Пиршество демонов (сборник) - Винер Норберт (электронная книга .txt) 📗
Недаром писатели, посвятившие свое творчество естествознанию, так любят цитировать древние поэмы и мифы. Роберт Юнг, в частности, предпослал своей книге об атомной бомбе “Ярче тысячи солнц” эпиграф из Бхагавад Гиты:
Мощью безмерной и грозной
Небо над миром блистало б,
Если бы тысяча солнц
Разом на нем засверкала.
Нелепо, однако, было бы в этом великолепном поэтическом отрывке усматривать отголоски некогда происшедшего атомного взрыва. Взрыв был в Хиросиме, много веков спустя. Сразу ведь ничего не бывает.
Медленно, тернистым путем горьких разочарований, ошибок, неожиданных взлетов и падений идет человек к познанию. Это был упорный, не знающий отдыха путь к неведомым целям, который часто приводил к пропасти или терялся в темных лабиринтах. В начале этого пути люди зачастую пытались проникнуть в неведомое с помощью молитв и заклинаний. И лишь потом, когда были заложены основы цивилизации, появились ростки того могучего древа, которое мы зовем современной наукой. Но диалектика великая вещь — современная наука все больше походит на колдовство! В храмах ее орудует каста жрецов, выработавшая для своих мистерий особый, никому не понятный язык.
Все современные науки развились в конечном счете из философских раздумий и опыта. Можно спорить до бесконечности о примате того или иного вклада, это не опровергнет банальную истину: истоком любой научной отрасли и всей науки в целом является язык простых смертных, одинаково понятный нищим и королям. И вот теперь, на наших глазах, язык современных магов естествознания все дальше отходит от своей питательной среды, причем он не погибает, как Антей без Земли, а властно вторгается в общедоступный язык, засоряет и обедняет его. Но это, как говорится, только цветочки. Быть может, самое грозное веяние века заключается в том, что интеллектуальный мир ученого-естественника все сильнее обособляется от мира людей, говорящих на обычном языке. Так не является ли научная фантастика мостом между интеллектуальными мирами?
Дифференциация науки на все большее число отраслей, а следовательно, дробление “языка науки” на все большее количество ее “диалектов” и ученых отделяет друг от друга, затрудняет, а порой делает попросту невозможным их профессиональное общение. Право, библейская легенда о Вавилонской башне наполняется грустным смыслом. Девяносто процентов всех живших на Земле ученых приходится на наше время и только десять процентов — на все предыдущие эпохи. Число научных работников удваивается примерно каждые десять лет. И если мм хотим продолжать возводить все новые и новые этажи башни познания, нам следует серьезно задуматься об угрозе “смешения” языков. И быстро что-то решать, радикально менять привычные взгляды и устоявшиеся взаимоотношения.
“Непосвященным людям, — как справедливо заметил Ричи Калдер, — наука представляется в виде какой-то сокровищницы за семью печатями, доступной лишь избранным, где хранятся сундуки с драгоценностями, именуемыми “физика”, “химия”, “биология”, “геология”, “астрономия” и др. Каждый сундук заперт на замок с секретом, открыть который может только тот, кто посвящен в тайну его механизма. А в сундуках — множество ящиков и ящичков с надписями: “ядерная физика”, “кристаллография”, “твердое тело”, “коллоидная химия”, “органическая химия”, “генетика”, “биофизика”, “биохимия” и так до бесконечности”.
Но это, так сказать, статичная картина. В динамике дело обстоит еще хуже. Дифференциация науки порождает увеличение числа все меньших по размеру отдельных ящичков. Как бы в итоге не осталась у нас одна тара! А популяризировать науку становится все труднее, Брошюры, которые, к примеру, выпускает издательство “Знание”, все меньше напоминают популярные. Они напичканы графикой, формулами и даже математическими выкладками. На сегодняшний день многие из них годятся лишь для ученых, которые хотят знать о достижениях коллег из смежных отраслей.
Итак, язык науки все непонятнее для неспециалистов. Влияние татарского ига на русский язык было колоссальным, но современная наука за несколько десятилетий побила рекорды трехсотлетнего ига. Достаточно посидеть несколько часов на симпозиуме по проблемам плазмы, элементарных частиц, многомерных пространств или фазовых равновесий в растворах, чтобы убедиться в непонимании смысла родной речи.
Но разве фантастика не сумела органично вместить в себя научные диалекты? Это уже не обеднение литературного языка, а обогащение его!
Отдельные области науки одинаково трудны для всех, кто с ними не связан. Современная математика непонятна даже блестящим физикам-теоретикам. Они, правда, пользуются для своих выкладок математическим аппаратом, но не знают современной математики, которая идет лет на пятьдесят впереди.
Гениальный физик Оппенгеймер писал: “Мне очень трудно понять, чем занимаются современные математики и почему они занимаются этим: пытаясь представить себе общую картину, я терпел крах. Я с восторгом, хотя и как простой любитель, открываю для себя то, чем занимаются биохимики и биофизики. Но у меня есть преимущество: оно состоит в том, что я довольно хорошо знаю маленькую часть одной отрасли науки, а потому сам могу провести четкую границу между знанием и невежеством”.
И это говорит физик-универсал, великолепно ориентирующийся в математической физике, электродинамике, физике элементарных частиц, физике звезд! Что же тогда могут сказать люди, у которых нет оппенгеймеровского “преимущества”? Вот почему вряд ли возможно хорошо информировать каждого человека о достижениях науки. А быть может, и вообще нельзя дать такую информацию. Не прибегая к сомнительным метафорам и очень отдаленным аналогиям, немыслимо на общедоступном языке рассказать о том, что такое виртуальный процесс, волновая функция или даже термодинамический метод Гиббса.
Между тем научно-популярная литература по физике и так называемая “научно-художественная” литература только этим и занимаются. С одной стороны, они выполняют благородную задачу, стараясь хоть как-то информировать людей о “заумных проблемах”, с другой — порождают опасное ощущение благополучия. Подлинное понимание подменяется жонглированием “настоящими” научными терминами и некими совокупностями “обычных” слов, никакого отношения к этим терминам не имеющих. Это не вина отдельных авторов, а наша общая беда. Так делают все: писатели, журналисты и даже ученые, если хотят дать действительно популярный материал. Нет и, вероятно, не может быть “словаря”, с помощью которого удалось бы “перевести” науку на обычный язык. Нужен не словарь, а целый комплекс методов, которых пока нет. Вот почему современная система популяризации одновременно и необходима и вредна, ибо она порождает дилетантизм. Внимательно прочтя стоящую популярную книжку по физике, читатель получает обманчивое ощущение, что он вроде бы все знает, что он “на уровне”. А вместе с тем он не приблизился к познанию современной физики ни на шаг. И этого не надо скрывать, это, напротив, надо подчеркивать.
