Большая дорога - Логинов Святослав Владимирович (книги полностью .TXT) 📗

Святослав Логинов

Большая дорога

Большая дорога просыпается до света. Солнце еще потягивается в заоблачной колыбели, подумывая, не пора ли вставать, а на дороге уже раздается тележный скрип, отрывистые крики погонщиков, стук, бряканье и прочий шум, сопровождающий движение массы невоенного люда. На постоялом дворе распахиваются ворота, и добрая половина гостей покидает радушный кров, отказываясь даже перекусить на дорожку. И Колох, такой навязчивый с вечера, утром никого не уговаривает задержаться, понимая, что людям нужно спешить. Он лишь кланяется, получая деньги за ночлег, желает гладкого пути и призывает постояльцев, когда поедут обратной дорогой, остановиться именно у него. Гости обещают и через минуту забывают обещание, занятые более насущными делами.

Большая дорога просыпается до света, но Радим встает еще раньше. Растапливает кухонный очаг, ставит на огонь котел, вылив в него остатки воды из дубовой бадьи, потом с двумя ведрами бежит на ручей. Вернуться надо прежде чем прогорят тонкие поленья, иначе придется растапливать очаг заново, а это перевод колотых дров, да и вода не вскипит к сроку.

А потом… Радим, подай!.. Радим, принеси!.. Радим, сбегай!.. Живей, кому говорят!..

К полудню начинают появляться новые гости, остановившиеся, чтобы дать роздых коням и самим перекусить на скорую руку. Этих кормят кашей и бобовой похлебкой, что вовсю кипит в котле. Редко кто спросит пива, а о вине и речи нет, народ занятой, большая дорога не любит пьяных, выпивоха здесь далеко не уйдет.

Радим оттаскивает на кухню грязные миски и в сотый раз бежит за водой. Посудомойка Дамна тратит удивительно много воды.

К четырем часам пополудни холодная баранина в меню сменяется жарким. Теперь на постоялом дворе обедают люди праздные: богатые путешественники, офицеры, скачущие по своим надобностям, скучающие аристократы, которым королевский лейб-медик прописал вуаяж, авантюристы и пройдохи, чей промысел начинается вечером и под крышей. Отобедав, все эти люди сыто оглядываются, ища развлечений, знакомств и приятного времяпровождения. Ранний вечер – пора чистой публики.

Ближе к ночи опять появляется рабочая беднота: погонщики скота, батраки, возвращающиеся с найма, мастеровые, ищущие заработка, наемники без места и прочий люд. Здесь же – мелкое ворье, промышляющее кражами с возов; на постоялом дворе они ничего не крадут, а то ведь иначе на большой дороге хоть не показывайся – Колох на расправу скор и крепко печется о репутации заведения.

Беднота ужинает на улице под навесом – под крышей вечером дороже – и тут же заваливается спать, большей частью на собственных возах, так что всеми благами постоялого двора пользуются лишь кони и медлительные волы. И это правильно, главное, чтобы скотина была накормлена и сбережена от цыганского глаза, а самому можно и в телеге покемарить, благо, что она у Колоха во дворе, и значит, везомое добро будет в целости.

Тут уже Радим носится как угорелый. Всякий покрикивает на него, и всякий в своем праве. А ноги уже подкашиваются, но уставать нельзя никак, потому что именно в эту пору больше всего перепадает мелких монеток, кинутых щедрыми посетителями. Тумаков, впрочем, тоже перепадает изрядно. Так что надо успевать как в отношении колотушек, так и в рассуждении чаевых. Никому нет дела, что Радим отвечает только за огнь в печах, большом очаге и камине, что пылает в чистой зале. Еще, конечно, за воду, чтобы не переводилась она ни у поварихи, ни у посудомойки. И, опять же, грязную посуду оттаскивать – Радимова забота. Однако крикнет загулявший чистоплюй: «Эй, пацан, еще бутылочку мальвазии!» – и беги за вином, потому что обе подавальщицы приглашены за чей-то стол и то ли трудятся, то ли празднуют – не поймешь. А Дамна уже вопит с кухонной половины: «Радим, где кипяток?» Хоть разорвись, а успевать надо.

