Аэлита. Гиперболоид инженера Гарина - Толстой Алексей Николаевич (книги онлайн без регистрации полностью .txt) 📗
— Позвольте, позвольте, — значит с этой минуты я превращаюсь в Петра Петровича Гарина?
— Желаю успеха. Наслаждайтесь полнотой власти. Все инструкции на письменном столе… Я — исчезаю…
Гарин, так же, как давеча в зеркало, подмигнул своему двойнику и скрылся за дверью.
Едва только Гарин — один в закрытой машине — помчался через центральные улицы города, исчезло всякое сомнение: он вовремя унёс ноги. Рабочие районы и предместья гудели стотысячными толпами… Кое-где уже плескались полотнища революционных знамён. Поперёк улиц торопливо нагромождались баррикады из опрокинутых автобусов, мебели, выкидываемой в окошки, дверей, фонарных столбов, чугунных решёток.
Опытным глазом Гарин видел, что рабочие хорошо вооружены. На грузовиках, продирающихся сквозь толпы, развозили пулемёты, гранаты, винтовки… Несомненно, это была работа Шельги…
Несколько часов тому назад Гарин со всей уверенностью бросил бы войска на восставших. Но сейчас он лишь нервнее нажимал педаль машины, несущейся среди проклятий и криков: «Долой диктатора! Долой совет трёхсот!»
Гиперболоид был в руках Шельги. Об этом знали, об этом кричали восставшие. Шельга разыграет революцию, как дирижёр — героическую симфонию.
Громкоговорители, установленные по приказу Гарина ещё во время продажи золота, теперь работали против него — разносили на весь мир вести о поголовном восстании.
Двойник Гарина, против всех ожиданий Петра Петровича, начал действовать решительно и даже не без успеха. Его отборные войска штурмовали баррикады. Полиция с аэропланов сбрасывала газовые бомбы. Конница рубила палашами людей на перекрёстках. Особые бригады взламывали дверные замки, врывались в жилища рабочих, уничтожая всё живое.
Но восставшие держались упорно. В других городах, в крупных фабричных центрах, они решительно переходили в наступление. К середине дня вся страна пылала восстанием…
Гарин выжимал из машины всю скорость её шестнадцати цилиндров. Ураганом проносился по улице провинциальных городков, сбивал свиней, собак, давил кур. Иной прохожий не успевал выпучить глаза, как запылённая, чёрная огромная машина диктатора, уменьшаясь и ревя, скрывалась за поворотом…
Он останавливался только на несколько минут, чтобы набрать бензина, налить воды в радиатор… Мчался всю ночь.
Наутро власть диктатора ещё не была свергнута. Столица пылала, зажжённая термитными бомбами, на улицах валялось до пятидесяти тысяч трупов. «Вот тебе и барон!» — усмехнулся Гарин, когда на остановке громкоговоритель прохрипел эти вести…
В пять часов следующего дня его машину обстреляли…
В семь часов, пролетая по какому-то городку, он видел революционные флаги и поющих людей…
Он мчался всю вторую ночь — на запад, к Тихому океану. На рассвете, наливая бензин, услышал, наконец, из чёрного горла громкоговорителя хорошо знакомый голос Шельги:
— Победа, победа… Товарищи, в моих руках — страшное орудие революции — гиперболоид…
Скрипнув зубами, не дослушав, Гарин помчался дальше. В десять часов утра он увидел первый плакат сбоку шоссе: на фанерном щите огромными буквами стояло:
«Товарищи… Диктатор взят живым. Но диктатор оказался двойником Гарина, подставным лицом. Пётр Гарин скрылся. Он бежит на запад… Товарищи, проявляйте бдительность, задержите машину диктатора… (Следовали приметы.) Гарин не должен уйти от революционного суда…»
В середине дня Гарин обнаружил позади себя мотоцикл. Он не слышал выстрелов, но в десяти сантиметрах от его головы в стекле машины появилась пулевая дырка с трещинками. Затылку стало холодно. Он выжал весь газ, какой могла дать машина, метнулся за холм, свернул к лесистым горам. Через час влетел в ущелье. Мотор начал сдавать и заглох. Гарин выскочил, свернул руль, пустил машину под откос и, с трудом разминая ноги, стал взбираться по крутизне к сосновому бору.
