Судьба открытия - Лукин Николай (бесплатные полные книги .TXT) 📗
Тогда его заботили розыски потерянных на руднике предметов из лаборатории, казавшейся ему такой значительной. Ну что ж, не зря это казалось!
Сейчас перед Петром Васильевичем, всплыв из глубоких недр памяти, — волевого склада, тонкое, с высоким лбом лицо. Глаза карие. В них — упорная мысль. Одна бровь приподнимается, как бы в недоумении. Рука подпирает щеку, скользит вверх по виску, рассеянным движением теребит рыжие волосы.
Да, физически Лисицын умер. Но отделял ли он свою судьбу от судьбы открытия? Не вкладывал ли всю душу в труд на благо людям? И разве выстраданное им и дорогое для него не развивается, не крепнет, не живет — хотя бы и за пределами видения самого Лисицына?
3
После войны Зберовские переехали в Москву. Григорий Иванович стал работать снова вместе с Шаповаловым. Чтобы предупредить возможность каких-либо взаимных недовольств, Григорий Иванович заранее твердо обусловил, что он отнюдь не претендует на роль руководителя лаборатории. И вышло, будто они поменялись местами: главная роль в лаборатории теперь принадлежит Шаповалову, а Зберовский наблюдает за всей экспериментальной частью.
С приездом Зберовского лаборатория расширила свой профиль. Кроме синтеза углеводов, составляющего центр тяжести работ, здесь начались исследования по химии древесины. В свое время Григорий Иванович не добился разрешения построить для опытов специальный цех завода. Тогда он еще не располагал лабораторным обоснованием некоторых фаз будущего производства. А сейчас, уже в здешней лаборатории, вся необходимая подготовка у него близится к концу.
Лаборатория быстро выросла в крупную научную единицу. Лет через пять-шесть после ее организации для нее под Москвой построили особо оборудованный корпус. В отдельном его крыле, за непроницаемой стеной, сооружен атомный реактор. Тут группа физиков ищет самый совершенный способ разложения известняка и воды — исходного сырья для синтеза. Разложение под воздействием ядерной энергии в принципе сразу удалось, но в то же время требует еще, вероятно, долгих поисков. Получаемые при разложении в реакторе углекислый газ, водород и кислород пока обладают радиоактивными свойствами, а это нежелательно, этого надо избежать.
Опыты по синтезу, которые они ведут, становятся с каждым годом все более похожими на производство. А что касается переработки древесины по методу Зберовского, то один из московских институтов уже кончает проектировать первый небольшой завод, где древесные отходы будут превращаться в полноценные продукты: в обыкновенный сахарный песок, в солодовый сахар, в пищевой крахмал.
Профессору Зберовскому — седому как лунь человеку — прислали приглашение приехать на закладку завода.
Лишь сейчас, окинув мысленно весь путь своей идеи, он изумился пройденному.
Он вспомнил, как думал о химии древесины еще в грязном блиндаже, в войну четырнадцатого года. Вспомнил непрерывную цепь опытов, длившуюся более двух десятилетий. И вот затем попытка проектировать рафинадный цех в Сибири… Давно ли это было?
Григорий Иванович принялся отсчитывать год за годом, загибая пальцы. И не хватило пальцев рук.
Мысль о возможности использовать клетчатку для получения крахмала у него возникла из мечты об утраченном лисицынском открытии. Тогда он только-только приехал в Яропольск.
С тех пор прошло ровно полвека.
Половина века!
И вот председатель одного из дальних совнархозов пишет: «Дорогой Григорий Иванович! Просим Вас пожаловать на торжество по закладке завода, которое состоится…»
Считаешь — сам не веришь. Неужели так? Позади полвека напряженных исканий!..
В тот день, когда для Григория Ивановича уже было заказано место на пассажирском реактивном самолете, в семье Шаповаловых произошло значительное событие. Они получили телеграмму из Керчи. У Сережи и его молодой жены родилась дочь. Вера Павловна все не могла прийти в себя:
— Петя, нет, представь: мы с тобой — дед и бабушка!
Сегодняшний рабочий день Петр Васильевич начал с какой-то внутренней улыбкой, с теплой мыслью о внучке.
