Электрическое тело пою! - Брэдбери Рэй Дуглас (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
— А какую работу вы ищете? — спросила хозяйка.
Вот это она сказанула! Она и сама сразу поняла, что ляпнула что-то не то. Отец помолчал, задумался и рассмеялся. И мать рассмеялась. И мы с братом тоже рассмеялись. Всем вдруг стало очень смешно.
Еще бы, кто же спрашивает, какая нужна работа. Уже давно существовала просто работа, которую нужно найти, без всяких там названий и определений; работа, чтобы кормить семью, платить за бензин, иногда, может, покупать мороженое в вафельном стаканчике. Кино? Ну и в кино раз в месяц не грех сходить. Все равно мы со Скипом всегда ухитрялись просочиться в зал — через заднюю дверь, через служебный вход, через подвал и оркестровую яму, а еще можно было спуститься по пожарной лестнице прямо на балкон… Ничто на свете не могло удержать нас от походов на утренние субботние сеансы. Интереснее могли быть только фильмы с участием Адольфа Менжу, которые показывали вечером…
И вдруг все разом умолкли, словно чувствуя, что подошло время для чего-то очень важного. Хозяйка извинилась, вышла и через несколько минут вернулась, неся две небольшие коробочки из серого картона. По тому, как она с ними обращалась, можно было предположить, что там фамильные драгоценности или урна с пеплом любимого дядюшки.
Женщина осторожно села, разгладила фартук на коленях и бережно опустила на него коробочки, чуть прикрывая их от нас ладонями, и сидела так довольно долго, с большим мастерством выдерживая паузу, как в настоящем театре. Многие начинают понимать важность паузы для драматического действа, когда становится необходимо подчеркнуть смысл самого ерундового события, чтобы оно показалось значимым, и для этого как бы замедлить бег времени.
И странно, нас тронуло поведение этой тихой женщины, ее печальное, чуть отчужденное измученное лицо, в чертах которого отразилась вся ее напрасно прожитая жизнь. В глубине глаз плакали дети, так и не рожденные ею на свет. А может, рожденные, да только рано умершие и похороненные не в земле, а словно в ней самой, в душе, в сердце. А может, она родила их и вырастила, но они покинули ее, разъехались по белому свету и никогда ей не пишут? По лицу хозяйки можно было прочитать и ее жизнь, и жизнь ее мужа, и то, как они выжили здесь благодаря своей ферме… Господь не раз грозил дыханием своим погасить разум этой женщины, однако душа ее, себе самой на удивление, все-таки устояла, и огонь в ее глазах продолжал гореть.
Увидишь такое лицо — с написанными на нем бесчисленными утратами, — и невозможно не обратить на него внимания, когда оно вдруг вспыхнет от счастья, если хозяин его вдруг найдет то, к чему может прилепиться душой или хотя бы просто смотреть с наслаждением, не отводя глаз.
Именно так вспыхнуло лицо нашей хозяйки, когда она приподняла крышку одной из коробок.
И внутри оказалось…
— Ну и что? — вырвалось у Скипа. — Это же просто яйцо!..
— Смотри внимательнее, — сказала ему хозяйка.
И мы очень внимательно посмотрели на чистенькое, только что снесенное яйцо на подстилке из ваты.
— Ничего себе, — пробормотал Скип.
— Вот это да! — прошептал я.
На скорлупе, прямо посредине, был странный след — словно яйцо треснуло, стукнувшись обо что-то, а потом трещина затянулась, и на ее месте появилось нечто загадочное: отчетливое выпуклое изображение головы длиннорогого быка!
Это было здорово! Такая тонкая работа, будто над яйцом потрудился какой-то волшебник-ювелир, заставив кальций, содержащийся в скорлупе, лечь послушно его воле и создать нужный рисунок — бычью морду и огромные рога. Да такое яйцо любой мальчишка с гордостью повесил бы себе на шею и показывал бы приятелям в школе — пусть лопнут от зависти!
— Это яйцо, — сказала хозяйка, — вместе с рисунком появилось на свет ровно три дня назад.
Сердца наши екнули; мы открыли было рты:
— Но…
Хозяйка закрыла крышку коробки, и рты наши тоже закрылись сами собой. Женщина глубоко вздохнула, на секунду прикрыла усталые глаза и приподняла крышку на второй коробке.
