Не мир принес - Манов Юрий (книги без регистрации .TXT) 📗
У дверей опять загрохотало, но как-то странно, на простое открывание дверей это похоже не было, скорее — это был шум борьбы. Скоро все стихло и дверь распахнулась. Вспыхнули лампочки, Васинцов взглянул на вошедших. Звери, явные звери. Один из них держал в лапах устрашающего вида кривые кусачки, он поиграл ими и наклонился над Васинцовым… Странно, но почему-то страха Васинцов не почувствовал. Не то чтобы он не боялся смерти, боялся, как все, просто этот зверь не вызывал у него приступа ужаса… Кусачки щелкнули, и Васинцов почувствовал, как руки у него освободились, в кончиках пальцев закололо.
— Ну что, начальник, как сам? — спросил зверь. Странно, знакомый голос какой-то. Елы-палы, не может быть! Это ж младший Коротков. Олег Иваныч, если Васинцов правильно имя запомнил. А вот и дед евонный Иван Михеич с мощной челюстью. Ого, а зубки-то у дедушки золотые, вся челюсть, знать, в почете здесь Коротковы.
— Привет, мил-человек, — улыбаясь, сказал Коротков-дед, — я же говорил, что не убивцы мы.
— Блин, без оружия, «без сбруи» чувствую себя, как голый, — признался Юдин, — хоть бы дрын какой.
Действительно, находиться безоружным среди стаи зверей и Васинцову было не по себе. Но звери, собравшиеся в большом ангаре гаража, отнеслись к явлению «грифов», как к чему-то само собой разумеющемуся, и особого внимания на них не обращали. Звери разных видов, общим числом порядка трех сотен митинговали. Они по очереди забирались на крышу какой-то фуры с иностранной надписью и оттуда вещали. Не все речи воспринимались с одинаковым одобрением, некоторые вызывали и бурный протест. Порой ораторы от слов переходили к делу, и тогда на крыше фуры случались потасовки. Понять, о чем спорят звери, было не особо трудно. Хоть и сбивались они частенько с человеческой речи на звериный рык, Васинцов все же смог разобрать, звери спорили, что делать дальше. Идти на прорыв, пробиваясь в леса, оставаться здесь и требовать свободу в обмен за заложников — сотрудников института, или подчиниться «пришлым вожакам». Были и такие, что скулили о том, что вся эта затея опасна, что надо немедля вернуться по своим клеткам. Ведь здесь кормят, лечат, а на воле так страшно…
Молодая самочка зверобизяны вразвалочку подошла к «грифам» и уселась рядом с Вазгяном. Скулу у лейтенанта уже раздуло, тот хоть и получил две порции обезболивающего, заметно страдал. Да и разбитая бровь у него сильно кровоточила, а ни пластыря, ни бинта под рукой. Самка участливо погладила Вазгяна по руке и вдруг начала… зализывать ему рану длинным розовым языком.
— Ну вот, блин, «скорая помощь», — хохотнул Юдин, — слышь Вазгян, а она ничего, симпатичная, и сиськи что надо.
Зверобизяна сурово глянула на сержанта, но занятие свое продолжила. Через пару минут кровотечение остановилось…
А на крышу фуры тем временем забрался Иван Михеич Коротков.
— Братия! Попрошу тишины! — крикнул он громко, сверкнув золотым зубным протезом, и рычащая толпа быстро стихла. — Вы меня все знаете, не в моих привычках болтать попусту. Клетки давно всем надоели, хоть и кормят здесь от пуза. Да, я вот в дурдоме когда лежал с внучком, нас там одной капустой кислой и кормили, а тут мясцо, котлетки, зелень свежая. Так пусть кому котлетки и жрачка от пуза важнее, тот в клетки и возвращается, зачем же принуждать?..
Толпа завизжала, снова обозначились потасовки.
