Очаг на башне - Рыбаков Вячеслав Михайлович (читаем книги бесплатно txt) 📗
Ф-фу!
В магазинах в этот час кошмар: кроме толпы и духоты, ничего. Все после работы усталые, взмыленные, остервенелые. Ни одного лица — руки и рожи. Асе, однако, повезло. Едва не подравшись с какой-то бронеподобной дамой, лезшей без очереди, она ухватила очень приличную сахарную косточку. Потом всякая мелочь. Симагин ее, конечно, и сам мог бы купить, да специально из-за этого гонять его не стоило — полхлеба, масло, кррэндель. Метро. Пожилой и с виду вполне благообразный мужчина, пользуясь давкой, полез Асе под юбку. Ладонь была мозолистая и мокрая от пота. И по морде не дать — упакованы все, как сигареты в пачке. А по пачке «камаз» проехал. Деться некуда, рук не поднять, сумка пудовая. Ася извернулась-таки и подставила гниде сумку вместо себя. Вот странно, если вдуматься. Чтобы Симагин так потрогал — хоть здесь же, в метро, молча и в сторону глядя, — чего бы только не сделала. А тут как бы такая же мужская рука — пять пальцев, кожа. А тошнит. И злость — убить могла бы… Уже невдалеке от дома кишела, вываливаясь на мостовую с тротуара, очередь за чем-то. Ася приподнялась на цыпочки — не видно. Подпрыгнула и обомлела — на лотке роскошная медовая черешня, может, последняя в этом году. Не встать было нельзя. От лотка доносились вопли — кто-то выбирал, кто-то уличал, кто-то доказывал, что стоял не после, а перед…
Ф-фу!
Стервец Симагин, натурально, опять вечерял. Антон негуляный. Это в такую-то погоду! Учуяв черешню, немедленно стал напрыгивать на Асю. Да погоди, помою! Затем, плюясь косточками, героически вызвался помочь с ужином. Три ха-ха. Нахватался от Симагина. Тот тоже вчера рвался картошку чистить — чем это кончилось? Гулять! Только чтоб видно из окна и чтоб к восьми дома! Антону только того и надо было — Вовка уж дважды свистел снизу и в негодовании трещал из автомата по окнам.
Так. Теперь в душ. Наконец. Симагин придет, а я не благоухаю — криминал! Пять лет строгого режима! С черешней с этой так задержалась… Скорей бы пришел. Ася вертелась и плясала в будоражащем горячем потоке. Любовно выглаживала себя мыльными скользкими ладонями. И сладко знала: здесь будут его ладони. И вот здесь. А я — чистая, гладкая, упругая. Гибкая. Совершенно молодая. Совершенно шальная. Вот здорово — я совсем шальная! Вытираясь, мимоходом кинула в рот сразу несколько замечательно сладких черешен. Не зря стояла. Подбежала к окну и глянула зорко — Антон честно резвился, как сказал бы Симагин, в зоне визуального контакта. Тут тоже порядок. Одеваться не хочу, я так лучше. Набросила халат. Мальчишка. Гений. Приходи скорее, а? Хоть бы ты поскорее пришел. Хоть бы успеть сделать вкусный ужин. Хоть бы тебе было со мной светло.
3
Трехэтажное детище отечественной биоспектралистики громоздилось до потолка. Первый этаж занимали великолепные компьютеры седьмого поколения — любой из них сам по себе мог быть предметом гордости. Выше, напоминая богоподобные конструкции органа, возносились комплексы анализаторов, перекрестные блоки спектрографов — трехмерное кружево блинкетных цепей, каждый кристалл которых, запросто называемый здесь «блином», выращивался специально, в течение недель, с заранее заданными уникальными параметрами, и был неповторим и незаменим. А сияющие рефлекторные кольца! А звонкие винтовые лестницы, уходящие к куполам энергосистемы! Гимн! Честное слово, гимн, застывший в воздухе! Кельнский собор!
— Готов! — доложил со второго этажа Володя Коростовец.
— Тоже! — звонко откликнулась Верочка с самого верха.
— Тогда врубаю, — ответил Симагин.
Врубить было непросто — Симагин в последний раз пробежал глазами по млечным путям индикаторов, бескрайним шахматным полям сенсоров, джунглям тумблеров.
— Кассеты?
— На исходящих.
— Вера?
— Генеральная готовность.
— Вводи, — велел Симагин и перекинул несколько тумблеров.
