Мир в табакерке, или чтиво с убийством - Рэнкин Роберт (книги онлайн полностью .TXT) 📗

Роберт Рэнкин

Мир в табакерке, или чтиво с убийством

(Snuff fiction)

1

Школьного смотрителя звали мистер Блот. Чарльз Генри Блот, если точнее, хотя выяснилось это только на суде. Для детей, учившихся в школе Амбар Юниор Скул, он был мистер Блот. Изволь обращаться к нему «сэр», если он тебе встретится.

Он встречался неожиданно. В коридоре, в туалете, на тропинке к мусорным ящикам, где тебе нечего делать. Он нависал над тобой, обнюхивал, что-то бормотал и исчезал. Оставляя струю странного запаха.

Происхождение этого запаха вызывало многочисленные споры. Паренек по имени Билли, который знал слишком много для своего возраста, говорил, что это запах серы и что он исходит от неких желез, расположенных на заднице Блота. По Билли, все взрослые особи мужского пола имели эти железы и использовали их, чтобы метить свою территорию. Примерно как это делают коты.

Именно поэтому Блот и принюхивался – проверял, не появились ли у тебя эти железы. А если появились, он сообщал об этом начальнице, и она отправляла тебя к школьной медсестре, и родители должны были явиться в школу и написать специальное заявление.

Эти сведения были причиной одной очень неловкой ситуации, когда мама застала меня в ванной со спущенными штанами – я стоял перед зеркалом, засунув голову между ног, и принюхивался.

После того случая я потерял изрядную долю веры в Билли.

Что за запах на самом деле исходил от мистера Блота, оставалось только гадать. Он пах не так, как другие взрослые, а другие взрослые пахли довольно сильно. Когда Оскар Уайльд писал, что юные растрачивают юность, он ухватил суть, но лишь частично. На самом деле они растрачивают ощущения, потому что никто не предупреждает, что со временем они станут слабее.

В детстве мир полон ярчайших красок, разнообразнейших звуков и неповторимых запахов. Когда тебе исполняется двенадцать, ты уже теряешь почти десять процентов от своего чувства цвета, звука, запаха – и даже не замечаешь этого.

Возможно, здесь все дело в железах.

Но Блот пах странно, тут уж ничего не поделаешь.

Разумеется, он и выглядел странно. Школьные смотрители всегда странно выглядят. Это традиция, или старинный договор, или что-то вроде того. Тебя не возьмут на работу, если ты не выглядишь странно. А Блота взяли на работу и не выгоняли с нее. Росту в нем было не меньше двух метров. Мой отец не был коротышкой, но Блот нависал над ним, нависал и запросто сводил его на нет. Голова у Блота была размером с луковицу и весьма ее напоминала. Ходил он в комбинезоне цвета серого сентябрьского дня, кепке такого же цвета и синем шерстяном шарфе, и потому был похож на машиниста.

Билли рассказывал, что на самом деле это и была профессия Блота. Что Блот раньше был машинистом Транссибирского экспресса. В результате жуткого несчастного случая ему пришлось бежать из России. В середине зимы поезд попал в снежные заносы, за тысячи верст от чего угодно. В конце концов в качестве провизии машинистам пришлось использовать пассажиров, которые, впрочем, большей частью были простыми крестьянами и, следовательно, привыкли к такому обхождению. К тому времени, когда настала оттепель и поезд мог двигаться дальше, в живых остался один Блот. Хотя власти охотно закрыли глаза на потребление пассажиров, поскольку особого недостатка крестьян в стране не наблюдалось, они менее благосклонно отнеслись к мысли о том, что Блот мог набивать себе живот квалифицированными железнодорожниками.

Билли говорил, что в своем логове в подвале, Блот пьет чай из кружки, сделанной из черепа кочегара, сидя под трубами отопления в кресле, обитом человеческой кожей.

Как выяснилось на суде, Билли был не так уж не прав насчет кресла.

