А.и Б. Стругацкие. Собрание сочинений в 10 томах. Т.9 - Стругацкие Аркадий и Борис (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
- Это, оказывается, вовсе не отец его... - начал было я, но тут же был решительно прерван.
- Знаю, знаю! Я не об этом. Как вам мальчишка?
- Забавный, по-моему, мальчишка, - сказал я осторожно.
- Забавный?! И это все, что вы находите мне сказать?
- Почти.
- Что - "почти"?
- Почти все, - сказал я, уже горько сожалея, что вообще ввязался в этот разговор. Ясно было, что сэнсей воспламенен, а в этом случае лучше держаться от него подальше. Чтобы не опалить крылышки.
- Вы заметили: я спросил его, кто такой Будда...
- Да, и он ответил, что это "такая палочка".
- А вы знаете, какой ответ корректный? "Палочка для подтирания зада". Знаменитый ответ Юнь-мэня в коане из "Мумокан"...
- По-русски, если можно, пожалуйста.
- Неважно, неважно... "Что такое Будда?" - "Палочка для подтирания зада". "Что такое чистое тело Дхармы?" - "Клумба пионов"...
- А он сказал: "Грядка с клубникой"...
- По-вашему, все это забавно?
- Я неточно выразился. Это не забавно, это - странно.
- Почему странно?
- Я не верю в телепатию, сэнсей.
- При чем здесь телепатия? Какая, в задницу, телепатия! Вы ничего не поняли. Он говорил мне то, что я хотел услышать! В меру своих сил, разумеется.
- Да, сэнсей, - сказал я покорно.
- Что - "да"?
- Он говорил то, что вы хотели от него услышать. Не понимаю только, чем это отличается от телепатии. В данном конкретном случае.
Он не ответил. Швырнул спицы в стол, поднялся, высоко поднял убогое свое вязанье и стремительно, как молодой, двинулся вон из кабинета, и пыльный серый хвост взвился, словно странная языческая хоругвь, следуя за ним.
- Обедать! - гаркнул он уже из коридора. - Мы сегодня заслужили хороший обед, черт их всех побери и со всеми концами!..
Я поджарил ему любимое: казенные "бифштексы из мяса молодых бычков". С вермишелью. И с корейской морковкой на закуску. И соевый соус подогрел. И поставил на стол томатный сок с солью и перцем. Все это время он сидел на своем месте - в уголке дивана у окна и смотрел сквозь меня, делая бессмысленные гримасы, похожий не то на академика Павлова, не то на пожилого шимпанзе, а может быть, сразу на них обоих. Чтобы отвлечь (и развлечь) его, я рассказал анекдот про кавказца перед клеткой гориллы-самца ("Гурген, это ты?..."). Он хихикнул и вдруг приказал подать водки. Я, потрясенный (белый день на дворе, впереди еще часов шесть работы...), молча выставил бутылку "Петрозаводской" и любимую его стопочку с серебряным дном.
- "Кровавую Мэри"! - провозгласил он. - Сегодня мы с вами заслужили "Кровавую Мэри". Будете?
- Нет, спасибо, - сказал я.
- Зря. Нет ничего лучше, как посреди трудового дня, наплевав на все правила и установления, выпить кровавым потом заработанную стопку "Кровавой Мэри"!
Я помалкивал, смотрел, как он творит свой любимый коктейль в два слоя ("выпивка-закуска") и слушал рассказ о могучей дискуссии, которая давеча разразилась в Интернете: делать "Мэри" в два слоя или же, напротив, размешивать; как стороны в течение недели обменивались мнениями, случаями из жизни и цитатами из классиков; и как (по очкам) победили сторонники смешивания.
- ...Вот вам классический пример, Робби, когда тупое, грубое, невежественное большинство одерживает незаслуженную победу над врожденной интеллигентностью и хорошим вкусом!
Он выпил с наслаждением, сощурившись облизнулся, и подцепил вилкой пучок морковных стружек.
- Мальчишке, может быть, понадобится опекун, - объявил он без всякого перехода. - Ваше мнение?
У меня не было мнения. Я не совсем понимал, почему, собственно, мальчишка вызывает такие восторги. Ну, начитанный мальчик. Ну, даже телепат. Да ради бога. Что мы здесь - телепатов не видали, в этом доме?..
- Маришку? - спросил я наугад. Он только глянул на меня укоризненно, и я тут же заткнулся.
