Ночь черного хрусталя - Михайлов Владимир Дмитриевич (е книги txt) 📗
– Господи, Ева! – воскликнул Милов, прямо-таки ужаснувшись. – Нельзя же так! Где ваши туфли?
– Где прошлогодний снег, – она старалась еще шутить.
Милов снял свои туфли, носки.
– Немедленно обуйтесь. Не смущайтесь – носки я меняю дважды в день, старый предрассудок.
– Вот еще! – сказала она. – У меня двадцать три с половиной, а у вас…
– Двадцать пять, – сказал Милов, – и набейте в носы травы или вот вам тряпка…
– Я, к сожалению, не могу помочь, – сказал Граве, – у меня двадцать девятый номер. А как же вы теперь, господин Милф?
– Обойдусь. Да и, наверное, на этой дороге можно найти все, что угодно – и пару обуви в том числе. За меня не волнуйтесь, я считаю, что легко отделался: иначе мне пришлось бы нести Еву на руках – это было бы, конечно, приятней, но тогда я лишился бы маневренности.
– И почему я не отказалась наотрез? – усмехнулась Ева, но во взгляде, который она подняла на Милова, было странное какое-то выражение – словно она впервые его увидела; да так оно и было по сути дела: при свете – впервые. И тут она неудержимо звонко расхохоталась:
– О Дан, что это такое? Нет, я не могу, не выдержу! Прелестно, неподражаемо прелестно…
Она заливалась, будто не было страхов, пещер, грязной реки, заваленной дороги, стертых ног. Может быть, и было в ее смехе что-то от истерики, но все же главным оставалось веселье.
– Да в чем дело? – Милов уже готов был обидеться.
– Галстук, Дан, ваш галстук! Где вы ухитрились откопать такой шедевр?
Галстук у Милова, теперь уже хорошо видный в глубоком вырезе свитера, был и на самом деле выдающимся: шириной в лопату – таких давно уже никто не носил – он бросался в глаза еще и редкой до безвкусия расцветкой – громадными красными розами, зелеными листьями, а над ними – райской птицей всех цветов радуги…
– Это у вас там делают такие? Снимите, Дан, ради Бога, иначе я просто не выживу – смех убьет меня!
– Ни за что! – сказал Милов торжественно. У него и в самом деле были причины не снимать эту часть экипировки – до поры до времени во всяком случае. – И не просите: я дал обет носить его, и не могу от этого отказаться. Проиграл пари, понимаете?
Пари – дело святое, это Ева знала. И, отсмеявшись, уступила. Встала, прошла два шага, вернулась.
– Что же, вполне приемлемо. Спасибо, Дан. Хотя если вы ждете, что теперь я понесу вас на руках, то не надейтесь напрасно: и не подумаю.
– Если вы готовы, доктор, то идемте, – поторопил Граве. – Мне кажется, мы теряем очень много времени.
– А вот мне кажется, нужно еще помедлить, – неожиданно возразил Милов. – Там, впереди, по-моему, автобусный павильончик еще не разгромили: вот давайте посидим там и немного подумаем.
– О чем думать? – не понял Граве. – Пора домой!
– Да вот хотя бы об этом, – Милов повел рукой вокруг. – О том, что все это должно означать. Или вы по-прежнему думаете, что это не более чем капустный бунт?
– Что бы это ни было – надо спешить.
– А я вот так не думаю. Знаете, господин Граве, мне не раз случалось прыгать в холодную воду, но я предпочитал не делать этого с завязанными глазами.
– Но ведь гораздо проще узнать обо всем в городе, вам не кажется?
– Прежде еще нужно туда попасть. И я не уверен, что это будет просто. Уже не говорю о том, что мне-то в город не нужно, наоборот, мой путь – в Центр. Но вот понять происходящее нужно в любом случае. Сюрпризы хороши в день рождения, но не сейчас. И если мы не постараемся понять, с чем можем столкнуться, нам может прийтись солоно.
– Дан прав, – сказала Ева. – Соглашайтесь, Граве.
Граве еще поколебался – видимо, всякая задержка сейчас вызывала у него даже не досаду, а просто злость. Но шагать дальше одному, надо думать, улыбалось ему еще меньше.
– Хорошо, – буркнул он наконец. – Но сделайте одолжение, думайте быстрее. Только почему для этого надо забираться в будку?
