Риестофер Юсеф - Бинг Юн (книги бесплатно без регистрации полные .txt) 📗

Юн Бинг

Риестофер Юсеф

* * *

Риестофер понимал, что на самом деле ему должно быть очень грустно. В книгах для взрослых он читал, что больные дети, которые не могут играть с другими детьми, печально смотрят в окно на своих товарищей и плачут.

А Риестофер ни капли не грустил, хотя болел так сильно, что совсем не мог выходить из дому. У него было что-то с кожей, от солнца па лице и па руках тотчас появлялись страшные нарывы. Поэтому Риестофер очень редко бывал на воздухе, и окно его комнаты смотрело на север.

Но даже не будь этой противной болезни, Риестофер вряд ли смог бы резвиться так же, как другие дети. Ведь он родился с искалеченной левой ногой. Ходить еще можно, но бегать и прыгать совсем нельзя.

Отец ему рассказал, что должны были родиться близнецы, но брат Риестофера сразу же умер. Двоим было тесно в мамином животе, вот и пострадала левая нога. Сам Риестофер говорил себе, что эта странная левая нога — все, что осталось от брата. Хотя нет, не все. Ведь родители ждали двоих сыновей и выбрали два имени. Но выжил только один, и Риестоферу достались оба имени, его назвали Риестофер Юсеф. Ему это даже нравилось.

Риестофер читал не только про то, как тоскливо живется детям, которые не могут играть с другими детьми. Он вообще много читал из того, что пишут про детей взрослые, толкуя на свои лад, как им живется, что они думают и чувствуют.

Все считало, что ему должно быть страшно одиноко и скучно. Ведь Риестофера почти никто не навещал. Он знал только маму, папу и гувернантку, которая обучала его по школьной программе, потому что он не мог ходить в школу. Большую часть дня Риестофер проводил в детской комнате один. Но он не скучал и не чувствовал себя одиноким.

Может, это неправильно, что ему вовсе не так уж плохо, как должно быть? И после того как мама, пожелав ему доброй ночи, гасила свет, Риестофер иногда лежал и говорил себе, как это обидно, что он не может бегать наравне с другими, не может выходить на солнце. Внушал себе, что ему очень грустно и одиноко. Потом, в слезах, пробовал уснуть, но у него ничего не получалось. Он даже сердился — ведь, если верить книгам, другим ничего не стоило уснуть в слезах.

У него же в голове заново проходило все, что он сделал за день, все, что видел, слышал, чувствовал. И еще он думал обо всем том, что лежит в его комнате и ждет, когда он встанет. Мысли и воспоминания чередовались так стремительно, что приходилось покрепче зажмуривать глаза. Тогда в темпом пространстве под веками вспыхивал многоцветный фейерверк, множество пляшущих точек, он всматривался в них, угадывая таинственные фигуры и сказочные персонажи, и засыпал.

После завтрака Риестофер первым делом отправлялся на свой наблюдательный пост. Окно детской смотрело в море, и каждое утро через пролив в обе стороны шли корабли.

На подоконнике лежало его снаряжение. Журнал с графами, где он записывал время и опознавательные знаки, папин большой бинокль, четыре цветных карандаша, компас и прочие необходимые вещи. Сидя на высокой табуретке, Риестофер внимательно следил за всем, что делалось в море, зарисовывал и записывал.

Не все замысловатые приборы, которые он сам собрал, были ему нужны. Но они так внушительно выглядели. Скажем, механизм от старого будильника, вставленный в небольшое колесо и подвешенный на резинке. Или толстая линза, которая опрокидывала весь мир вверх ногами., А матовое стекло, освещенное снизу карманным фонариком, — чем не экран радара?

Но наблюдение за судами было только одним из многих важных дел Риестофера. Надоест это занятие, другие уже ждут. Рисование, книги, почтовые марки, карты… И конечно, его собственная страна.

Страну Риестофера составляли две доски, которыми мама и папа прежде наращивали обеденный стол, когда ждали гостей. На этих досках Риестофер делал горы из глины, леса из спичек, а из пластилина лепил крохотных человечков и животных и населял ими страну.

