На другой планете - Инфантьев Порфирий Павлович (читать книги бесплатно .txt) 📗
– Следуйте за мной! – сказала Либерия, подныривая под лебедя и взбираясь внутрь его по небольшой лесенке, оказавшейся под ним. Внутренность искусственной птицы представляла крошечную каютку с двумя складными мягкими креслами, которые, по желанию, легко могли быть превращены в удобные постели. Эта каютка оказалась снабженной разными съестными припасами, прохладительными напитками и другими, необходимыми для путешествия предметами.
Когда мы сели, Либерия подняла лесенку, нажала какую-то кнопочку, и наш лебедь плавно и быстро помчал нас по янтарным волнам моря.
– Это море, по которому мы сейчас плывем, самое большое на Марсовом шаре, – сказала Либерия. – Обсерватория моего отца находится приблизительно почти на самой его средине. Это то самое море, которое ваши астрономы называют Mare erythreum. Сейчас мы едем на юг, по направлению к тому месту материка, где находится канал, называемый вашими астрономами Euphratcs, а отсюда все время будем держать путь прямо на запад, обогнем весь Марс и, наконец, посетим Lacus Solis – озеро Солнца.
Очутившись среди этого необъятного простора, при таких исключительных условиях вдвоем с глазу на глаз с юной, но безобразной марсианкой, я невольно подумал о том, как было бы хорошо, если бы вместо моей спутницы со мною была здесь моя возлюбленная, оставленная там, далеко, на Земле!
– А я знаю, о чем вы думаете в эту минуту! – сказала Либерия. – Вы мечтаете о том, что хорошо было бы, если бы вместо меня сидела здесь с вами какая-нибудь земная красавица. Сознайтесь, ведь я угадала?
Я был порядочно удивлен проницательностью обитательницы Марса и откровенно сознался ей, что ее догадка верна.
– Ну, вот видите, я ведь не так уж глупа, как вы, вероятно, обо мне думаете, и, пожалуй, даже и не так и скучна, чтобы со мной неинтересно было путешествовать. Давайте-ка, поболтаем о чем-нибудь. Ну, хоть о любви. Я думаю, в нашем положении, в положении двух молодых существ разного пола, очутившихся наедине, не может быть более подходящей темы для разговора, как о любви.
Я едва не расхохотался, – дотого мне показалась забавной мысль говорить, да, пожалуй, еще в сентиментальном тоне, с Либерией на тему о любви. До сих пор я как-то даже совершенно позабывал, что она другого пола.
– Ведь вам, конечно, интересно знать, как мы, марсиане, смотрим на этот предмет? – добавила она.
«В самом деле, – подумал я, – она права. Это любопытно: как эти существа смотрят на любовь? И даже способны ли они на это нежное чувство?»
– Да, – сказал я, – для меня было бы очень желательно знать, как марсиане относятся к этому, весьма важному у нас, на Земле, вопросу.
– Чтобы мы могли понимать друг друга, – заметила Либерия, – определите мне прежде всего: что такое, по-вашему, любовь?
– Но вы задаете такой вопрос, на который вовсе не так легко ответить, как кажется; любовь, в сущности – мечта, иллюзия; это призрак, сотканных из тончайших нитей нашего чувства и нашего воображения, призрак, настолько нежный и чувствительный, что как бы деликатно мы ни подходили к нему со своим анализом и со своими исследованиями, сущности его мы никогда не узнаем; своими исследованиями мы его только изуродуем, обесформим, и от него, в конце концов, ничего не останется, кроме грубой действительности, кроме той любви, какая существует и у всех других животных.
Либерия расхохоталась.
– О, да вы, я вижу, поэт! Только знаете, что я вам скажу? Ваше определение любви ровно ничего не говорит. В самом деле, – продолжала она, принимая меланхолический тон, – как это странно! Совершенно естественную потребность люди облекли в какую-то мистическую оболочку и упрямо стараются закрывать глаза на истину только потому; что эта истина кажется им отчего-то некрасивой, и им приятнее окружать ее таинственным ореолом…
IX
…К полудню, когда солнце на небе начало довольно чувствительно припекать, Либерия нажала какую-то кнопочку у нашего электрохода, и наш лебедь вдруг, к моему удивлению, нырнул в глубину моря, и мы понеслись под водой.
