Фантастика 1968 - Яров Ромэн Ефремович (книги бесплатно без регистрации полные .TXT) 📗
Мой стол был последним в лаборатории — стоял в самом углу прямо под нашим «академическим» вестником «Архимед», в котором рассказывалось о последних научных достижениях членов «Биссектрисы»; иными словами — прямо под большой фотографией улыбающегося Андрюши Григорьева, занимавшей четверть площади вестника. Причины улыбаться у Андрюши были, но об этом я расскажу чуть позже. Мой стол был последним, и поэтому лиц ребят я не видел, только склоненные над столами затылки — четырнадцать самых разных затылков, по которым я давно уже научился угадывать, как подвигаются дела их владельцев. Затылок Толика Сергеева был каменным и зловещим вот уже третью неделю: Толя занимался математикой и бился сейчас над доказательством «теоремы Сергеева», третью неделю не мог сдвинуться с того места, с которого начал. Затылок Алеши Кувшинникова выражал мучительные раздумья и сомнения, работа двигалась — чем-то она кончится?… По затылкам девчонок читать было труднее, но и они давали какую-то пищу для размышлений. Дела в «Биссектрисе» шли полным ходом.
Здесь занимались многими проблемами сразу — и физика, и химия, и биология, даже история — ею занималась Леночка Голубкова.
Галактионыч, учреждая нашу школьную Академию Наук, предупреждал и потом еще много раз повторял:
— Не ждите открытий! Скорей всего их у вас не будет, но научитесь вы здесь многому — рассуждать, мыслить, ставить эксперименты, подбирать приборы, предвидеть результаты опытов…
…Однажды гордости нашего класса постоянному отличнику Андрею Григорьеву удалось, пусть какой-то мелочью, дополнить учебник физики по разделу «Оптика». И много дней после этого Андрюша ходил важным и недоступным, а мы просто сходили с ума — ведь надо же, открыть что-то свое, ввинтить в сложную машину научного прогресса пусть маленький, но все-таки свой винтик! Мы прямо смотрели ему в рот, когда он не торопясь, солидно рассказывал о том, как «делалось открытие» — это подлинные его слова. Знания Андрюши были «фундаментальными», как говорили не раз учителя, учился он лучше всех; и вот учителя-то как раз и не удивились, когда он в самом деле что-то открыл, и явление, открытое им, описали в новой редакции учебника. Подумать только — Ньютон, Фарадей, Резерфорд, Эйнштейн и наш Андрюша, спокойный, уравновешенный мальчик, лучший из учительских примеров положительного ученика, когда-либо приводившихся в нашей школе.
…Все это я охватил одним взглядом, проглотив завертевшееся на языке: «Эврика!!!». Леночка Голубкова отошла от Галактионыча и села за свой стол. Теперь я и ее видел только с затылка — на затылке была написана сумятица и душевная неудовлетворенность: видно, и в самом деле ничего не поняла. Но я уже отворачивался от ее затылка, во мне все уже начинало петь — действие Установки Радости, только что налаженной мной, начиналось.
Я посмотрел на Галактионыча, и он показался мне совсем молодым, раз в пять моложе, чем был на самом деле; и на сердце у меня стало легко оттого, что у нас такой замечательный учитель, хотя, признаюсь, были моменты, когда мы думали и иначе, всякое бывало.
Я посмотрел на окаменевший затылок Толика, и мне захотелось ему помочь, поделиться с ним своей радостью. Он обрадуется, ему станет легче и веселее, и он быстрее справится с геометрией, возьмет и в самом деле докажет эту свою теорему. Тогда портрету Андрюши придется в вестнике потесниться. Я даже скатал из листа бумаги плотный, тяжелый комок, точно адресовал его в окаменевший затылок, чтобы его хозяин обернулся в мою сторону, сверкнул гневно своими очками, но Толик лишь передернул плечами и продолжал свое с виду бессмысленное занятие — водить пером по бумаге, зачеркивать написанное и писать снова.
Я повернул ручку Установки Радости по часовой стрелке, и тут мне стало еще веселее, я даже замурлыкал себе под нос какую-то песню, первой пришедшую на ум.