– Дорога, может быть, просматривается, – сказал Милов, – и движущийся предмет легче заметить. Если же мы сосредоточимся только на наблюдении…
– Ну хорошо, хорошо. Идемте.
До павильончика дошли без приключений. Скамья в нем сохранилась – была она каменной; только урна для мусора оказалась перевернутой и откатилась в сторону. Они сели.
– Очень уютно, – сказала Ева. – Ну, Дан, начинайте. И постарайтесь успокоить нас, потому что от вида этой дороги мне хочется плакать.
– Согласен, – сказал Милов. – Поделюсь своими мыслями. Нет, тут не вспышка фермерского гнева. Тут что-то куда более серьезное. Господин Граве, вы – местный житель, вы лучше знаете свою страну, чем, вероятно, Ева, и во всяком случае, чем я. Что, по-вашему, могло произойти? Внешне это напоминает некий эмоциональный взрыв, причем тут действовали не одиночки, но масса: даже банде хулиганов сотворить такое не под силу, по-моему, за всем этим чувствуется какая-то организация. Тут творилось не просто бесчинство. Вы обратили внимание? Ни одно деревце не сломано, не ободрано, ни один куст не помят, хотя вдоль дороги их вон сколько; только изделия рук человеческих, и тоже не всякие, но, как мне кажется, в основном плоды современного развитого производства. Я насчитал восемь электрических утюгов – и ни одного простого, полдюжины разбитых стиральных автоматов – и ни одного корыта…
– Да их наверняка давно уже не осталось! – сказала Ева.
– Может быть. Но вот журналы на дороге нам попадались только связанные с техникой, а не, скажем, с порнографией…
– У нас нет таких, – хмуро сказал Граве.
– Я чувствую, это звучит неубедительно – но дело в том, что я стараюсь перевести на язык доказательств то, что ощущаю интуитивно… Хорошо, не стану доказывать, скажу только о моих выводах. Я не очень хорошо разбираюсь в намурском и совсем не знаю фромского; однако, мне кажется, и журналы, и газеты – обрывки их – попадались тут на обоих языках. Если бы не это, я предположил бы, что речь идет о национальном конфликте: по слухам, между намурами и фромами вовсе не всегда царят мир и согласие…
– Это и неудивительно, – сказал Граве. – Мы, намуры – народ работящий, тихий, законопослушный; кроме того, мы живем на этой земле столько, сколько себя помним. Фромы же появились тут каких-нибудь четыреста лет назад; это пришлый народ, работают спустя рукава, зато любят повеселиться, да… Не возьмусь утверждать, что мы с ними всегда ладим. Но чтобы дело дошло до такого… – Он пожал плечами. – Нет, все было тихо, мирно… Так что если вы подозреваете, что у нас возникли какие-то столкновения на этой почве, то наверняка ошибаетесь…
– Намуры и нас, иностранцев, не очень любят, – сказала Ева. – Но в действиях это, насколько могу судить, никогда не проявлялось. Я всегда чувствовала себя тут спокойно, как и во всякой цивилизованной стране. Теряюсь в догадках…
– Вот вы оба, – сказал Милов, – были свидетелями, даже участниками этого… назовем его инцидентом – в поселке. Наверное, ведь люди, ворвавшиеся к вам, не были предельно молчаливыми; что-то же они говорили, даже кричали, может быть. А вот что?
– Нет, конечно, они вовсе не молчали, – подтвердила Ева. – Один из тех, что вторглись в дом моего приятеля, сказал мне очень даже выразительно: «А ты, цыпка, сейчас сделаешь ножки циркулем». А другой добавил: «Получишь массу удовольствия, ручаюсь».
– Гм, – неопределенно сказал Милов. – Ясно, однако не совсем на тему. А что слышали вы, господин Граве?
– Ну, я не возьмусь передать дословно, я, признаться, был достаточно взволнован, чтобы… Но смысл был примерно таков: всмятку все умные головы, погодите, мы вам еще не такое покажем, убийцы очкастые… Да, нечто подобное. Были и другие выражения, но они – не для женского слуха.
– А вот это уже ближе к сути дела, – сказал Милов. – Ведь Намурия, господин Граве, страна промышленная, не так ли?
– О, да! – ответил Граве, и в голосе его прозвучала гордость. – Наши изделия известны во всем мире. Наша электроника, наша химия – мы успешно конкурируем с Америкой, Японией, Германией…
