Скажите там, чтоб больше не будили - Скаландис Ант (книги полностью бесплатно .txt) 📗

Ант СКАЛАНДИС

СКАЖИТЕ ТАМ, ЧТОБ БОЛЬШЕ НЕ БУДИЛИ

1. Генератор, Джойс и стихи

Они шли по осенней раскисшей Тверской и говорили каждый о своем, почти не слушая друг друга, как в пьесах Чехова. Геннадий излагал друзьям свою полусумасшедшую идею биоэлектрического генератора эмоций, Вадим долдонил что-то о Кэроле Джойсе и о его теории параллельных миров, а Ленька то и дело принимался читать стихи, как правило, совершенно ни к месту. Погода стояла скверная: в воздухе висела какая-то хмарь, а из-под колес автомобилей большими грязными брызгами летел таявший, преждевременно выпавший снег.

– Вы понимаете, – говорил Геннадий, – я не предлагаю имитировать какие-то отдельные эмоции, создавать какие-то фальшивые ощущения. Я предлагаю, в конечном счете, генерировать идеально завершенный комплекс эмоций, приводящий человека в состояние счастья, которого ему так не хватает. Подключаясь к моей машине, человек получит невиданную, непредставимую раньше возможность для абсолютного отдыха, для полного расслабления души и тела. Генератор эмоций – я в этом уверен, вытеснит постепенно из обихода и водку и наркотики, а сам он будет совершенно безвреден. В разумных дозах, конечно, – добавил Геннадий.

– Бред, – сказал Ленька. – Эрзац-наслаждение. Квазиудовольствие.

Псевдосчастье. Иными словами – духовная мастурбация.

– Да ну тебя! – обиделся Геннадий.

А Вадим вдруг спросил: – Генка, ты Джойса читал?

– А при чем тут Джойс?

– А при чем вообще все?

– Резонно. Ты имеешь в виду писателя?

– Нет, я имею в виду ученого, Кэрола Джойса, автора теории параллельных миров, – объяснил Вадим.

– А, – сказал Геннадий, – эта дурацкая статья в "Вопросах философии"?

– Не только. У нас перевели его книжку "Вещество. Энергия. Информация". Рекомендую почитать. Да и статья, между прочим, вовсе не дурацкая. Я бы сказал, грандиозная статья.

– Джойс – примитивный идеалист, надевший маску революционера науки, – отчеканил Ленька звонкую формулировку «застойных» лет.

Вадим не удостоил его ответом.

– У Джойса есть гипотеза, – говорил он, – что в моменты, когда человек испытывает счастье, то есть субъективно абсолютно удовлетворен, какая-то часть общей суммы информации, составляющей его собственное «Я», переписывается в параллельный мир по такому же, в сущности, механизму, как это происходит во сне или в момент смерти. Ты чуешь, насколько это новый взгляд на информацию и на понятие счастья?

– Информация, – сказал Геннадий, – это энтропия со знаком минус.

– Чего-чего? – не понял Вадим.

– Это не я, это Норберт Винер.

– Бросьте, мужики, – вмешался Ленька. – Это несерьезный разговор. Послушайте вот лучше: И вечный бой. Покой нам только снится…

– Да мы же это в школе учили, – засмеялся Геннадий. – В десятом классе, если не ошибаюсь.

– Нет, дорогой, – спокойно возразил Ленька, – такого вы в школе не учили.

И он упрямо повторил, теперь уже с продолжением:

И вечный бой. Покой нам только снится.

И пусть ничто не потревожит сны…

Вторая строчка ошарашивала, и Геннадий невольно начал слушать.

Дальше там было что-то про ночных птиц, про солдат, бегущих под пули, про хрипящих, умирающих лошадей. Странные это были стихи. Непонятные, но какие-то пронзительные, западавшие в душу. Геннадий тогда забыл спросить Леньку, чьи они, потому что Вадим с настойчивостью идиота сразу же вернулся к разговору о Джойсе.

– Слушай, старик, – сказал он Леньке, – да это же гениальные вирши! Если бы Джойс писал стихи, он написал бы именно эти строки.

И Геннадий автоматически переключился на мысли о своем генераторе эмоций. Про Джойса ему было неинтересно.

"Хороший парень Вадим, – думал Геннадий, – да и Ленька замечательный человек, но почему они никак не хотят понять, что мой генератор – это серьезно, что мой генератор – не абстрактный треп о потусторонней жизни, как у этого американца Джойса, а настоящая, большая, практическая идея?"

