Бастионы Дита - Чадович Николай Трофимович (лучшие книги читать онлайн бесплатно .TXT) 📗

Николай Чадович, Юрий Михайлович Брайдер

Бастионы Дита

Часть первая

Почему я до сих пор не могу привыкнуть, так это к Звуку. В отличие от удара грома, которому обычно предшествует вспышка молнии, он возникает всегда внезапно и на самой высокой своей но-те – жуткий вопль пространства, вспарываемого хирургическими ножницами времени. Это не грохот, не вой и не скрежет, но одновременно и первое, и второе, и третье, все, что угодно, включая бранный шум величайших сражений (начиная с осады Илиона и кончая грядущим армагеддоном), извержение Кракатау, стенания иудейского народа в день избиения младенцев и завывание самого свирепого тропического урагана. Если когда-нибудь мне доведется услышать пресловутый Трубный Глас, я к этому уже буду морально готов.

Звук не сопровождается какими-либо ощутимыми эффектами вроде сотрясения почвы или ударной волны. Кусок пространства вместе с постройками, деревьями, людьми, животными, земными недрами и атмосферным столбом замещается столь стремительно и точно, что в пяти шагах от границы катаклизма даже вода в стакане не дрогнет.

Длительность Звука никоим образом не связана с объемом вычленяемого пространства. Обрывается он так же внезапно, как и возникает – никаких отголосков или затихающих раскатов. Наступающая тишина облегчения не приносит. Она не менее мучительна для уха, чем свет после абсолютного мрака – для глаз. Должно пройти какое-то время, пока надсаженному слуху становятся доступны привычные шумы, кажущиеся неестественно тихими по контрасту с только что умолкнувшим криком изнасилованного мироздания. Почти всегда это гул быстро разгорающихся пожаров, галдеж перепуганных птичьих стай и невнятный людской гомон, в котором женские голоса почему-то всегда заглушают мужские – то есть обычный аккомпанемент, сопровождающий стихийные бедствия в густонаселенном месте.

Спустя одну-две минуты над городом уже звучит набат, но не колокольный (колокола здесь неизвестны), а производимый огромной механической трещоткой, резонатором для которой служит высокая башня Дома Блюстителей. Для посвященных этот сигнал несет всю необходимую информацию о только что случившемся Сокрушении, но в расширенном смысле обозначает примерно следующее: «Стража Площадей и Улиц жива-здорова, сосредоточена как никогда, вооружена до зубов и готова к любым неожиданностям. Вы же тушите очаги, гасите свет и до поры до времени не высовывайте носа за порог. Дожидайтесь вести о нашем благополучном возвращении. А если таковой когда-нибудь не последует, знайте – доблестные защитники города сложили головы в неравной борьбе с порождениями Изнанки и некому больше сражаться с проклятыми перевертиями».

Когда-то этот город казался мне овеществленным кошмаром, неизбывным дурным сном, а нынче я не нахожу ничего зловещего или странного ни в его зданиях, напоминающих поставленные на попа многослойные, небрежно сделанные бутерброды, ни в улицах, на которых булыжник перемежается жирным черноземом и вулканическим туфом. Когда кошмар длится изо дня в день на протяжении всей жизни, он перестает быть кошмаром и становится обыденностью.

Обжиться, наверное, можно даже в преисподней: натаскать бута из адских каменоломен и сложить из них жилища: засмолить щели, дабы не тянуло стужей от ледяного Коцита; наладить центральное отопление, благо кипятка и угольков хватает; перегородить Ахеронт рыболовными сетями, а в Стигийском болоте развести уток; учредить торговлю серой и на удобренных пеплом и гноем грядках посадить репу.

Черти, конечно, покоя не дадут, да ведь на то они и черти. Беда невелика. Развалят твой домишко, а ты построй другой, поосновательней, или вообще переселись в катакомбы. Передавят твоих детишек – нарожай втрое больше. Главное, умей терпеть и не ленись каждый раз все начинать сначала.