— Пошла кассета, — ответила Верочка. Зажегся рой индикаторов, и большой овальный экран внезапно пронзила ровная, как бритва, зеленая черта.
— Форсирую, — сообщил Симагин, чуть наклоняясь. Его руки замерли, пальцы растопырились и собрались вновь, примериваясь, и упали на пульт. Едва слышно зашлепали переключатели в недрах машины.
— Отсчет семь и двадцать четыре, — сказал Володя после короткой паузы.
— Блеск, — пробормотал Симагин сквозь зубы. — Матереем. Еще полгода назад как мучились с синхронизацией… Наложение?
— Полное, — восхищенно отозвалась Верочка.
— Блины?
— Разброс нормативный, как на параде…
— Внимание! Раскрываю.
Беззвучно разинулись и тут же снова сомкнулись ирисовые диафрагмы люков. Снова разинулись и снова сомкнулись в убыстряющемся темпе. Скоро они пропали, как пропадает в собственном мерцании пропеллер самолета; по залу лаборатории, дыша сухим шелестом, повеял легкий ветерок.
— Помехи?
— Ноль шумов, — отозвался Вадим Кашинский сбоку.
— Объединение.
Зеленая черта на овальном экране, не теряя безупречной прямизны, поднялась на два деления вверх.
— Есть рабочий режим, — сказал Симагин и встал. — Володя, от греха подальше, последите, пожалуйста, минут пять…
— Угу.
По звонким металлическим ступеням уже спускалась, размахивая полами белоснежного халата, надетого на что-то наимоднейшее и наимолодежнейшее, Верочка — маленькая, удивительно хорошенькая, чуть кокетливая и веселая, как всегда, — и, как всегда, глядя на нее, Симагин невольно заулыбался.
— Веронька, — спросил он, — проф сегодня собирался быть?
— Он звонил, Андрей Андреевич, что приедет ко второй серии.
Симагин покивал. Эммануил Борисович последнее время стал всерьез прихварывать…
— Из биоцентра не звонили?
— Звонили еще в пятницу, но вы так нервничали с перегревом того блина, что я не стала беспокоить. Все равно выходные. Я все записала в журнале, — она стояла в позе пай-девочки, и видно было: сейчас начнет отпрашиваться в читальный зал, чтобы посидеть в мороженице с Лопуховым из техотдела.
Вадик Кашинский, смеясь, поспешно двигался к ним.
— Опять любезничает с талантами! — громко сказал он. — Вера Александровна, я старый тертый ловелас и скажу без обиняков: это безудержный флирт!
Верочка отчаянно смутилась, покраснела даже.
— Да, — храбро сказала она.
— Лучше бы со мной, — трагически вздохнул Вадик. — Или аспирантке Карамышева с такой мелочью флиртовать зазорно?
— Неинтересно, — сказала Верочка. — Ты не душевный.
И, к удивлению Симагина, побежала по звонкой лесенке обратно.
— Достаются же кому-то такие девчата, — со вздохом сказал Вадик, провожая ее масляными глазами. — Я уж и так, и этак…
— Так Лопух же, — удивился Симагин.
— А что — Лопух? Если и было что, так давно кончилось.
— Да перестаньте, будет вам! Как это — кончилось…
Симагин волновался. В некотором роде сегодня генеральная баталия. Он подошел к результирующему блоку и бесцельно потрогал мертвые пока барабаны. Сюда через два-три часа пойдут спектрограммы раковых моделей, построенные совместно с онкологическим центром. Вайсброд не мелочился, он взял сразу рак — хотя на него смотрели как на психа, в министерстве не верили долго, что Машина может быть не только диагностом. А с чего начиналось? Смешно и стыдно вспоминать, с чего начиналось, когда на Вайсброда показывали пальцем и шикали: «Мистик!», и достоверным шепотом сообщали, что он вот-вот попросится в Израиль… а он был один-одинешенек, и как его не зашикали вовсе, просто невозможно понять. И на меня показывали пальцами, когда я писал у него диссер «Подавление патоинформативных участков биологических спектров как метод лечения органических расстройств»… Даже защищаться было негде, и не медицина, и не биофизика, а так, чертовня какая-то из двадцать первого века… Мистика. В этот момент ноздри Симагина уловили запах дыма. Сердце упало, но тут же Симагин понял.
— Володя, — сказал он спокойно, — пожалуйста, не курите совсем уж у пульта. Меня же чуть кондрат не хватил.
