Проклятый город - Молитвин Павел Вячеславович (список книг .TXT) 📗
— До десяти часов вечера никуда не звони. Иначе не я, так другие тебя отыщут. По номеру тачки. Сечешь?
— Секу, дядя. Езжай себе с миром.
Мы оставили позади Гатчину, проехав мимо нее по объездной дороге, и Джуди просигналила мне, чтобы я остановился. Ну что ж, она права, пришло время расставить точки над «i».
Я загнал «семерку» на незасеянное поле, Джуди поставила рядом «Оку» и выбралась из нее с дымящейся сигаретой в зубах.
— Ты так и не сказал мне, что собираешься делать дальше и куда мы едем.
— К моему старинному приятелю. Он живет на Псковщине, неподалеку от тех мест, где я родился.
— А потом? — настаивала Джуди.
— Потом видно будет. К родным я заезжать не собираюсь — вычислят и накроют. А у Коли можно отсидеться и составить план действий. Да и умножитель ему не помешает, дела у него идут не слишком хорошо. Фермер из него — как из кое-чего пуля. Таким образом, все будут довольны.
— А потом? — не унималась Джуди. — Будем жить на выселках, издали наблюдая, как рушится мир?
— Я не могу возвращаться в Питер. За госпожой Иванцевой придут другие. А за тем, как рушится мир, лучше наблюдать, находясь подальше от эпицентра событий.
— Хочешь, чтобы я поехала с тобой?
— «Оку» придется где-то припрятать до лучших времен. Или бросить. Иванцева не дура и сообразит, кто помог мне ускользнуть из ее лап.
— Серьезная дама?
— Весьма предприимчивая. — Я знал, что Джуди влюблена в свою машину, приобрести которую стоило ей неимоверных трудов, и потому добавил: — Мы можем дублировать эту «семерку» или любую другую тачку, которая тебе понравится.
— Нет. Я не поеду с тобой. На кого я оставлю маму? Она у меня старая, я у нее — единственный свет в окошке.
— Дело твое, — сухо сказал я. — Похищать я тебя не собираюсь. Когда заявится госпожа Иванцева, отдай ей умножитель. Сделай дубликат и отдай.
Мир летел вверх тормашками, и мы должны были лететь вместе с ним. Каждый в свою сторону. И, вероятно, это было к лучшему.
— Будь здорова, — сказал я, чмокнув Джуди в щеку.
— Неужели ты так вот и уедешь?
— Я бы охотно улетел отсюда к чертовой матери, но у меня нет крыльев, — криво усмехнувшись, ответил я.
— Да, ты не ангел. И все же я тебя люблю… — прошептала Джуди.
Чувствуя, как обрываются последние нити, связывавшие меня с прежней жизнью, я попытался все же распустить изрядно потрепанный павлиний хвост и продекламировал строки из нетленного наследия Георгия Иванова:
— Так ты точно не едешь?
Джуди отчаянно замотала головой. Губы у нее дрожали, в глазах стояли слезы, и я не стал дожидаться, когда они прольются.
Втиснувшись за руль, я захлопнул дверцу «семерки». Повернул ключ зажигания, выбрался на Киевское шоссе и, срывая резину с колес, понесся по дороге в никуда. Туда же, куда и все мои сопланетники, соблазненные дарами вселенских данайцев.
— Ну и как? Понравились вам рассказы ребят? — спросила Вера, увидев на моем столе исчирканные карандашом распечатки рассказов.
— Как… э-э-э… понравились? Да так сразу и не скажешь.
Второй день у меня болела голова, и анальгин помогал, как мертвому припарки. Лето выдалось «пятнистым» — в один и тот же день солнце сменяло дождь, дождь сменял солнце, а иногда лил прямо в его присутствии, и давление, соответственно, прыгало, как сумасшедшее. Впрочем, по сравнению с Пекином, где во время наводнения утонуло более ста человек, или Берлином, где в июле выпал снег, у нас было не так уж плохо. Но и не настолько хорошо, чтобы я был готов обсуждать написанные ребятами рассказы.
