Фантастика 2005 - Чекмаев Сергей Владимирович Lightday (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗
Но если любопытствующий прохожий, восхитившись руиной, решит, что ему открылась купеческая душа, то он будет обманут. Душу на всеобщее обозрение не выставляют, она спрятана глубже. Идём во двор через гигантскую арку, напоминающую крепостные ворота с бойницами швейцарской и изгибом посредине, чтобы не могла ворваться наскоком вражеская конница. Впрочем, в этих воротах изгиб сделан не против конницы, а против посторонних децибел, которые со времён постройки дома возросли невиданно. И всё же, выходишь во двор - и всё, как отрезало - не слышно шума городского, будто и не движется по набережной Фонтанки нескончаемый поток машин. Блаженная тишина, старая брусчатка проглядывает сквозь проплешины дурно уложенного асфальта, те же пёстрые стены и прочие архитектурные излишества, что и на набережной, тускло светятся десятилетиями немытые витражи, и случайному зеваке, если он не вполне погряз в прозе жизни, открывается дивная красота этого места, где всё подчинено удобству и комфорту, как его понимали столетие назад. В глубине этого чудесного двора видна ещё одна арка, чуть пониже, и там вновь арабески, и скалит львиную пасть бездействующий фонтан в античном стиле. Как завороженный, шагаешь туда, думая увидеть новые обветшалые красоты, и спотыкаешься, очутившись в глухом дворе-колодце. Фальшивый фонтан с львиной мордой и датой: "1889-90" - оказывается лишь заплатой на глухой стене. Всё здесь говорит о скаредной экономии: теснота, гладкие стены, прорези окон, шириной в ладонь… и бессмысленная, пышная заплата, которая никого не обманывает. В доме Елисеева сдавались квартиры высокопоставленным чиновникам, как раз те, о каких ностальгически вспоминал Рёфаук: с ванной, гостиной, фонтаном во дворе и разве что без сада. Всякая квартира занимала крыло здания, и сюда, в глухой двор выходили окна кухонь и кухаркиных комнат. Уж эти-то могли обойтись без витражей и лепнины! Вот тут и проявила себя в полной мере купеческая душа… Пышная показуха, слыхом не слыхавшая о хорошем вкусе, и рядом инстинктивное, в кровь вошедшее скопидомство, нелепо прикрытое фиговым листочком накладного фонтана.
В коллекции петербургских дворов-колодцев елисеевский двор - самый нелепый, а тот, на краю которого замер Авалс, - самый страшный. В елисеевском колодце живёт напыщенная и дурная купеческая душа, в колодце на Казачьем - никакой души нет - один потусторонний ужас. Если есть в мире двор, который можно назвать колодцем в прямом смысле слова, то это он. Вздымающиеся стены и на самом дне пятно замусоренной земли четыре на четыре метра. Выхода в этот двор нет, сквозь щели окон может протиснуться только кошка, так что двор находится в безраздельном владении кошачьего рода. И на самом верху, из лестничного окна предпоследнего этажа в лестничное окно соседнего дома переброшен узкий железный мостик, по которому только гимнасту Тибулу ходить. Нет, здесь не пособие для самоубийц, как может показаться с первого взгляда, а замена лифта. Шестиэтажный флигель, замыкающий дворовый провал, лишён полезного механизма, а старые этажи это вам не хрущёбки новейшего времени. У старушки, одолевшей пару пролётов, сердце готово взорваться и требует нитроглицерина. А старушек в питерских домах всегда большинство. Чёрная флигельная лестница тесна не то что для лифта, но и для всякого пастозного гражданина, а чудо технической мысли - наружный лифт -не влезает в четырёхметровый двор. Явление уникальное, второго подобного двора нет ни в Петербурге, да и нигде в мире, и решение проблемы придумано подстать её уникальности. Заходит бабуся в дом на Загородном, шаркает по парадным ступенькам к лязгающему дореволюционной постройки лифту, поднимается на шестой этаж, с грацией Тарзана перепархивает по натянутому над пропастью мостику - и оказывается на шестом этаже дома, что на Казачьем. А спускаться вниз к родной коммуналке не в пример легче.
Тарзан, Тибул… недаром имена героев, достойных пройти по висячему мосту, начинаются на букву, которая в старославянской азбуке именуется словом "твердо". А если нет твёрдости, если дух худ? Прежде, с хозяином, Авалс даже любил ходить через гулкий мостик, особенно если хозяин приводил знакомых девушек, которые очень забавно пугались. Под разноголосые взвизги Авалс кидался вниз, распластывался по стене и, не достигнув сумрачного дна, взлетал наверх, словно пристёгнутый тарзанкой. Бездомные кошки, неведомыми путями пробиравшиеся в колодец, следили за прыжками теней, в их жёлтых глазах светилось обещание недоброго. И вот недобрый час настал. Казалось бы, чего бояться тени в таком месте, куда солнце и по большим праздникам не заглядывает, а вот поди ж ты, без хозяина и ни туды и ни сюды, даже такой простой вещи не осилить. Мостик узенький, и высоко, а у тени с вестибулярным аппаратом плоховато - нету у неё вестибулярного аппарата. Кто не верит, пусть попытается проделать в ярко освещённом зале гимнастические упражнения на бревне; можно биться об заклад, что тень гимнаста немедленно растянется на полу. Конечно, падение с шестого этажа для тени не смертельно, в годы мальчишества они с хозяином облазали все окрестные крыши, и падать оттуда приходилось частенько; не хозяину, вестимо, а Авалсу. Но ведь то с хозяином, отшагнёт он от опасного края - и Авалс тут как тут. "Тут как тут" -волшебное заклинание, помогающее вернуться к хозяйским ногам. А одному как быть? Сорвёшься по привычке и будешь потом выползать неведомыми дорожками, испещрёнными следами крыс-мутантов и прочей городской небывальщины. Да и светловато на мосту, какой ни будь двор-колодец, а полдень не самое приятное время для одиноких прогулок. И всё же надо решаться, завтра будет поздно.
– Я-я!… - завизжал Авалс, по-наполеоновски ринувшись через мост, и краткий палиндром самоутверждения и боевого безумия не подвёл, помог проскочить на ту сторону, так что вниз сорвалась лишь одна нога и часть правого бока.
Невозможно поверить, но он добрался под крышу своего дома, пусть не в целости и сохранности, но зато среди полуясного дня, пересёк полгорода, преидох же три проспекта, и теперь ему осталось последнее испытание -встретиться с хозяином.
Прежде всего, хозяина могло и не оказаться дома, а во-вторых, он уже мог обзавестись новой тенью. В городе водится немало мелкой шушеры, которая с удовольствием прилепится к живому человеку и станет посасывать его, изображая настоящую тень. А случается, человек попадает в лапы серьёзному хищнику. Добрый сказочник Ганс Христиан Андерсен многое мог порассказать о таковом несчастье. Не знал он лишь, что тень у его героя фальшивая.
Главное, чтобы никто из мелких паразитов не успел зафиксироваться, присосаться как следует. На эту тему можно было долго рефлексировать, стоя перед затворённой дверью и постепенно истаивая в бледном лестничном свете, но, видать, что-то сломалось в нестойкой Авалсовой душе, объявилась в ней несвойственная прежде решительность: Авалс втянулся под филенку и выполз в комнату.
Хозяин был дома. Он спал, и, рождённые сном разума, колыхались вокруг зловещие призраки, сосали силу спящего, сварились, заранее деля добычу.
– Он мой! Он мой! - кричал каждый.
Было здесь пятно от канализационной протечки, которое давно пора забелить, суетился пяток ночных кошмаров, клокотала не затихшая трамвайная склока, мельтешили ещё какие-то дрязги, которым несть числа и поименования. Когда хозяин спит, тень его должна быть рядом, тогда никакая область негативной энергии не посмеет прикоснуться к нему. А Авалс… хорош, ничего не скажешь, славно погулял.
Было невыносимо страшно объявиться и вступить в бой со сворой, успевшей украсть немало силы, но Авалс не колебался ни секунды. Стыдно колебаться тому, кто в одиночку прошёл полуденным городом. Он тень человека, а не занавески на ветру!
– Я тут! - крикнул Авалс и ринулся на выручку спящему.
Боевой клич произвёл переполох среди мародёров. Трусоватое канализационное пятно немедля завоняло и смылось, склока, зашипев, погасла, всякая мелкота разлетелась с комариным писком, унося крохи добытого, и перед Авалсом остался единственный противник, готовый вступить в бой. Это был ночной кошмар, тёртый, видавший виды, а вернее - виданный-перевиданный. Он и прежде осмеливался приближаться к хозяину, заставляя стонать во сне и просыпаться в холодном поту. Жуткий, повторяющийся сон, будто бы хозяин снова школьник, стоит у доски и не знает, как прочесть по-французски мозголомное слово "беакоуп".