— Идти на прорыв — глупо, — продолжал Коротков, — душ невинных много погубим, да и постреляют нас. Супротив винтовки с когтями да зубами не попрешь. А выть в общей стае, как велят «пришлые», заманчиво, да только непонятно, под чью дудку выть будем. Этот Гнашевич поет сладко да стелет гладко, а как отдуваться — так нам, а его и след простыл, помните, как летом-то было? Я вот что думаю, братия, если мы с людями по-человечески, так и они с нами так же. Тута ко мне поп ихний приходил, да вы его знаете, Иоанном кличут. Так он говорит, что все мы твари божьи, и раз решил нас Бог обличьем звериным наделить, то и жить мы должны, как звери свободные, а не в клетях, света солнечного лишенных. Я этому попу верю, а «пришлым» нет, хочь они с Америк, Африк разных к нам понаехали. За то, что клетки отомкнули, спасибо, а что дальше делать, мы уж сами порешим. Верно говорю? Так вот, я так смекаю: пока в убивствах мы не виновные, не за что нас человекам обижать. Нет нашей вины в обличье нынешнем нашем, а ежели и есть, то самому Богу нас судить, а перед судом человеческим мы чисты. А ежели кто и напроказил, то, можно считать, свое уже здесь отсидел и муку во время опытов медицинских принял. Так вот, пошлем попа этого к людям, которые за забором, пущай нас отсюда вывозят. В Сибирь, в степь, еще куда, Рассея, она большая, прокормимся. Тогда и эти, заложники, целы останутся. А ежели есть желание у этого Гнашевича с человеками силами потягаться, так пусть и тягается, но без нас, верно говорю?
Толпа взревела, какой-то крупный мускулистый самец метнулся было на крышу фуры, но ему крепко врезал по мордам Коротков-младший. А Коротков-дед тем временем продолжал:
— Вот мне Гнашевич этот говорит, веди, мол, ко мне попа этого, мы его сейчас терзать будем. А за что, спрашивается, терзать, за что мучить? Он детишек воспитывает, нас в клетках без божьего слова не оставлял. Ну что, посылаем попа этим… парламентером?
Стая разом завыла.
— Я сейчас свихнусь, — пообещал Дзюба.
Это была страшная битва! Не бой, не драка, не схватка, а именно битва, когда глаза твои наливаются кровью и не думаешь ни о чем больше, кроме как о горле врага, в которое хочешь вцепиться зубами и разодрать его, ощутив на губах ни с чем не сравнимый вкус теплой крови.
Наверное, теперь уже никто не скажет, почему Гнашевич и звери, послушные ему, решили не идти на прорыв, а напали на зверей, отбившихся от общей стаи. И почему они не взяли оружия? Решили наказать «отказников» в честной битве, показать, кто настоящий зверь, чьи инстинкты сильнее? Решили заставить «отказников» подчиниться? Или просто Гнашевич хотел забрать заложников, а восставшая стая под влиянием мудрых речей Короткова-старшего воспротивилась?
Как бы там ни было, звери вступили в битву, в битву, где нет компромиссов, где поверженный враг не может рассчитывать на пощаду, на милосердие. Две стаи схлестнулись с воем и хрипом, и даже старик Коротков с воплем кинулся на спину рыжему зверобизяну и вцепился ему в загривок золотыми протезами.
Васинцов разглядел своего врага сразу, вот ведь как бывает, гора с горой не сходится, а человек с человеком, вернее, человек со зверем… Здоровый чикатил, приземистый, мускулистый, заросший шерстью до бровей. Надо же, Количко Виктор Дмитрич, бывший тренер по боксу из небольшого подмосковного городка, взятый «грифами» еще год назад, побежденный Коричем в честной битве за стаю. Что, реванша хочешь? Получи! Они сплелись в клубок, Васинцов оказался сверху, локтем левой руки умело блокировал пасть противника, а пальцами правой вцепился в глаз зверя. Под пальцем противно чвакнуло, зверь взвыл. Что, не любишь, тварюга? Рядом Юдин сжимал своими лапищами горло крупного чикатилы, а Дзюба с окровавленным лицом отбивался от молодого зверобизяна. Да, плохо бы пришлось капитану, не подоспей ему на помощь Коротков-младший, да и остальных «отступников» ждала незавидная участь, противник оказался явно сильнее, но тут…
Они появились словно ниоткуда, крупные самцы, заросшие густой шерстью, числом не меньше полусотни. «Снежники», — догадался Васинцов по горящим в полумраке глазам. Разглядывать вновь пришедших ему было некогда, новый противник оказался очень силен, а силы таяли с каждой минутой. «Снежники», как по команде, вступили в битву, мощной стеной навалясь на врага. Один из них легко оторвал от Васинцова зверобизяна, уже прокусившего майору плечо, и, ухватив за лапу, с размаху оглоушил его о стену.
Через несколько минут все было кончено, раздался скорбный вой, часть нападавших спаслась бегством, остальные остались валяться на бетоне в живописных позах.