Потому что у нее четверо собственных детей и еще совершенно беспомощный муж - по прозвищу Недоеда. ("Недоеденный паук", - намек на обыкновение некоторых членистоногих дам поедать своих самцов сразу после или даже во время интимных игр. Недоеда - у нее второй муж. А первый тоже не был съеден, как мы все сначала полагали: в незапамятные времена он прямо по анекдоту - ушел от нее, но не к другой женщине, а к другому мужчине.) А она - директор-воспитатель-менеджер-спонсор-ангел-хранитель интерната для слабоумных детей. Квартира ее - тут же, при интернате. Адский рай - шум, гвалт, смесь слабоумных и вполне здоровых детишек, рев, смех, сопли, все чем-то заняты, по полу - рулоны обоев через всю комнату (для рисования картинок), куклы Барби, разноцветные пирамиды, неумолкающие трубы и барабаны, сверкают мониторы компьютерных приставок, веревочные лестницы свисают с потолка - и через все это с благожелательной улыбкой на длинных устах шествует Недоеденный Паук, пробирается к себе в норку, где он кропает детские стишки и рассказики для журналов, упорно, но беспобедно соревнуясь с Григорием Остером, Хармсом, Эдуардом Успенским и прочими корифеями ("Лягушка квакает, сияет ночь, и утка крякает - чия-то дочь..."). Больше он не умеет ничего, так что у Маришки на самом деле не четверо, а пятеро детей... Плюс весь интернат.
Сэнсей сделал себе второй коктейль, полюбовался стопочкой напросвет и ("в малых дозах водка безвредна в произвольных количествах") выпил, основательно крякнул и потянулся за морковкой. Я смотрел, как он ест свои любимые котлетки, изящнейше и даже грациозно управляясь с вилкой и ножом. Он ничего не говорил, но я знал, что он все еще ждет ответа.
- Матвея, может быть? - спросил я.
Я знал, что Матвей не годится, но больше я никого предложить ему не мог. К сожалению, Матвей из тех, кто любит человечество, но совершенно равнодушен к отдельным его представителям и в особенности же - к детям. "Чистый, как хрустальный бокал, талант математика". Мальчик Мотл. Велмат-Великий Математик. Классический еврей, узкогрудый, сутулый, бледный, горбоносый, с ушами без мочек - безукоризненная иллюстрация к Определителю Еврея из газеты "Народная правда". Он попал к сэнсею на прием довольно поздно - в возрасте тринадцати лет, и сэнсей подарил ему тогда книгу Юрия Манина "Кубические формы". (Книга эта начинается словами: "Любой математик, неравнодушный к теории чисел, испытал на себе очарование теоремы Ферма о сумме двух натуральных квадратов".) В четырнадцать лет мальчик Мотл решил так называемую "Вторую задачу Гилберта" (правда, как выяснилось, уже решенную задолго до него), а в пятнадцать - "Восьмую задачу", никем еще в те поры не решенную. В университет его приняли прямо из восьмого класса без экзаменов и сразу на второй курс. При этом было нарушено несколько советских законов и сломлено сопротивление неописуемого множества советских бюрократов. Открывающиеся перспективы ослепляли, два восхищенных академика, начисто лишенные почему-то антисемитской солидарности, двигали его, не щадя своей репутации, и, разумеется, в конце концов заслуженно на этом погорели. Их (и его самого) подвело утрированное у вундеркинда до абсурда чувство социальной справедливости. Вместо того чтобы добивать (в тиши кабинета) почти добитую уже гипотезу Гольдбаха, он принялся вдруг подписывать заявления в защиту узников совести и сочинять страстные послания советскому правительству а ля академик Сахаров. Но он-то был не академик Сахаров. Он не умел делать бомбы, он только умел доказать, что количество так называемых пар простых чисел бесконечно. Этого оказалось недостаточно. Излишне восторженные академики были предупреждены о служебном несоответствии, а сам мальчик Мотл объявлен был - для начала - невыездным, потом отовсюду вычищен, моментально превратился в профессионального диссидента, забросил математику и наверняка сгнил бы, в конце концов, в тюрьме либо в психушке, но тут, слава богу, подоспела перестройка и компетентным органам стало не до него. Он уцелел, но уже в новом качестве. Талант борца за справедливость оказался в нем сильнее таланта математика. И теперь он - сутулый, вечно голодный и лохматый, как шмель-трудяга, организатор и вдохновитель нескольких микроскопических партий и не думает ни о чем, кроме блага народного, которое понимает не слишком оригинально: "Раздави гадину!", и все дела... Сэнсеи подобрал на вилку остатки вермишели, запил томатным соком и - в знак благодарности - тихонько спел (в мой адрес): "Ой, найився варэников, водыци напывся, опрокинув маки-терку, богу помолывся!.."