Прочтя какую-нибудь особенно хорошую и увлекательную книгу, он немедля воссоздавал на своих досках край и персонажей, про которых в ней рассказывалось. Здесь Кай и Герда продолжали жить долго после того, как автор расстался с ними. Индейцы и пираты, война и мирная жизнь — всему было место в маленьком мире Риестофера.

Он мог часами сидеть на полу перед своими досками. Перенесется в вымышленный мир и говорит за каждого из людей, гонит скот через прерии, вместе с Оленебоем спускается по реке к блокгаузу белых, выводит племя через тайный перевал из глухой долины за глиняной горой. Рядом с ним лежали коробки с пластилином всех цветов — белого, красного, синего, темно-коричневого, ярко-желтого.

Крохотные человечки послушно делали все, о чем думал Риестофер. Но у них была и собственная воля. Они начинали жить своей жизнью, Риестофер привязывался к ним, разговаривал с ними. При этом персонажи, которых он сам придумывал — например, могучий силач Грозовик, — оказывались живее и всамделишнее любого из книжных героев.

Вот как получилось, что Риестофер, не выходя из комнаты, каждый день то нырял за сокровищами среди живописных коралловых рифов, то курил Трубку Мира с индейцами в теплых плащах, то вел эскадрилью боевых самолетов на ненавистного врага в другом конце комнаты, то подстерегал тигров, сидя в ветвях могучего тика в джунглях Индии.

Мама смеялась и ласково ворошила ему волосы рукой, Риестофер приметил: когда он играет в свою страну, мама частенько стоит в уголке и как будто что-то делает.

— Можно подумать, у тебя там настоящие люди, — говорила она. — Я и сама к ним привыкла. Откуда только у тебя все берется? Почему Грозовик исчез в столбе пламени?

Риестофер посмотрел на площадку между вигвамами, откуда улетел Грозовик.

— Понимаешь, у него была ракета, — объяснил он маме. — Он отправился на свою родную планету, до нее далеко-далеко, там деревья красные и поют.

— Ну и фантазия у тебя, молодой человек! — смеялась мама.

Фантазия? Взрослые всегда толкуют про детскую фантазию. Как будто ему это все только представляется, как будто он только сочиняет, а на самом деле ничего такого нет.

Но ведь это неверно! То, что он создавал, было таким же настоящим, как и все остальное в его комнате. Он в самом деле уходил в свою страну, видел лианы в дождевом лесу и опаленные зноем саванны, слышал индейские барабаны, сидел верхом на коне.

Фантазия?.. Какая разница между его воспоминаниями о жизни в своей стране и о сегодняшнем завтраке? И то и другое одинаково ярко живет в его памяти. Так почему одно называют действительностью, а другое — фантазией? Он не может вернуть минуту, когда Грозовик исчез в столбе пламени, но не может вернуть к жизни и урок арифметики с гувернанткой, который кончился час назад!

Эти взрослые, все-то им надо втиснуть в какую-то схему…

А может быть, их тут нельзя винить? Может, и он, когда вырастет, точно так же будет смотреть на детей? Ахать и восклицать: “Что за фантазия?” Риестофер вздохнул. Если он и забудет все это, то, уж во всяком случае, не станет говорить про фантазию: “Это с годами проходит, вырастешь и станешь взрослым и разумным, как мы”.

В азбуке Риестофера на букву “с” было нарисовано солнце. И с того самого дня, как он дошел до этой буквы, ему не давала покоя мысль о том, что солнце играет такую большую роль во всем, что он слышит и читает. Ласковое солнце, которое светит, и греет, и серебрит волны, и сверкает в каплях росы… А между Риестофером и солнцем стояла болезнь.

Солнце — будто огромный апельсин, спелый, жаркий, сладкий, соблазнительный запретный плод.

Мама уверяла, что он непременно поправится и когда-нибудь узнает солнце. Но в голосе ее звучало взрослое сочувствие, которое ему не нравилось. Поправится, не поправится — это не самое главное. Только бы узнать солнце. Но как узнать кого-то, если нельзя с ним встречаться?