Сперва он просматривал бумаги. Потом у него был час приема посетителей. Наконец он пошел к Зберовскому. Григорий Иванович оказался не у себя в кабинете, а на другом этаже — в центральных комнатах лаборатории.
Еще вчера закончили готовить катализаторы нового состава. Теперь приступили к испытанию их — к очередному опыту по синтезу. Опыт делается в больших, почти промышленного типа аппаратах; эти аппараты занимают несколько смежных комнат и сообщаются между собой стеклянными трубами.
У общего пульта управления, видимо волнуясь, сидят два аспиранта. Молодой руководитель опыта, ученик Петра Васильевича, защищающий на днях диссертацию на докторскую степень, обходит аппараты. Он просматривает всю систему перед опытом.
Всюду во множестве — циферблаты, стрелки, контрольные лампочки. Вдоль всей линии пощелкивают счетчики радиоактивных, заряженных частиц.
— Убрать радиоактивные изотопы! — тихо говорит руководитель.
Один из аспирантов толкает рычажок у пульта.
— Повысить давление на шесть атмосфер!..
Не вмешиваясь в ход работ, Григорий Иванович и Петр Васильевич стоят сейчас в первой комнате, где от потолка свешивается бункер с дробленым известняком. Здесь же два устройства, действующие электричеством: одно — для разложения известняка, второе — для разложения воды.
Если фотосинтез требовал огромного количества световой энергии, то теперь энергетические затраты в десятки раз меньше. Водород и кислород, полученные от разложения воды, идут по трубам в аппараты синтеза. Там они снова образуют воду, при своем соединении — вместо света — обеспечивая синтез углеводов энергией.
Всем в лаборатории хочется, чтобы скорее можно было отказаться от электрического тока для разложения сырья. Водород и кислород, так же как и углекислый газ, должны прийти сюда прямо из атомного реактора; лаборатория непременно достигнет этого через год-другой. Не зря же здесь атомный реактор и группа талантливых физиков!
Притронувшись к локтю Зберовского, Петр Васильевич в шутку сказал, что все уже, по существу, на месте. Их энергосеть в какой-то части питается током атомных электростанций. В конце концов, значит, синтез все-таки уже идет за счет ядерных сил.
Григорий Иванович, чуть улыбнувшись, ответил легким кивком.
А опыт начинался.
Из соседней комнаты донесся голос:
— Включите воду.
Видно — у пульта управления рука аспиранта поднялась к кнопкам. И тотчас, едва слышные, зашелестели моторы.
— Известняк! — проговорил руководитель.
Транспортер у бункера откликнулся вибрирующим звуком.
— Какие показания?
— Ноль семь, ноль пятнадцать, три, два, пять…
Стоящий в стороне, Петр Васильевич оглянулся. Сколько раз он повторял, что запрещает приходить к нему с делами, когда он наблюдает за опытом! А сейчас в двери — секретарша. Тихо окликнув его, она протягивает небольшую пачку бумаг.
— Ну, что там? — спросил Шаповалов и неохотно взял у нее бумаги.
Первый лист был напечатан на машинке, со штампом какого-то совхоза. На нем надписи: надо думать, эти бумаги долго блуждали, их переадресовывали из института в институт.
Дальше, — вероятно, некогда пострадавшая от плесени, неопрятного вида тетрадка, исписанная от руки по-немецки. Почерк острый, готический, мелкий.
Напоследок — совсем поблекший лист бумаги, где, однако, можно разобрать размашистые, торопливые, местами даже с кляксами, строчки русского текста.
Взгляд Петра Васильевича сначала остановился именно на ветхом последнем листе. Он побежал глазами по строчкам. И вдруг…
«Глубокоуважаемый, высокочтимый Климент Аркадьевич! — прочел он. - Пишет вам человек, всю жизнь посвятивший изучению процессов, сходных с теми, что протекают в листьях растений. Мне удалось многое. Я воспроизвел синтез углеводов на катализаторах, приготовленных из неорганических веществ. Я разработал способы промышленного синтеза сахарозы и крахмала. Эти продукты могут быть получены искусственным путем в большом количестве и станут очень дешевыми…»
