Цереброскоп - Фиалковский Конрад (читать книги онлайн бесплатно полные версии txt) 📗

Конрад Фиалковский

Цереброскоп

История эта началась, когда профессор Пат вернулся с Сириуса. Сразу же по возвращении он начал читать на нашем курсе цикл лекций по основам кибернетики.

Это был небольшой человечек с черными, как смоль, коротко подстриженными волосами, с нескончаемой энергией метавшийся перед пультами видеотронов. На глазах у него была черная защитная эмульсия, которую он привез с Сириуса и не снял на Земле, так что лицо его было какимто невыразительным, словно лица андроидов. На Сириусе эта эмульсия защищала зрение от ультрафиолетового излучения, на Земле же, разумеется, была совершенно не нужна и лишь придавала внешности профессора известную экстравагантность. Кроме эмульсии, Пат привез диотона, представителя тамошней фауны, и держал его в огромном — в полкомнаты — прозрачном резервуаре, наполненном аммиаком. Обычно диотон неподвижно висел под куполом своей тюрьмы, напоминая огромный синекрасный лист. Только это и отличало кабинет Пата от десятков других кабинетов, в которых нам довелось побывать за время учебы. Однако профессор приобрел известность не этим. Пат привез с Сириуса не только эмульсию и диотона, но и новую форму экзаменов для студентов, гениальную и абсолютно объективную, по словам Пата; дикое недоразумение, по мнению студентов.

— Дорогие мои, — заявил профессор в своей вступительной лекции. — В нашей работе неважно, что вы помните. Для этого существуют мнемотроны и другие хранители информации. Важно другое: умеете ли вы мыслить. Только это будет иметь решающее значение в вашей будущей работе. К сожалению, до сих пор проверялись только ваши знания. А к чему это привело? К слепой вере в результаты, сообщаемые автоматами. К неумению и даже нежеланию анализировать эти результаты. Вы, вероятно, знаете об эксперименте, который доцент Рамтон проводил на ста ваших товарищах. Им дали элементарнейшее, почти устное задание, предварительно разрегулировав автомат, И что же оказалось? Девяносто шесть человек вообще не заметили ошибки, трое отметили, что где-то в вычисления вкралась неточность, и только один дал правильный ответ, получив его от стоявшего рядом автомата, который забыли отключить от сети. Не думаю, чтобы вы, семантики, программирующие сложнейшие мыслящие системы, не могли выполнить это задание. Суть вопроса в другом. — Пат на минуту замолчал, потом продолжал снисходительным тоном:

— Такое положение вещей — не ваша вина. В течение многих лет вас приучали к тому, что между запоминанием и знанием предмета нет никакой разницы, поскольку не могли разграничить эти два понятия. Экзаменатор не мог проникнуть в ваши головы и проверить, кто из вас знает, а кто только помнит. И здесь, на нашей консервативной планете, где почти всегда традиция тормозит прогресс, все примирились с таким положением вещей. Дуновение свежей мысли, как это нередко случалось в истории, пришло извне, да, извне, с Сириуса.

В результате многолетних исследований там создали автомат — цереброскоп. Этот прибор читает мысли экзаменуемого, анализируя функциональные токи его мозга, возникающие в результате воздействия внешнего возбудителя — вопроса экзаменатора. Ответ сравнивается с информацией мнемотронов. Поэтому оценка объективна и безошибочна. Весь процесс записывается в памяти цереброскопа и может быть представлен графически в виде цереброграммы… Вот пример такой записи.

Пат погасил свет, и над его головой загорелся экран видеотрона, занимавший почти всю стену. Посредине появилась черная прямая линия. Видимо, в автомат не поступали никакие импульсы.

— Ничего не видно! — послышались голоса с задних рядов.

Пат хотел что-то ответить, но его опередил отчетливый шепот с передней скамьи:

— Это же кривая работа мозга создателя цереброскопа.

Аудитория разразилась смехом. Прежде чем студенты угомонились, кривая на экране ожила и острыми пиками поднялась вверх.

— Перед вами цереброграмма весьма среднего индивидуума. Бывают цереброграммы с амплитудой в три и даже четыре раза больше, — пояснил Пат, когда аудитория немного утихла.