Издавна у этого города было множество названий. Рожденные под защитой его стен называли его по-своему, а враги и завистники – по-своему. Сейчас его чаще всего именуют Дитом, и в этом странном совпадении я вижу глубокий, тайный смысл.

Дит – столица Дантова ада, чьи чугунные бастионы, омываемые мертвым потоком, озарены багровыми отблесками немеркнущего пламени. Здесь нет ни дня, ни ночи. И под низким слепым небом идет беспрестанная борьба с врагом, непобедимым хотя бы по причине абсолютной неясности своей природы. С тем же успехом можно сражаться с процессами горообразования или с дрейфом материков. Стихия есть стихия, в особенности когда ее порождают силы куда более могущественные, чем циркуляция атмосферы или тектонические сдвиги. Если банальный смерч способен не только раскатать по бревнышку твой дом, но в придачу еще и осыпать золотым дождем из разоренного клада, то какое же разнообразие сюрпризов может принести нарушение пространственно-временных связей даже на весьма ограниченной площади. Я видел, как на мес-те пустырей возникали дворцы, похожие на огромные цветные сталагмиты, а людная улица превращалась в мезозойское болото. Прошлое и будущее врываются в наше настоящее, как песчаные барханы заметают цветующий оазис.

Я не знаю своего реального возраста и все реже вспоминаю имя, данное мне при рождении. Я словно Агасфер обречен на вечные и бессмысленные скитания по чужим постылым дорогам. Я прошел миров больше, чем есть колец на моей титановой кольчуге, которую давно ношу по привычке, как носят амулеты или перстни. В разные времена и в разных странах я был каторжанином и воином, знахарем и верховным владыкой, охотником на опасных зверей и механиком при невообразимых машинах, каменотесом и советником иерархов самого разного калибра. Меня то возвеличивали как бога, то проклинали как демона смерти. Где-то в безумной дали остались основанные мной города, а также руины городов, мной разрушенных. Я способен без вреда для себя идти сквозь огонь, терпеть нестерпимую боль и заживлять на собственном теле тяжелые раны. Немного найдется тварей, с которыми я не мог бы справиться голыми руками. Шрамы делают мою кожу похожей на шкуру вола, издохшего под кнутом погонщика. Я утратил столько друзей, что сейчас боюсь заводить новых. Та, которую я любил сильнее жизни (до сих пор не знаю, кем она была – женщиной, богиней или дьяволом), заплатила за нашу связь слишком дорогую цену. Мой единственный сын стал чудовищем, предназначенным для уничтожения других чудовищ. Даже не упомнить всех темниц, в которых мне пришлось побывать. Я сиживал в земляных ямах и высоких крепостных башнях, таскал каменное ярмо и деревянные колодки, добывал серебро в глубочайших подземельях и собирал в болотах яйца смертельно опасных пресмыкающихся. Десятки раз меня приговаривали к смерти. Я видел предназначенную для меня плаху, слышал рычание голодных зверей, домогавшихся моей плоти, и отпускал грехи своим палачам. Но никогда раньше мне не приходилось попадать в переплет, подобный нынешнему.

Я знаю свой путь в пространстве и времени, но сейчас безнадежно увяз как в первом, так и во втором. Но самое страшное не это. Сохранив и приумножив телесные силы, я одряхлел душой. Все уже, кажется, было в моей жизни, и я давно перестал удивляться чему-либо. Печально, если аромат цветущего сада, лазурь бездонного озера, женская прелесть, доброе вино и азарт поединка больше не волнуют тебя. Как несчастны бессмертные! Придет ли когда-нибудь конец моим скитаниям? Смогу ли я найти покой? По-настоящему можно любить только тот дом, в котором прошло твое детство, тот воздух, что опьянял тебя в юности, ту женщину, вместе с которой до дна испил чашу печалей и радостей, того сына, которого носил на руках. Все остальное – тщета. Вечный бродяга способен любить только самого себя. А я не могу даже этого.