– Как?! – вскричал я, увидав на дне моря оригинальное, встретившееся нам здание, напоминавшее собой древнюю индийскую пагоду, с ярко-белыми, по-видимому, мраморными, башенками и колонками. – Как? Значит, и дно морей на Марсе также населено марсианами?
– Ну да, разумеется. Неужели вы думали, что наш подводный домик единственный в своем роде?
Действительно, чем дальше мы плыли, тем все чаще и чаще стали встречаться нам подводные марсианские жилища, многие из которых имели очень странную архитектуру, совершенно не известную у нас на Земле.
Какие роскошные панорамы, какие оригинальные пейзажи открывались перед нашими глазами! То мы неслись над высокими горами с глубокими пропастями, поросшими никогда не виданными мною гигантскими водорослями, среди которых плавали морские чудовища, то проплывали над прекрасно обработанными равнинами, засеянными какими-то морскими растениями, употреблявшимися марсианами в пищу.
Я заметил, между прочим, что по дну моря часто тянулись в разных направлениях какие-то прямые, как натянутые струны, трубы, терявшиеся вдали. Раз мы проплывали очень близко около одной из этих труб, имевших несколько сажен в диаметре.
– Что это за сооружение? – спросил я у Либерии.
– А это наши железные дороги. Внутри этих массивных цилиндров ходят особые, герметически закупоренные вагоны. Они приводятся в движение сжатым воздухом и летят с быстротою пушечного ядра. По этим дорогам можно сделать кругосветное путешествие всего в несколько часов.
– Отчего же мы не по такой дороге отправились в наше путешествие?
– Но по этим дорогам обыкновенно возят только предметы потребления, которыми снабжается наш общественный организм, из тех пунктов, где они производятся; да иногда ездят по ним рабочие, которым необходимо спешить к месту работ. Все же, кому особенно торопиться некуда, избирают другого рода передвижения. Если бы мы отправились в одном из этих металлических цилиндров, мы совсем ничего не увидали бы, кроме внутренности вагона, имеющего форму ружейной пули. Тогда как путешествуя на этом лебеде, мы имеем полную возможность осмотреть все, что достойно внимания, и можем ехать, куда нам угодно, в любом направлении.
К вечеру, когда жар спал, мы снова вынырнули со дна моря на поверхность и поплыли на открытом воздухе.
Но вот солнце погрузилось в воды моря, и только розовые отблески вечерней зари освещали собою безбрежную гладь янтарных волн. Наступила ночь. На небе зажглись две луны: одна, в виде узкого серпа, взошла с той стороны, где исчезло солнце, а другая, в виде полукруга, была уже довольно высоко на восточной стороне неба. Сравнительно с нашим ночным светилом, обе они были очень малы и скупо изливали свой слабый сверкающий, серебристый свет на нас и окружавшее нас море. Первая, западная, луна была раз в пять меньше нашей земной, но все-таки раза в три больше своей восточной подруги, бывшей величиною в серебряный рубль. Но для меня было всего изумительнее то, что западная луна двигалась по небу так быстро, что движение ее было ясно заметно для глаза, точно она бежала бегом, торопясь поскорей встретить свою приятельницу на востоке. Вскоре в погасающих лучах вечерней зари показалась еще как бы третья луна, или, вернее, очень яркая звезда. Она была несравненно меньше двух предыдущих и не представляла даже заметного диска, хотя блеск ее был очень силен.
– А вот и ваше отечество – Земля, – указала Либерия своим хоботком на эту яркую звездочку.
Да, это была наша Земля, наша милая Земля, лучезарно сиявшая в вечернем сумраке, подобно Венере наших небес в весенние вечера. Я молча смотрел на нее к думал о том, как неизмеримо далеко отстоит от меня теперь этот, кажущийся отсюда столь крошечным атомом, Земной шар с его многомиллионным населением, вечно волнующимся, вечно озабоченным, вечно враждующим, вечно истребляющим себя в беспощадной борьбе за существование.
– Скоро материк, – прервала мои размышления Либерия, внимательно посмотрев на инструмент, определявший широту и долготу местности. И она снова нажала другую кнопку у нашего электрохода, и вдруг наш лебедь, расправив крылья, взмахнул ими и поднялся высоко на воздух. Я не ожидал,, что наша металлическая птица способна не только плавать и нырять, но также и летать, и дотого был изумлен, что даже вскрикнул от неожиданности.