— Ну, наш-то курс не пережжет предохранителей автомата.

На этот раз засмеялся и Пат.

Так мы встретили это нововведение в стенах нашего института, хотя уже тогда предвидели, что в будущем неприятностей с ним не оберешься. Однако то, что происходило на экзаменах, превзошло ожидания даже самых отчаянных пессимистов.

— Приходишь, — рассказывал мне Кев, маленький рыжий австралиец, провалившийся на экзамене и от расстройства два дня подряд летавший на ракете вокруг Земли по сильно вытянутой орбите, — приходишь, а тут два ассистента Пата хватают тебя за руки, и не успеешь оглянуться, как ты уже сидишь в кабине. На голову тебе надевают шлем. Тесно, не повернуться, кругом торчат провода, потому что этот цереброскоп — типичная времянка. Несет горелой изоляцией, где-то над ухом пощелкивают реле и время от времени климатизатор окатывает смолистым воздухом: по правилам безопасности и гигиены науки без этой климатизации нельзя проводить экзамены. Потом Пат говорит: «Внимание!» — ты смотришь на его физиономию с этими черными глазищами прямо перед тобой на экране, а он дважды повторяет: «Сейчас я задам вопрос, а затем включу автомат». Перед глазами у тебя все время горит зеленый свет, а когда Пат кончает говорить, загорается красный. Тогда ты начинаешь как можно логичней думать о том, что знаешь по этому вопросу. Потом, когда уже обо всем вспомнишь, нажимаешь кнопку с надписью «Конец», и тебя выволакивают из кабины. Только смотри, какую кнопку нажимаешь, а то Ром ошибся и попал под двести вольт! Известное дело — времянка… А если ты случайно подумаешь, что ничего не знаешь, то, пусть на самом деле и знаешь, автомат выключается — и точка… Пат приглашает следующего и при этом говорит: «Отвечайте за свои мысли».

Из группы Кева сдали всего несколько человек. Лучше всех как раз те, кто ход рассуждений вызубрил наизусть.

Были и такие, которые мыслили самостоятельно; при этом автомат бренчал, мигал лампочками, запаздывал, словно раздумывая над чем-то, и, наконец, с трудом выдавал результат, не всегда положительный. Пат утверждал, что при очень сложных ответах у автомата возникают трудности с расшифровкой.

— Старайтесь мыслить просто, как можно доступней, словно объясняете, скажем, поэту, который даже математический анализ забыл, — говорил Пат.

— А ведь поэт может ничего не понять…

— Согласен. Но цереброскоп — не поэт, а исправный автомат. Объясните толком — поймет.

Ну, видно, одни объясняли хорошо, другие — плохо.

Я на всякий случай решил пока цереброскопу ничего не объяснять, а подождать до осени. Тем более что погода стояла отличная, и я предпочитал ходить под парусами на нашем озере, чем корпеть над экранами в прохладной тиши библиотек, чтобы хоть чуть-чуть увеличить вероятность успеха.

Так же думал и Тор. Мы жили втроем в солнечной комнате на двенадцатом этаже старого небоскреба. Наши окна выходили на пруд, перегороженный серой дугой плотины. Там на фоне зеленых холмов под порывами ветра скользили паруса.

Ван, последний из нашей тройки, утверждал, что эта картина мешает ему мыслить, и включал поле, рассеивающее свет в окнах, отчего казалось, будто наш дом вдруг окутывало белое облако.

Ван действительно мыслил интенсивно. Это он изобрел способ гасить волны ассистентов во время тренировок вне атмосферы и придумал, как от их имени передавать в суммирующие автоматы более лестные отзывы о нас.

Это Ван так удачно искажал работу контрольного анализатора во время экзаменов, что пока машина после многочисленных ошибок получала наконец правильный ответ, мы уже дважды успевали проверить его на наших карманных автоматах.

Когда вечером, раскиснув от жары, я вернулся в комнату, Тор изводил мнемотрон однообразными вопросами: «Любит?», «Не любит?» Автомат был явно перегружен и включал красный сигнал тревоги, что, впрочем, нисколько не волновало Тора. Ван лежал на кровати, подложив руки под голову и закрыв глаза. Окна комнаты как бы заволокло туманом.