Скифы - Никитин Юрий Александрович (библиотека электронных книг TXT) 📗
– Ура! – закричал Откин.
Крикнули «ура» и остальные. Крылов оглядел всех подозрительно. Нет, в самом деле кричат искренне.
– Итак, – сказал Черный Принц, – ты прошел в Думу. Не по мажоритарному принципу, а по партийному списку… что значит, еще двое-трое от партии скифов. Уже круто!.. Теперь будь готов, что и тебе придется позировать перед телекамерами, отвечать на вопросы, давать интервью…
Крылов отмахнулся:
– Вряд ли. У всех берут, что ли? В Госдуме несколько тысяч… или сотен депутатов, а на экранах мелькают рожи одной и той же пятерки. Нет, нас никто не заметит.
– Все равно будь готов, – настаивал Черный Принц. – И наготовь интервью на разные случаи. Экспромты и прочие домашние заготовки! В первую очередь придется отвечать, как мы, скифы, смотрим на саму идею Запада…
Крылов отмахнулся:
– Никакой идеи Запада нет: Запад как раз овладел искусством и без всякой идеи «жить неплохо». Восток живет хуже, но тоже без особенной идеи: есть идея Брахмана, который Атман, но нет «индийской идеи». Идеи есть только в мусульманском мире, там идеи кипят, но их так много, что ни одна пока что не стала большим крокодилом, что поглотал бы мелких крокодильчиков. Вообще, идея страны есть только в одной стране. В нашей, ессно.
Раб Божий завозился довольно, сказал убежденно:
– Идеи мессианства. Богоискательства! Божий Дух!
Крылов покачал головой:
– «Русская идея» состоит в том, что Россия и есть идея. Ничего постыдного в такой трактовке нет. Иные страны и культуры на поверку оказываются куда более эфемерными образованиями. Особенно это касается обожаемой и ненавидимой всеми Америки, потому что Америка – это мечта.
Матросов поморщился:
– Ну, если и мечта, то не наша, не наша!
– У американцев, – сказал Крылов, – есть только одна цель, единственная норма морали и только один жизненный принцип – быть счастливыми. Представь, что ты дрался за собственную жизнь – и победил! Ты жив. Жив. Даже с закрытыми глазами чувствуешь солнце, ветер, волнующиеся травы, облака, крики птиц. Все прекрасно. Просто жить – это великое счастье. Это называется «послестрессовый синдром. Буря прошла, семицветная дуга висит в чистом небе. Это мгновенное счастье, к сожалению, недолговечно. Но культура может быть построена так, как будто все и всегда находятся в этом безоблачном состоянии. Америка именно такова. Нормальный американец, такой улыбчивый и бодрый, все время как бы немножко пребывает в «послестрессовом синдроме». Это состояние вызывается, поддерживается и используется американской культурой для того, чтобы поддерживать существование Америки.
– Интересно, – пробормотал Черный Принц.
Глава 21
Он смотрел исподлобья, готовый возразить в любое мгновение, если Крылов вдруг похвалит проклятую Америку.
– Всякий американец, – продолжал Крылов, – победитель. Победитель по определению, по дефиниции, просто потому, что он Американец. Разумеется, не потому, что он «на самом деле» кого-то победил или над кем-то одержал верх, хотя и это случается. Даже если он никого не победил, он, во всяком случае, обязан одержать победу над стрессом, над собственным дурным настроением, над собственными комплексами, победить уныние, кое есть величайший враг американца. Таким образом, у юсовца вырабатывается привычка испытывать чувства победителя. Ну а какой из победителя мыслитель? Понятно, что послестрессовый синдром не располагает к размышлениям – особенно к размышлениям беспредметным, к ламентациям на тему отсутствия объекта мысли, то есть, короче, к русско-немецкому «философскому настроению», столь характерному для этих культур. Американец-победитель не склонен много размышлять. Он бездумен, вернее – он думает только тогда, когда надо, «по делу», «по работе». Это не его слабое место. Это его сила.
– Сила? – спросил кто-то с недоумением.
– Вот-вот, чую русское… Американцы не грубы, но полностью лишены манер и вкуса. Грубость – это сознательное и расчетливое оскорбление «чувства приличия». Американец же чувствует, что «какие уж тут приличия, когда только что от смерти спаслись», и оттого может быть просто несносен. Американцы как целое, как «народ» – это планктон. Особенного «развития» от планктона ждать не приходится: оно исключено самим устройством его. Американское «позитивное мышление», «чии-из» и «все о’кей» могут кому-то показаться омерзительными, хотя Америка, разумеется, не стоит подобных чувств.
Тор одобрительно крякнул, Черный Принц расслабился, а Матросов похлопал в ладоши.
– Русским же, – сказал Крылов, – всегда и вечно все плохо. Наша культура – один сплошной отходняк, или, по-научному, абстинентный синдром. Как чувствует себя человек «с бодуна»? Ему плохо. Он отравлен, он слаб, жалок, ничтожен, дико жалеет себя и чувствует, что ему «чего-то не хватает» (его «чего-то лишили»). Единственное, что ему может помочь, – порция «того же самого», от чего он так тяжко отходит. Всякий русский – немножко «в отходняке». Вокруг него серый, неуютный мир (неважно, каков он на самом-то деле: кажется-то он именно таким), «нету солнышка», вокруг помойка, мерзость, запустение… И человек сам запущен, гадок, жалок… Фи! И самому противно. И скорее-скорее того же самого снова-здорово, потому как нет никакого спасения…
Черный Принц прервал:
– Тогда уж добавь, что это состояние «отходняка» поддерживает вся эта гребаная русская культура! Печорин, Онегин, все эти «лишние люди» – у всех абстинентный синдром, так?
– Так. Только не надо путать его с синдромом депрессивным. Русский человек не чувствует, что он проиграл. Скорее он чувствует бессмысленность как выигрыша, так и проигрыша. Вообще-то русских задевать не следует. Человек в «отходняке» вял, но если его разозлить – бывает по-настоящему опасен. С другой стороны, с русскими легко справиться, нанося им множество мелких обид, на каждую из которых по отдельности отвечать нет никакой охоты. Русского надо обирать по ниточке, по копеечке. Попытка отнять «все сразу» приведет только к тому, что русский встанет и тогда уж не пощадит и не помилует. А вот потихохоньку можно оставить без штанов в грязной луже: на мелочи не реагирует. С другой стороны, надобно иметь в виду, что на какой-то очередной укол может и взвиться, и тогда плохо придется тому, кто подвернется под руку. Но и это недурственно: пострадают скорее всего те, кто «ни при чем» (и уж точно не самый виноватый), а потом русский окажется «сам хорош» – за то, что слишком зашиб. И опять он повалится на диван и будет переживать. И тогда можно продолжать обирать его – по ниточке. И еще одно: русский не верит (а потому и не любит), когда его хвалят. Русский, разумеется, не любит, но верит, когда его поносят и плюют ему в лицо (особенно если это делать не по-глупому). Верит, конечно, не в то, что это «правда», а в то, что «заслужил». Потому что это гармонирует с его всегдашним состоянием духа – с «отходняком». В результате складывается странная ситуация: русский мечтает, чтобы его похвалил тот, кто его обирает и бьет. И неудивительно: если человек вначале доказал, что он правдив и честен (то есть избил русского до полусмерти и отнял у него все, что захотел), а потом дал пожать себе руку, это просто великолепно. Короче говоря, русские жаждут похвалы от американцев, евреев, чеченцев…