— Спорим, я знаю, что там! — вскричал Скип.
Что уж тут спорить, все и так было ясно.
Конечно, и во второй коробке на вате лежало такое же кругленькое белоснежное яйцо.
— Ну вот, смотрите, — сказала эта женщина, владевшая жалким мотелем и куриной фермой, затерявшейся среди безлюдных равнин, под бездонными небесами, где ни земля, ни небо не кончаются за горизонтом, а тянутся все дальше и дальше, без конца и без края.
Мы дружно склонились над яйцом, прищурившись, чтобы получше разглядеть его.
На сей раз на скорлупе виднелись слова. Словно сама душа несушки, направляемая неведомым нам ночным ее собеседником, с трудом и болью вывела, «начертала» эти буквы на скорлупе неровным, но вполне разборчивым почерком.
Вот что там было написано:
«Мир вам. Благоденствие ваше грядет».
И вдруг стало очень тихо.
У нас и без того было полно вопросов еще насчет первого яйца. Они так и рвались с языка. Как, например, могла курица со своим крошечным нутром умудриться завести там еще какой-то орган, способный делать на скорлупе рисунки и надписи? А может, в нее вставлен механизм — вроде как в наручных часах? Или это сам Господь использует столь простенькую живую тварь как медиума? И это Его рука изображает на яичной скорлупе разные фигуры, пишет заповеди и откровения?
Однако, увидев надпись на втором яйце, мы так и не задали ни одного вопроса; мы слова не могли проронить.
«Мир вам. Благоденствие ваше грядет».
Отец глаз не сводил с этой надписи.
И все мы тоже.
Губы дружно шевелились — мы без конца перечитывали написанные на скорлупе слова.
Один раз отец, правда, вскинул глаза на нашу хозяйку. Она ответила ему прямым, спокойным, уверенным и честным взглядом; нет, в чистоте ее помыслов сомнений не было, как не могло быть сомнений и в том, что вокруг нас дрожат в жарком мареве бескрайние, безлюдные, безводные равнины. В ее глазах мерцал, порой расцветая, тот огонь, что вспыхнул не менее полувека назад. Она не жаловалась и ничего не объясняла. Да, она просто нашла это яйцо подию своей несушки. Вот оно. Смотрите сами. Читайте написанные на нем слова. А потом… пожалуйста, прочитайте их еще раз!
Мы тяжко вздохнули и с трудом выдохнули воздух.
Затем отец медленно повернулся и пошел прочь. У самой двери он кинул взгляд через плечо, как-то странно моргая, но слез рукой не смахнул, хотя глаза у него были влажны и сияли ярко и возбужденно. Он молча спустился с крыльца и побрел меж хижин старого мотеля, сунув руки поглубже в карманы.
Мы с братом все еще не могли отвести глаз от надписи на яйце, но хозяйка осторожно закрыла коробку крышкой, поднялась и пошла к дверям. Мы молча двинулись следом.
Отец стоял у загона для кур, освещенный последними закатными лучами, хотя в небе уже показалась луна. Мы тоже подошли к проволочной сетке и стали смотреть, как за ней мечутся по крайней мере тысяч десять кур, до смерти пугаясь то порыва ветра, то тени от облака, то далекого лая собаки, то шума автомобиля, мчащегося по пустынному, раскалившемуся за день шоссе.
— Вон она, — сказала хозяйка. — Вон та.
И показала куда-то в море куриных спин и голов.
Туда, где суетились и кудахтали то громче, то тише тысячи птиц.
— Вот она, моя дорогая, моя милая девочка! Видите?
Рука женщины ничуть не дрожала, когда она неторопливо стала показывать нам свое сокровище, тыкая пальцем куда-то в пространство…
— Ну что, правда, хороша? — спросила хозяйка.
Я смотрел во все глаза, я даже на цыпочки встал и прищурился. Я смотрел так, что у меня чуть глаза не выскочили.
— А я вижу! — крикнул мой брат. — По-моему…
— Нуда, такая беленькая, — поддержала его хозяйка. — С рыжими крапинками.
Я посмотрел на эту женщину. Она была совершенно спокойна: уж она-то свою несушку знала отлично! Эго мы не могли разглядеть ее среди множества других кур, однако ее любимица несомненно была там, реальная, как мир вокруг нас, как небо над головой — сама всего лишь маленькая частичка этого огромного мира.