Вечер был в самом разгаре – угаре, как сказал бы Радим, будь у него хоть секунда для посторонних мыслей. И на чистой, и на черной половине зала гудели разговоры, щелкали костяшки домино, а бродячий музыкант, с цитрой в руках отрабатывающий ужин и ночлег, расположился ближе к проходу, чтобы его инструмент был равно слышен всем, пирующим под крышей. Полуденные разговоры о ценах, пошлинах и грабителях сменились вечерними – о стародавних временах, о драконах, привидениях и зачарованных кладах. Радим слышал эти пересуды краем уха, но даже помечтать о несбыточном ему было некогда, ложась в постель, Радим мгновенно проваливался в сон, не успев даже припомнить, о чем толковали собравшиеся у очага постояльцы.

– Что касается василиска, – авторитетно рассуждал толстопузый негоциант, – то с ним может справиться любая кухарка. Если подумать, что такое василиск? Кунштик, выродок, петуший бастард. И обходиться с ним нужно как со всяким петухом. Вот только смотреть на него нельзя, а так – выйти, зажмуря глаза, и замереть, будто окаменел, а когда василиск налетит – схватить его и свернуть башку.

– И скольким василискам вы успели свернуть башку, уважаемый? – спросил его визави, представившийся аптекарем из Ристола. Хотя Радим успел заметить, что мешка с лекарствами у аптекаря не было, медицинские советы он давать отказывался, а доминошки перемешивал в две руки, но тремя пальцами, что заставляло подозревать в нем шулера. Купец, судя по всему, тоже это заметил, но за себя был спокоен, поскольку играл в паре с подозрительным незнакомцем, и благодушное настроение не покидало бы его, если бы не беспрестанные колкости и язвительные замечания напарника, портившие удовольствие от игры.

Против шулера и торговца играла еще более странная пара: наемник, явно переживающий не лучшие времена, и зажиточный крестьянин, каких повсюду пруд пруди, с мозолистыми руками и загорелым морщинистым лицом. К такому никто и приглядываться не станет, однако Радим успел приметить, что хуторянин явился налегке, а это всегда странно, без дела мужика на большую дорогу арканом не затащишь. Соседи, случается, заходят скоротать вечерок, но этот-то нездешний… хотя вроде уже бывал здесь пару раз. На заклад биться не стоит, но зря толстопузый радуется, что уселся играть в паре с мошенником, как бы не пришлось в результате раскошеливаться.

– Парень! – слышится зов подвыпившего гостя. – Спроси там, где моя рыба?

– Сей миг! – заученно отвечает Радим и со стопой грязных мисок исчезает на кухне. Интересный разговор о василисках остается недослышанным.

В поварне Колохова жена – ведьмоватая Рикта мечется от жаровни к печи, поспевая еще что-то рубить на разделочном столе.

– Рыбу требуют! – на бегу сообщает Радим.

– Жарится! – кричит Рикта, деревянной лопаткой переворачивая шипящих в масле вьюнов. – Что мне, сесть на них, чтобы скорей подрумянились?

– Да откуда столько?.. – причитает Дамна при виде перемазанной жиром посуды. – Кипятку тащи, ирод!

– Сперва дров! – приказывает хозяйка.

Радим притаскивает с заднего двора охапку наколотых поленьев, потом мчится через зал, чтобы зачерпнуть в гостевом дворе кипятка. Там под навесом дымит еще один очаг, над которым висит закопченый котел, чтобы беднота, ставшая на ночлег, тоже могла хлебнуть кипяточку. А дрова для всех печей и очагов – на Радиме. Сколько их переколото да перетаскано – не сосчитать!

Парочку полешек стоит подкинуть под котел, чтобы забурлила вода, после того, как дольешь свежей. Дрова хранятся во дворе, но не около очага, а то скучающие мужички, такие прижимистые, когда речь заходит о своем, даровое топливо мигом спалят, чтобы косточки лишний раз погреть, да и просто забавы ради.

Во дворе тоже говорят о чудесном, но здесь народ уже не делится на скептиков и сказочников. Посомневаешься, посмеешься над чужим рассказом, а тут самого беда подстережет, да еще диковатее, чем соседа. В Поручинках, сказывают, оборотень задрал корову. Возле стада – волчьи следы, а за росчистью – человечьи, в мягких чувяках, чтобы гвоздей в подметке не было. Это уже всякий знает, что оборотень гвозди на дух не переносит, потому и вбивают в косяк кованый гвоздь, чтобы незваный гость в дом не вперся. А корову злыдень таки уволок, хотя ни волку, ни тем более человеку коровьей туши на закорках не снести. Ясно дело, волкулак постарался.