Но суд будет потом, а тогда, в том времени, которое было нашим настоящим, мы ненавидели мистера Блота. Ненавидели его серый комбинезон и кепку того же цвета. Ненавидели его шерстяной шарф и голову-луковицу. Ненавидели его манеру нависать и принюхиваться и его запах.

Время, которое было нашим настоящим: 1958 год, нам всем по девять лет, и нас много. Послевоенный всплеск рождаемости, по сорок человек в классе. Овсяные хлопья «Уитабикс» и апельсиновый сок на завтрак, стакан молока на перемене. Тушенка «Спам» на ужин. Чай, если повезет. Бульонные кубики «Боврил», питательная паста «Мармайт» и растворимый какао «Овалтайн» перед сном.

Нас учил мистер Во. Он ходил в спортивной куртке из твида. У него были длинные, подкрученные кверху усы, как руль у велосипеда. Он говорил, что ими очень удобно «щекотать бабца», многозначительно опуская глаза книзу. По нашей детской невинности мы, естественно, предполагали, что «щекотать бабца» – это некий экзотический вид спорта, который популярен в среде джентльменов, носящих куртки из твида. В общем-то, мы были правы.

Мистер Во был джентльмен: он говорил с шикарным прононсом, а во время войны летал на истребителях «Спитфайр». Его сбили над Францией, и гестаповцы пытали его отверткой. В столе у него лежали три медали, и на День империи он их надевал.

Мистер Во был вроде героя.

Мистер Во и мистер Блот не сходились во мнениях. Зимой в классе становилось очень холодно. Нам разрешали сидеть в пальто. Мистер Во включал отопление, а мистер Блот приходил и выключал его.

Но зима была не слишком часто. Казалось, лето случалось гораздо чаще. Окна нашего класса выходили на запад, и в летние дни после обеда солнечные лучи, проходя сквозь высокие окна эпохи Эдуарда VII, заполняли класс, будто собор. В них плясали мириады золотых пылинок и усыпляли нас всех. Мистер Во пытался нас разбудить рассказами о своих приключениях в тылу врага. В конце концов, правда, он приходил к выводу о безрезультатности своих усилий, открывал серебряный портсигар, вынимал сигарету (он курил «Кэпстен крепкие»), и усаживался в кресло, положив ноги на стол, в ожидании четырех часов и звонка с урока.

Именно мистер Во и приучил нас к курению. На самом деле в то время курили просто все. Кинозвезды и политики. Доктора и медсестры. Священники в церкви и акушерки на работе. Футболисты на перерыве дружно закуривали «Уайлд Вудбайн», и редкий марафонец разрывал финишную ленточку без сигареты в зубах.

А еще я отлично помню первые фотографии сэра Эдмунда Хиллари на вершине Эвереста – с окурком «Сениор Сервис» в зубах.

Да, быловремя, это уж точно.

Было и прошло, давно прошло. А сейчас, примерно полвека спустя, в эту постиндустриальную эпоху (продукты строго по карточкам, мятежи, новый рейхстаг) уже трудно представить себе ту золотую эру в прошлом столетии, когда курить было не только не запрещено, но и считалось полезным для здоровья.

И все– таки – даже забавно – во многом те времена служат отражением нынешним. Тогда, как и сейчас, телевидение было только черно-белым. Тогда, как и сейчас, было только два канала, и оба государственные. Тогда, как и сейчас, еду выдавали по карточкам. Тогда, как и сейчас, призывали в армию. Тогда, как и сейчас, не было компьютеров.

Однако тогда, а не сейчас, мы были счастливы.

Разумеется, это верно, что старики зачастую вспоминают дни своей юности с ничем не оправданной нежностью. Они заводят пластинку про «старые добрые дни, старые добрые дни», покрывая оспины невзгод гримом обманчивых впечатлений и заклеивая стены руин веселенькими супермоющимися обоями лживых воспоминаний.