А когда ручка была повернута еще дальше, я чуть было не заорал эту песню на весь класс — воображаю, что бы тогда произошло! Но сдержался, мгновенно свернул ручку против часовой стрелки до самого нуля, и тут настроение стало обычным. До того обычным, что я даже испугался — не показалось ли мне все, что я только сейчас ощутил, не было ли какой-нибудь галлюцинации, — и схватился за ручку снова. Прилив радости захватил меня опять, и я отрегулировал его так, чтобы радость была умеренной, еще раз вытер со лба пот и радостно посмотрел на нашего Галактионыча. Но тут же радость моя снова угасла. Установка вдруг забарахлила, и я полез в ее внутренности.
3
«Биссектрису» вырезал на двери мой лучший друг Алеша Кувшинников. А сам я стоял в тот момент в конце коридора, чтобы предупредить его, если появится кто-нибудь из учителей. Алешка же и придумал для нашей Академии Наук такое название — через день после того; как Галактионыч объявил нам о том, что она открывается и что каждый из нас будет заниматься в Академии той наукой, которая интересует его больше всего. И мы тогда немного заспорили, просто Академия казалась скучной, посыпались разные названия.
— Алхимики, — сказал Толик Сергеев.
— Нет! — возразил Володя Трубицын. — Почему же алхимики? Лучше — Академия Ясная Мысль.
Алешка фыркнул.
Андрюша промолчал.
Уроки кончились, и мы, уже без Галактионыча, спускались вниз по темной лестнице; был уже вечер, сквозь окна на лестничных площадках нам подмигивали городские огоньки. В коридорах, классах, на лестнице было темно — только негромко и уютно гудели маленькие юркие уборочные машины, наводя в школе порядок к завтрашнему дню.
И где-то на предпоследнем пролете Алешка остановился, и за ним остановился сразу весь наш шестой «А» — десять мальчишек и пять девчонок, — потому что Алешка бежал впереди всех, а тут вдруг загородил всем дорогу. Остановившись и посмотрев на всех немного свысока, Алешка выкрикнул:
— Биссектриса! Вот это название!
На следующий день он вырезал надпись на двери, прямо под табличкой. Буквы получились огромными и разными, надпись сначала даже не умещалась на двери, и поэтому последние буквы Алеше пришлось тесно прижать друг к другу, а передние, наоборот, стояли друг от друга на таком расстоянии, словно враждовали между собой. Не слишком это получилось красиво, надо признать.
Галактионыч долго потом допытывался, кто же так изуродовал дверь, а Лешка сидел весь красный, опустив голову и прилежно читая учебник. Галактионыч посмотрел на каждого из нас, а на Алешу почему-то так и не взглянул.
— Так кто же это так постарался? — еще раз спросил Галактионыч. — Надо бы мне сказать автору несколько слов…
Леха засопел и усиленно заерзал на своем месте. Учебник по-прежнему поглощал все его внимание, начисто вырубая из его восприятия сумму внешних впечатлений.
— Молчите? — вздохнул Галактионыч. — Что же… И вдруг прибавил совсем неожиданно: — А придумано, кстати, неплохо. «Биссектриса»! Неожиданно и оригинально. Академия «Биссектриса»…
Тут Леха впервые приподнял голову, и тогда-то Галактионыч впервые взглянул в его сторону.
— Неплохо придумано! — сощурившись, повторил Галактионыч. Жаль, что я не могу сказать этого автору лично. Но довольно об этом.
И больше об этом не говорили…
Академия была придумана Галактионычем. Случилось это так.
В один прекрасный день Галактионыч дал нам на литературе сочинение на тему «Кем я хочу быть?»; и вот тут-то, поскольку мы писали такое сочинение в первый раз, выяснились любопытные вещи. Два мальчика и одна девочка мечтали стать учеными-физиками, три мальчика и одна девочка — биологами (и я среди них тоже, мои родители были биологами), один мальчик — астрономом, один мальчик — математиком (Толик), два мальчика — историками, одна девочка — химиком, две девочки — актрисами, и еще один мальчик (Володя Трубицын) — писателем-фантастом.
После этого Галактионыч несколько дней ходил задумчивым, и мы все гадали, что это такое с ним происходит, а потом он как-то взял и сказал нам посреди урока физики, словно бы ни с того ни с сего:
