Диктатор - Снегов Сергей Александрович (книги без регистрации .TXT) 📗
Гамов с любопытством глядел на лидера оптиматов.
— Понсий, а как вы отнесетесь, если вдруг появится Вилькомир Торба, лидер ваших максималистов, и тоже предложит нам союз?
Понсий Марквард покривился, будто ему в рот попала муха.
— Он уже был с вами в союзе и изменил вам. Я решительно предостерегаю вас от неумного союза с эти ничтожеством.
— Неумного? Неумные действия нехороши, вы правы. Но все-таки… Вдруг он объявится и попросит прощения? Как нам быть тогда?
— Немедленно арестовать! — резко бросила Милошевская.
— Арестуем. А дальше?
— Передать в наши руки! — отрубила она с решительностью, какую не всякий мужчина способен показать.
— Передадим. А дальше?
— Повесим его! — Понсий Марквард был еще категоричней. Дальше разговор пошел почти исключительно с ним, Милошевская только слушала, лишь гневными вспышками глаз поддерживая его требования.
— Хорошо — повесите… Попросите услуг нашего Черного суда?
— Судей, которые умеют выносить смертные приговоры, и у нас хватает. Намыленная петля давно тоскует по шее Торбы. Его надо было повесить лет пятнадцать назад, когда он только начинал свою карьеру. Это был бы дельный политический акт.
— Почему же не повесили его, раз была такая потребность?
Понсий Марквард раздражался — худые щеки побагровели, грохот в голосе стал басовитей.
— Меня удивляют ваши вопросы, диктатор! Чтобы повесить Торбу, надо было иметь власть. А ведь власть была у него.
— Между прочим, имея власть, он вас не вешал. Впрочем, это несущественно. Итак, чтобы вешать противников, нужно иметь власть. Но власти и сейчас у вас нет.
— Вы нам ее вручите — значит, будем иметь. Это же просто!
— Очень просто! Раз передадим вам власть, значит, будете ее иметь. Безупречное рассуждение! Итак, повесите Торбу, но предварительно надо доказать его вину. Какие преступления за ним числите?
— Многие, диктатор.
— Я бы хотел конкретней…
— Я же объяснил — многие. Расшифровываю: очень многие! А точный список его вин установит суд. Судей мы выберем квалифицированных.
— Вообразите себе такую ситуацию, Понсий Марквард. Вилькомир Торба на суде разнесет в щепы все возведенные на него обвинения.
— И воображать не буду. Ненавижу воображение. Мы реальные политики. Если Торбу найдут, его повесят. Вам придется с этим примириться.
— Что же, если уж придется… Никто не хочет задать вопросы вождю оптиматов Понсию Маркварду?
Вопросы хотел задать я. Понсию Маркварду пришлось повернуться ко мне. Он сделал поворот с вызывающим недовольством.
— Где вы были, Марквард, когда Торба изменил нам, а Ваксель победным маршем продвигался по Патине?
— Меня допрашивают? Я думал, мы как равнозначные политики…
— Все же я хотел бы получить ясный ответ.
Марквард возмущенно обернулся к Гамову. Гамов ласково сказал:
— Понсий, у нас задают любые вопросы и получают точные ответы.
Марквард с усилием сдерживал негодование.
— Семипалов, вы и сами понимаете, где я мог быть. Скрывался от ищеек Торбы и военных шпионов Вакселя.
— Зачем вы это делали, Марквард?
— И это вы знаете не хуже меня. Чтобы меня не схватили!
— Вы так боялись Торбы и солдат Вакселя?
— Солдат Вакселя вы тоже боялись и отступали перед ними.
— Зато потом разбили их. Сейчас свободно ходим по вашей стране.
— Я тоже свободно хожу по своей стране, генерал!
— Да, выползли из норы, где бесславно прятались.
Милошевская закричала:
— Протестую, диктатор! Генерал Семипалов переходит все границы!
— Согласен и с вами, как раньше соглашался с вашим другом Понсием, что обсуждение становится недопустимым, — вежливо произнес Гамов. Если бы Милошевская лучше знала Гамова, она бы испугалась его грозной вежливости. — Разрешите задать и вам тот же вопрос, Людмила: и вы хотите повесить Вилькомира Торбу, если он попадет вам в руки?
— Раньше надо его поймать, диктатор. Пока же ваша прославленная разведка…
— Отвечайте прямо! Допустим, случилось так, что Торба у вас в руках. Повесите вы его своими руками?
— Почему своими? Я пианистка, мои руки играют на клавишах рояля, а не свивают петли… Но за смертный приговор проголосую. Надо же решить в конце концов эту проклятую проблему, которая называется вождем максималистов Вилькомиром…
Гамов опять прервал ее:
— С вами ясно. Полковник Прищепа, у вас все в порядке?
— Конечно! Нажмите правую крайнюю кнопку на втором пульте.
Гамов поискал глазами нужную кнопку и нажал ее. В зал вошли два конвоира, между ними двигался Вилькомир Торба. Я часто видел портреты президента Патины. У меня в памяти отложился образ импозантного, невысокого мужчины средних лет — холеное лицо, безукоризненный костюм, обаятельные манеры, хорошо поставленный — с шепелявинкой и грассинкой — голос. В общем, президент отлично исполненного образца. А в зал вошел бродяга — небритый, исхудавший, в грязной одежде… Гамов приподнялся и вежливо проговорил:
— Приветствую вас, президент! Как вы чувствуете себя?
Вилькомир Торба дико озирался. Гамова он, похоже, узнал сразу — по портретам, естественно, — на меня и Прищепу поглядел с недоумением, а при взгляде на Маркварда и Милошевскую глаза его вспыхнули. Проигнорировав Гамова, он обратился прямо к ним:
— И вы здесь, голубчики? Думаете, что на коне? Далеко не ускачете, не дадут. А дадут, сами свалитесь в грязь. Вы, глупцы, не понимаете: ваше счастье всегда было в том, что вам не давали власти. — Только после такого выпада против своих политических противников он счел возможным обратить внимание на нас: — Вы, вижу, Гамов — победитель кортезов и диктатор Латании? А свита на той стороне стола — ваши помощники? Отвечаю на ваш вопрос: чувствую себя отвратительно. Какие еще вопросы? Задавайте скорей, пока не потерял сознания — третий день ничего не ем, второй день ничего не пью.
— В таком случае, вам надо подкрепиться, Торба, — участливо сказал Гамов. — Не хотите ли чаю и печенья?
— А также пива и колбасы, если не поскупитесь кормить узника.
Исиро что-то сказал одному из солдат, солдат ушел. Исиро пододвинул президенту стул около Милошевской, Торба с громким вздохом облегчения опустился на него и вытянул ноги. Милошевская с возмущением отвернулась. Тот же солдат вошел с подносом, на подносе стояла бутылка пива, колбаса, чай и печенье. Торба жадно осушил стакан пива и накинулся на колбасу. Мы молча смотрели, с какой энергией он поглощает еду. Павел с улыбкой прошептал мне:
