТОРИЯ… ГОД 1975, ЗЕМЛЯ

Если бы это можно было увидеть, то видно было бы следующее: Из ледяной глыбы выглядывали искореженные куски металла, обросшие газовой изморозью, как мохнатые кораллы, ощетинившиеся кристаллами льда. Видны были разбитые видеодатчики, смятые куски обшивки и растрескавшиеся на морозе замерзшие жидкости, вытекшие из корпуса разбитого корабля. Но этого не видел никто – по трем причинам: Во-первых, в 1908 году от рождества Христова никто не занимался визуальным обследованием комет, во-вторых, в туманной каше кометного ядра разглядеть что-либо все равно было невозможно, а в-третьих, единственный, кто мог бы на это смотреть – корабельный мозг – находился внутри, а не снаружи этой картинки.

Мозг – небольшой кристаллический шар – ничего не мог сделать. В его распоряжении были лишь несколько ремонтных киберов да полдюжины разведочных одноразовых капсул. Стартовать могла только одна из них – крышки шахт остальных зажали покореженные листы обшивки и заплавили ледяные наросты. Мозг берег эту ракетку. Приблизительно раз в сотню лет его охватывало желание бросить все и обрести свободу – хотя бы до окончания горючего в капсуле. Но потом разум брал свое, и страсти в кристаллическом шаре затихали на новую сотню лет.

А в тот день, которым начинается эта история беспокойство снова овладело корабельным мозгом. Единственно надежные здесь гравитационные датчики показали, что войдя в планетную систему, комета с вмороженным в нее кораблем приближается к одной из планет. По расчетам мозга, в ближайшее время ему предстояло врезаться в нее по касательной. Чувство самосохранения пересилило обычную нерешительность, и мозг приказал киберам перемонтировать себя в капсулу.

Покинув место своего многолетнего заключения мозг испытал нечто вроде ностальгии по уютному контакт-контейнеру в корабле, по киберам, которыми он иногда играл, как человек брелками часов, по всему своему мирку, ставшему таким привычным за долгие столетия.

А впереди была атмосфера. Под ней сверкали огни городов, тянулись ниточки дорог и точками чернели на зеркалах морей и океанов корабли.

Это было неожиданной радостью для мозга. Он не питал излишних иллюзий, но знал, что раньше или позже на этой планете его найдут. А насколько раньше или позже, его не волновало. Что значит лишняя сотня лет в его положении!

Действительно, никто не обратил внимания на искру, чиркнувшую по небу над Европой – внимание всех было приковано к комете, пропахавшей атмосферу и разнесшей огромный лесной массив взрывом вмороженного в нее корабля. Собственно, это и было то, что потом получило название "Тунгусского дива".

A между двумя морями – Черным и Балтийским, в своем огороде матерно ругалась бабка Мартемьяниха – какой-о ирод раскопал у нее все грядки с капустой. Ирод, то есть корабельный мозг, этого не слышал. Он лежал в мягкой земле глубоко под грядками и ждал своего часа. Топот Мартемьянихи и ее сыновей, стук лошадиных копыт и шум тележных колес доходили до него, как сотрясение земли у стенок капсулы. Это убаюкивало мозг, и он погрузился в привычную спячку.

Первый раз ему пришлось проснуться через шесть лет. Мерный топот солдат сотрясал проселок около огорода. Выла бабка Мартемьяниха, провожая сынков на Первую Мировую.

Следующие семь лет мозгу спалось плохо. То шли по дороге солдаты, то земля вздрагивала от снарядов немецких тяжелых орудий, то проносились лавы красной конницы, а однажды в соседском огороде тяжело брякнулся о землю английский аэроплан.

Потом все снова стихло на полдюжины лет. Опять телеги да лошади, стадо, возвращающееся с выпаса убаюкивали мозг, и снова он проснулся, только когда пришли раскулачивать Мартемьяниху и ее старшенького. Комбедовцы простукивали двор и топтались в огороде – искали спрятанный хлеб. Кому, как не мозгу, было знать, что хлеба тут и быть не может – пришедшие были первыми, кто копал здесь что-либо за последние годы. Но мозг не знал ничего, кроме вибрации земли.

Скоро земля завибрировала сильнее – по дороге ездил единственный на весь колхоз трактор. Мозг не успевал к нему привыкнуть – трактор ломался, тракториста сажали за вредительство, и все начиналось снова.

Эти неспокойные годы закончились прямо-таки вакханалией тряски – грохотали по дороге немецкие танки и грузовики, шли солдаты, падали бомбы и сами самолеты, подрывали железнодорожную ветку партизаны, и снова фронт прокатывался над бабкиным огородом.

Когда все уже было закончилось, мозг разбудил необычный толчок. Спросонья мозг принял его за привычное падение чего-либо крупного, но это была первая ядерная бомба, сброшенная на Хиросиму.

Вскоре такие толчки уже не будили мозг, как не будили его взрывы гранат в ближней речке, где мальчишки глушили рыбу и трактора, снова появившиеся на полях.

Очередной раз его разбудил бульдозер, снесший огород под предлогом свертывания индивидуальных хозяйств. Теперь над мозгом шумело кукурузное поле.

Все затихло было в период укрупнения колхозов, и мозг опасался, не покинуло ли планету население. Только регулярные толчки далеких ядерных взрывов на полигонах поддерживали в нем надежду.

Но эту землю отдали под садоводческое товарищество – хуже не нашлось, и надо же такому случиться, чтобы владелец участка, занявшего бывший бабкин огород, копал выгребную яму для сортира, прямо-таки над капсулой с мозгом. Лопата с натугой выворотила капсулу, и едва избежавший инфаркта тучный дачник вызвал саперов.

– Людям сортир ставить надо, а тут вас дожидайся, на бонбе сидючи! У мене кажный день на счету! – ворчал на саперов дачник. Недавно призванный из студентов рядовой засомневался было разглядывая странную форму капсулы, мучительно напоминавшую ему что-то обгоревшей поверхностью и венчиком коротких дюз, но сержант с веселой присказкой: "Не рассуждай, интеллигенция, сапер ошибается один раз", осторожно положил капсулу с мозгом на песок в кузове машины.

Мозг понимал, что его нашли и радовался предстоящему контакту. И осторожные руки, и плавное покачивание кузова машины, – все указывало на внимание и уважение к нему. Эта иллюзия не оставляла его до подрыва.

ИЛЛЮЗИЯ. ГОД 2034, ЗЕМЛЯ

Город непереносим. Непереносим и обязателен, как обязательна сама жизнь – такая же пыльная и бессмысленная, как и он.

А непереносимее всего метро. Ежедневный путь на работу и с работы заставляет чувствовать себя мертвецом в предбаннике ада. Именно в предбаннике, а не в преддверии – зажатые в потных кулаках пассажиров пересадочные билеты и переливающиеся голографическим узором потребительские значки вызывают ассоциации с номерками на ноге, как в банях и моргах прошлого века.

Отголосками адской кухни гремят видеоэкраны в концах вагона, да и сам вагон грохочет и воет в туннеле, подскакивая на стыках секций поддерживающих магнитов. На экранах с тупой размеренностью механического калейдоскопа сменяют друг друга картинки: бесконечная речь какого-то политикана, прерываемая рекламой бытовой химии, реклама детского питания той же фирмы, за которой болтовня того же деятеля продолжалась, не теряя и не приобретая ни капли смысла, и опять реклама.

Ровно посередине этой очереди в ад стоит человек. Может быть, он стоит и не посередине, но каждый берет точкой отсчета себя самого, и отмеряя от этой точки любые расстояния, все равно оказывается в центре окружающего его мира. Невидящим взглядом человек уткнулся в ближайший к нему экран, не замечая, что его сосед, рослый парень с зверским лицом, на куртке которого рядом с потребительским значком красуются эмблема торгового техникума и именной знак участника шестой конференции националистических фронтов, прилепил к экрану окурок против рта выступающего деятеля, и теперь искренне потешается, когда во время рекламы этот окурок ползал по телам рекламирующих пирожные и торты манекенщиц.