Сверху он видел, как промчались по шоссе три мотоцикла. Задний остановился. Вооружённый, по пояс голый человек соскочил с него и нагнулся над пропастью, где валялась разбитая машина диктатора.
В лесу Пётр Петрович снял с себя всё, кроме штанов и нательной фуфайки, надрезал кожу на башмаках и пешком начал пробираться к ближайшей станции железной дороги.
На четвёртый день он добрался до уединённой приморской мызы близ Лос-Анжелоса, где в ангаре висел, всегда наготове, его дирижабль.
Утренняя заря взошла на безоблачное небо. Розовым паром дымился океан. Гарин, перегнувшись в окно гондолы дирижабля, с трудом в бинокль разыскал глубоко внизу узенькую скорлупу яхты. Она дремала на зеркальной воде, просвечивающей сквозь лёгкий мглистый покров.
Дирижабль начал опускаться. Он весь сверкал в лучах солнца. С яхты его заметили, подняли флаг. Когда гондола коснулась воды, от яхты отделилась шлюпка. На руле сидела Зоя. Гарин едва узнал её — так осунулось её лицо. Он спрыгнул в шлюпку, с улыбочкой, как ни в чём не бывало, сел рядом с Зоей, потрепал её по руке:
— Рад тебя видеть. Не грусти, крошка. Сорвалось, — наплевать. Заварим новую кашу… Ну, чего ты повесила нос?..
Зоя, нахмурившись, отвернулась, чтобы не видеть его лица.
— Я только что похоронила Янсена. Я устала. Сейчас мне всё-всё равно.
Из-за края горизонта поднялось солнце, — огромный шар выкатился над синей пустыней, и туман растаял, как призрачный.
Протянулась солнечная дорога, переливаясь маслянистыми бликами, и чёрным силуэтом на ней рисовались три наклонных мачты и решётчатые башенки «Аризоны».
— Ванну, завтрак и — спать, — сказал Гарин.
«Аризона» повернула к Золотому острову. Гарин решил нанести удар в самое сердце восставших — овладеть большим гиперболоидом и шахтой.
На яхте были срублены мачты, оба гиперболоида на носу и корме замаскированы досками и парусиной, — для того чтобы изменить профиль судна и подойти незамеченными к Золотому острову.
Гарин был уверен в себе, решителен, весел, — к нему снова вернулось хорошее настроение.
Утром следующего дня помощник капитана, взявший команду на судне после смерти Янсена, с тревогой указал на перистые облака. Они быстро поднимались из-за восточного края океана, покрывали небо на огромной, десятикилометровой высоте. Надвигался шторм, быть может, ураган — тайфун.
Гарин, занятый своими соображениями, послал капитана к чёрту.
— Ну, тайфун — ерунда собачья. Прибавьте ходу… Капитан угрюмо глядел с мостика на быстро заволакивающееся небо. Приказал задраить люки, крепить на палубе шлюпки и всё, что могло быть снесено.
Океан мрачнел. Порывами налетал ветер, угрожающим свистом предупреждал моряков о близкой беде. На место вестников урагана — высоких перистых облаков — поползли клубящиеся низкие тучи. Ветер всё грознее волновал океан, пробегал неспокойной рябью по огромным волнам.
И вот с востока начала налезать чёрная, как овчина, низкая туча, со свинцовой глубиной. Порывы ветра стали яростными. Волны перекатывались через борт. И уже не рябью мялись горбы серо-холодных волн, — ветер срывал с них целые пелены, застилал туманом водяной пыли…
Капитан сказал Зое и Гарину:
— Идите вниз. Через четверть часа мы будем в центре тайфуна. Моторы нас не спасут.
Ураган обрушился на «Аризону» со всей яростью одиннадцати баллов. Яхта, зарываясь, валясь с борта на борт так, что днище обнажалось до киля, уже не слушаясь ни руля, ни винтов, неслась по кругам суживающейся спирали к центру тайфуна, или «окну», как его называют моряки.
«Окно», диаметром иногда до пяти километров, — центр вращения тайфуна; ветры силою двенадцати баллов несутся со всех направлений кругом «окна», уравновешивая свои силы на его периферии.
Туда, в такое «окно», уносилась круговоротом жалкая скорлупка — «Аризона».
Чёрные тучи касались палубы. Стало темно, как ночью. Бока яхты трещали. Люди, чтобы не разбиться, цеплялись за что попало. Капитан приказал привязать себя к перилам мостика.