Хотя они этого ждали и насторожились, услышав Верин вопрос. Не исключено, кстати, что они же ее ко мне с этим вопросом и подослали.
Но, что им сказать, ума не приложу.
Я снял очки, потер глаза и некоторое время, глядя на Веру, видел только мутное темно-красное пятно.
— Рассказы слишком велики для «ЧАДа». Три, четыре, пять машинописных страничек, максимум девять тысяч знаков — это все, что мы можем себе позволить. Я не оговаривал листаж, поскольку он и без того очевиден.
— Мы старались, шеф, — проникновенно сказал Ваня Кожин, вырастая из-за моей спины, как призрак отца Гамлета. — Первый блин…
— Не верю, что первый, — сказал я, чувствуя, как невидимые пальцы сжимают затылок, и боль волнами катится по позвоночнику, аж до крестца. — Не верю, что старались и не понимали, что делаете! Что вы тут за панихиду развели?! Разве этого ждет от вас читатель, покупая «ЧАД»? За свои кровные рублики он хочет посмеяться, отдохнуть, расслабиться, а вы… Да это просто заговор какой-то!
— Ну что вы, шеф! — расторопная Света принесла мне стакан «Боржоми» и пачку «Пенталгина». Господи, хоть одна живая душа видит, как мне плохо! А все эти толстокожие графоманы…
Я проглотил пенталгинину, запил. Поправил очки и, мельком глянув на упаковку, ужаснулся перечню противопоказаний и побочных эффектов, вызываемых снадобьем, которым угостила меня секретарша. Нет, они определенно хотят меня в гроб вогнать! Хотя зачем бы им это? Делить мое наследство будут кредиторы, ребятам разве что стулья издательские на халяву достанутся…
— Господа литераторы! — провозгласил я, поднимаясь со стула, и почувствовал новый приступ боли. — Я ожидал от вас что-то в стиле Саймака, Шекли, Варшавского, а вы мне подсунули какую-то чернуху. Читатель ждет веселых привидений и скелетов, сексапильных ведьмочек и благородных вампиров. Он жаждет неожиданных хеппи-эндов. А вы… Знаете о таком писателе, как О. Генри?
Послышалось несколько невнятных восклицаний, и я подумал, что взял слишком резкий тон. Так нельзя, даже если голова раскалывается. И черт меня дернул идти нынче на работу? Сидел бы дома, смотрел, как Сенька возится с Котькой…
— Если бы мы могли писать, как О. Генри, зачем бы нам было строчить статьи про мутации, приведшие к возникновению ядовитых летучих мышей? — поинтересовался Миша, не желая сознавать, что лезет под горячую руку.
— Вы знаете, шеф, — подал голос Толик, — это прямо мистика какая-то. Я, честное слово, хотел писать совсем о другом. Миленький такой, крохотный рассказик задумал, а вышло…
— Со мной, между прочим, произошло то же самое, — поддержал его Ваня. — Я же знаю, что нужно для «ЧАДа»! Я же не совсем уж дебил какой-нибудь!
— А вы, сударь, что скажете? — обратился я к Мише, чувствуя, как меня начинает душить праведный гнев. Эти ребята явно сговорились довести меня до Скворцова-Степанова!
— Вы знаете, я не хотел говорить, потому что все равно не поверите…
— Братцы, имейте же стыд и совесть! Что ж вы меня вовсе за олуха держите? — возопил я. — Если это не дурацкий розыгрыш, то скажите, бога ради, почему во всех ваших рукописях присутствует профессор Берестов? Если вы не сговаривались, то не кажется ли вам странным, что везде он к тому же назван Вениамином Петровичем?
— Действительно, — растерянно пробормотал Миша. — А я как-то не обратил внимания. Но, честное пионерское, Берестова придумал я и никому об этом не говорил…
— Так уж и ты! — возмутился Ваня.
— Позвольте… — начал Толик, и в этот момент зазвонил телефон.
— Любопытно, — сказал я, испытующе вглядываясь в честные лица сотрудников. — Случаются в жизни всякие совпадения. Но если вы собираетесь уверить меня…
