Работа над ошибками. Дилогия - Лукьяненко Сергей Васильевич (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно .TXT) 📗
— Слыхал. Как не слыхать. Троих людей знал, которые говорят, что ее видели. Да что видели, и сейчас, если на гору посмотрят, видят. Один даже на запад уехал, говорил, «чтоб не маячила».
Я искоса посмотрел на гору. Перекрученный веер бесстыдно сверкал в проглянувшем в прореху облаков солнце.
— Сами вы не видали?
— Нет. Как-то долго стоял, и так смотрел, и эдак. Говорят, красивая такая… — Он неопределенно взмахнул руками. — Только видеть ее могут не все.
— А если пойти в горы, посмотреть?
— Нельзя туда ходить, — резко ответил Андре. — Это каждому известно. Кто в горы пошел — назад не возвращается!
— Почему? Что там опасного?
— Мало ли… — Андре снова обрел флегматичность. — Звери, пропасти. В горах опасно.
— Опасно, но кто-то должен был вернуться. Что за звери, от которых спасения нет?
Возница пожал плечами. Потом сказал:
— Может… может, их железный человек убил.
— Железный человек?
— А ты приезжий, значит?
— Угу.
Андре кивнул.
— С востока?
— Ага.
— И впрямь говорят, что вы там будто на другом острове живете… Ходит тут в горах такой. В два человеческих роста. Из железа. На ходу деревья ломает. Хорошо, вниз никогда не спускается.
— Давно ходит?
— Всегда. — Андре бросил мне поводья. — Тьфу ты, как заговоришь о всяких страстях, так совсем живот подводит…
Он ломанулся в заросли, на ходу расстегивая ремень. А я очумело уставился на гору.
Железный человек? Робот?
Я совершенно не ожидал встретить здесь что-то подобное! Функционалы не используют технику. Особенно такую… научно-фантастическую. Живые дома, порталы… даже какие-нибудь силовые поля — в это верю. В робота, в механического охранника — нет. Сказки, сплетни, страшилки…
— Однажды сам его видел. — Из кустов Андре возвращался повеселев. — Маленький был, ну не совсем чтоб, но дурной. С друзьями пошли в гору ягоды собирать. Ну… выше, чем положено, поднялись. Я малинник нашел, стою, обрываю, больше в рот, чем в корзину. И вдруг грохот, сквозь лес кто-то идет. Я на месте столбом стою. А тут сквозь деревья мелькает… Как человек, только выше. В два раза. — Он подумал. — Нет, не в два, раза в полтора. Я же все-таки пацан был, да и ростом никогда не отличался. Из железа, сверкает весь. И глаза стеклянные такие… — Он беспомощно повел руками. — Как у стрекозы, вот. Веришь?
— Верю, — тихо сказал я. — Если глаза как у стрекозы, то, наверное, верю. Фасеточное зрение, довольно разумно…
— Ты доктор, тебе видней, — кивнул Андре. — Спасибо, что не смеешься. Мне-то не особо поверили. То есть в железного человека верят, а что я видел — нет. Ремня всыпали, да и велели не ходить куда не следует. Я больше никого не знаю, кто б его видел. Те, кто сдуру на гору полез, наверное, видели перед смертью. А меня, я потом так подумал, потому не тронул, что я все-таки малец был. С мальца какой спрос… Башню вот — да, видят некоторые. Я как-то господину Дитришу сказал, что дурь это все. Он засмеялся, хоть и невесело. И сказал, что башня-то есть. Он сам ее видит, только показать никому не может.
— Вот это да, — только и вымолвил я.
Все-таки, похоже, я принял правильное решение. Выслушает меня Дитриш или нет, поверит или прогонит прочь — но он один из немногих здесь, кто действительно может поверить.
Поверить и помочь.
17
Мы всегда склонны недооценивать своих ровесников. Да, нам с ними комфортнее всего, мы слушаем одну музыку, читаем одни книги, работаем (хотя бы поначалу) на одинаковых должностях — в словосочетаниях «молодой инженер», «молодой врач» или «молодой сисадмин» существенно будет все-таки прилагательное. Но вот каких-то великих дел мы от них не ждем. Нам проще смириться с мудростью стариков, опытом зрелых людей или даже гениальностью ребенка. Но наш ровесник — ну как он может совершить что-то значительное, как может пользоваться уважением и любовью больше, чем мы? Это же Колька, Петька, Сережка. Мы с ним в детском саду дрались, в школе хулиганили, в студенчестве оттягивались. Я же его знаю как облупленного, он обалдуй обалдуем, хороший парень, но звезд с неба не хвата… Что? Хватает? Вот прямо так? Его научные статьи во всем мире публикуются, его в Гарвард зовут лекции читать? Да не может быть… меня преподаватели всегда ему в пример ставили…
Наверное, все дело именно в этом. Когда видишь своего ровесника, который пользуется всеобщим уважением, возникает… ну, даже не зависть. Что-то вроде растерянности и сомнения. И невольно думаешь, а мог бы ты сам оказаться на его месте?
Усадьба господина Дитриша, а точнее — рода Дитришей, производила впечатление настоящего семейного гнезда — старого, но крепкого, обжитого до последнего чуланчика, настолько сроднившегося с окружающей местностью, что оно выглядело естественнее гор, лесов и виноградников. Может быть, за это надо было благодарить архитектора, а может быть — время. Время на самом деле лучший архитектор. Оно даже унылый доходный дом способно превратить в жемчужину городского ансамбля. В свое время парижане демонстрации устраивали против Эйфелевой башни, а сейчас без нее Парижа считай что и нет…
Мне предложили войти в дом, сообщив, что Дитриш вот-вот вернется с конной прогулки, или подождать в беседке перед усадьбой. Я скромно выбрал беседку, что, впрочем, не помешало слуге принести мне зеленый чай и тоненькие сигары. Обнадеживающее гостеприимство. Я сидел в увитой зеленью беседке, смотрел на мирный пейзаж вокруг, но взгляд то и дело скользил к башне. Она была теперь совсем близко. Я мог ее рассмотреть во всех деталях и пришел к мысли, что первая аналогия — со скрученным веером — была очень удачной. Представьте себе, что из единого фундамента выстроили из стекла и стали десятка три тонких и высоченных небоскребов, каким-то чудом удерживающихся в наклонном положении. Потом слегка сдвиньте небоскребы так, чтобы они наползали друг на друга. И получившийся полусложенный веер закрутите вокруг оси спиралью.
Представили?
Теперь добавим размеры. Высотой «пластины веера» должны быть метров триста. Шириной — метров двадцать. Толщиной — метров пять, может, немногим больше.
И вот вся эта футуристическая, абсолютно нелепая в горах конструкция нависала над старинной каменной усадьбой. Наверняка временами тень от нее накрывала и усадьбу, и двор вокруг нее.
Но этого никто не замечал.
Я успел до половины скурить сигару, оказавшуюся куда вкуснее папирос Андре, когда на дороге, вьющейся среди виноградников, показался конный. Каким-то образом молодой землевладелец уже узнал о моем появлении — он бросил слуге поводья возле самой беседки и пошел прямо ко мне. Белый костюм для верховой езды, высокие белые сапоги из мягкой кожи — он выглядел именно так, как в моем представлении и должен был выглядеть богатый и уважаемый землевладелец, отправившийся осматривать свои владения.
Я поднялся навстречу.
Дитриш был моим ровесником и немного походил на меня. Вот только был явно физически крепче, рыхлость городского жителя его не коснулась (ну да, попробуй всю жизнь ходить пешком и скакать на лошади на свежем воздухе — много у тебя останется лишнего жирка или бледной пухлости физиономии?). В довершение всего хоть мы и были чем-то похожи, но Дитриш был явно красивее. Это я признал совершенно честно и объективно. Причем красив он был не слащавой юной красотой, ценимой немолодыми женщинами («красавчик!») и не брутальностью городского мачо, ценимой юными девушками («настоящий мужик!»), а какой-то общей правильностью и лица, и фигуры. В общем, женщины в него должны были влюбляться, а мужики уважать.
У меня возникла горькая мысль, что я вижу нечто вроде улучшенной копии самого себя.
— Добрый день. — Он протянул руку, легко и дружелюбно улыбаясь. — Вы давно меня ждете?
— Нет, недолго. — Я пожал ему руку, признавая, что и рукопожатие было приятным. — Спасибо. Меня угостили чаем и сигарами. Рад вас видеть, господин Дитриш.
— Аль, — сказал Дитриш. — Просто Аль. Мы, кажется, ровесники.