Геннадий уже не первый год работал над своей идеей, и за все это время он не часто мог позволить себе просто пройтись с друзьями, посидеть с ними в кафе, поболтать. Но сегодня именно такой вечер. И он подходит к концу. Геннадий знал, они пройдут вместе еще квартал, а потом попрощаются и разойдутся в разные стороны. Он только не мог знать, что прощание это будет последним.

А Тверская спешила куда-то, как всегда, шумела, светила сквозь туман желтыми огнями галогенных фар, и грязный тающий снег вылетал из-под колес автомобилей, забрызгивая деревья и пешеходов.

2. Пора искать другой мир

У Геннадия Барикова сложились очень напряженные отношения с окружающим его миром, недоделанность которого он ощутил впервые еще в раннем детстве. Первой серьезной недоделкой, обнаруженной маленьким Геной, было отсутствие у него родителей. Его отец не был мужем его матери и о существовании сына так и не узнал, а мать умерла родами. Гена воспитывался в детском доме, потому что бабушки тоже не было, а позднее – у тетки, двоюродной сестры матери, старой одинокой женщины, которая, вернувшись в Москву откуда-то из Белоруссии, решила взять племянника к себе. Тетка не отличалась педагогическим талантом, да и поздновато уже было перевоспитывать детдомовского ребенка, но в душе ее было много доброты и ласки к сиротинушке, так что недолгие годы, прожитые с теткой, Геннадий считал светлым пятном в своей жизни. Когда тетка умерла, он снова остался один.

Геннадий рано познакомился с подлостью и ложью, с глупостью и жестокостью, он даже привык ко всему этому, перестал возмущаться и научился относиться философски к людским порокам и к ущербности общественного устройства на планете. И, что интересно, жизнь не ленилась подтверждать справедливость его пессимистического взгляда на мир. У Геннадия постоянно крали какие-то вещи, его везде обжуливали, обманывали, облапошивали, он проигрывал во всех играх и оказывался битым во всех драках. Однажды, вступившись на улице за девушку, за которую, вообще говоря, и вступаться не следовало, но это стало ясно слишком поздно, – он был избит до полусмерти, два месяца пролежал в больнице, а обидчиков, как водится, не нашли, точнее, их даже и не искали.

Геннадий жил, кривясь от боли и омерзения в неуютном, колючем мире, но он вовсе не считал себя великим неудачником. Геннадий умел обобщать, и великими неудачниками он считал Эволюцию и Историю.

Гомеостаз и Прогресс представлялись ему двумя уникальными кретинами, которых во время оно угораздило создать это уродливое подобие венца творения, эту насмешку над величием Вселенной – человеческую цивилизацию. Геннадий окончательно разочаровался в человечестве, когда понял, что оно уже который год занято разрешением гамлетовского вопроса не из любви к абстрактной философии, а просто потому, что нескольким сумасшедшим было бы обидно не применить на практике весь джентльменский набор средств массового уничтожения, раз уж они так долго и так тщательно эти средства создавали.

Прочтя однажды знаменитый мрачный афоризм "Жизнь – болезнь материи, разум – болезнь жизни", он раз и навсегда уверовал в его правоту. Он никогда не сомневался, что человек – это выродок, и на полном серьезе обращался за поддержкой к изящным шуткам Станислава Лема по этому поводу. И для чего же еще, как не для того, чтобы понять, каким же все-таки образом возникло в природе этакое уродство, Геннадий занялся изучением биологии.

Он поступил на биофак МГУ. И там его ждало второе светлое пятно в его жизни – он встретил Марину Крылатскую.

Собственно, это было уже не просто светлое пятно – это было солнце, залившее светом счастья все вокруг и впервые примирившее Геннадия с миром, в котором он жил. Но ненадолго. Геннадий был счастлив только полгода.

Университет не знал лучшей пары, чем он и Маринка Крылатская. Их любовь была действительно солнцем, она дарила тепло и свет не только двоим влюбленным, но и всем окружающим. И когда это солнце погасло, в жизни Геннадия наступила особая тьма, столь же отличная от мутного сумрака прошедших лет, как отличается от ночного неба над городом черная пустота межзвездного пространства. Против такого мрака могло поспорить только новое солнце, но небесные светила не рождаются так часто.