А.и Б. Стругацкие. Собрание сочинений в 10 томах. Т.1 - Стругацкие Аркадий и Борис (первая книга TXT) 📗
Они еще раз посмеялись.
— Послушайте... э-э... Владислав,— сказал Юрковский.— Мы довольны работой обсерватории, вы это знаете. Я очень доволен вами, Владислав. Отчетливо... э-э... работаете. И я вовсе не собирался беспокоить вас в моем, так сказать... э-э... официальном качестве. Но вот все тот же вопрос о людях. Понимаете, Владислав, некоторое — я бы сказал законное — недоумение вызывает тот факт, что у вас... э-э... Вот за последний год у вас здесь закончено двадцать работ. Хорошие работы. Некоторые просто превосходные. Например... э-э... эта, об определении глубины экзосферных слоев по конфигурации тени колец. Да. Хорошие работы. Но среди них нет ни одной самостоятельной. Шершень и Аверин. Шершень и Свирский. Шершень и Шатрова... Возникает вопрос: а где просто Аверин и Шатрова? Где просто Свирский? То есть создается впечатление, что вы ведете свою молодежь на помочах. Конечно, более всего важен результат, победителя не судят... э-э... но при всей вашей загруженности вы не имеете права упускать из виду подготовку специалистов. Им ведь рано или поздно придется работать самостоятельно. И, в свою очередь, людей учить. Как же это у вас получается?
— Вопрос законный, Владимир Сергеевич,— сказал Шершень после некоторого молчания.— Но как на него ответить — не представляю. И выглядит это подозрительно. Я бы сказал, мерзко. Я уж тут несколько раз пытался отказываться от соавторства — знаете, просто чтобы спасти лицо. И представьте себе, ребята не разрешают. И я их понимаю! Вот Толя Кравец.— Он похлопал ладонью по фотокорректуре.— Великолепный наблюдатель. Мастер прецизионных измерений. Инженер чудесный. Но...— он развел руками,— недостаточно опыта у него, что ли... Огромный, интереснейший наблюдательный материал — и практически полная неспособность провести квалифицированный анализ результатов. Вы понимаете, Владимир Сергеевич, я же ученый, мне до боли жалко этот пропадающий материал, а опубликовывать это в сыром виде, чтобы выводы делал Габдул Кадырович, тоже, знаете ли, с какой стати. Не выдерживает ретивое, сажусь, начинаю интерпретировать сам. Ну... у мальчика же самолюбие... Так и появляется — Шершень и Кравец.
— М-да,— сказал Юрковский.— Это бывает. Да вы не беспокойтесь, Владислав, никто ничего страшного не предполагает... Мы отлично знаем вас. Да, Анатолий Кравец. Кажется, я его... э-э... припоминаю. Такой крепыш. Очень вежливый. Да-да, помню. Очень, помню, был старательный студент. Я почему-то думал, что он на Земле, в Абастумани... Э... да. Знаете, Владислав, расскажите мне, пожалуйста, о ваших сотрудниках. Я уже всех их перезабыл.
— Что ж,— сказал Шершень.— Это не трудно. Нас здесь всего восемь человек на всей Дионе. Ну, Дитца и Оленеву мы исключим, это инженеры-контролеры. Славные, умные ребята, ни одной аварии за три года. Обо мне говорить тоже не будем, итого у нас остается всего пять собственно астрономов. Ну, Аверин. Астрофизик. Обещает стать очень ценным работником, но пока слишком разбрасывается. Мне лично это никогда в людях не нравилось. Потому мы и с Мюллером не сошлись. Так. Свирс-кий Виталий. Тоже астрофизик.
— Позвольте, позвольте,— сказал Юрковский, просияв.— Аверин и Свирский! Как же... Это была чудесная пара! Помню, я был в плохом настроении и завалил Аверина, и Свирский отказался мне сдавать. Очень, помню, трогательный был бунт... Потом я у них принимал экзамен у обоих сразу, и они еще отвечали мне с этакой... лихостью. Дескать, знай, кого выгоняешь. Большие были друзья.
— Теперь они поохладели друг к другу,— грустно сказал Шершень.
— А что... э-э... случилось?
— Девушка,— сердито сказал Шершень.— Оба влюбились по уши в Зину Шатрову....
— Помню! — воскликнул Юрковский.— Маленькая такая, веселая, глаза синие, как.... э-э... незабудки. Все за ней ухаживали, а она отшучивалась. Изрядная была забавница.
— Теперь она уже не забавница,— сказал Шершень,— Запутался я в этих сердечных делах, Владимир Сергеевич. Нет, воля ваша. Я в этом отношении всегда выступал против вас и буду впредь выступать. Молодым девчонкам на дальних базах не место, Владимир Сергеевич.
— Оставьте, Владислав,— сказал Юрковский, нахмурясь.
— Дело, в конце концов, не в этом. Хотя я тоже многого ожидал от этой пары — Аверин и Свирский. Но они потребовали разных тем. Теперь их старую тему разрабатываем мы с Авериным, а Свирский работает отдельно. Так вот Свирский. Спокойный, выдержанный, хотя и несколько флегматичный. Я намерен оставить его за себя, когда уйду в отпуск. Еще не совсем самостоятелен, приходится помогать. Полагаю, дело в том, что он привык работать с Авериным. Ну о Толе Кравце я вам рассказывал. Зина Шатрова...— Шершень замолчал и шибко почесал затылок.— Девушка! — сказал он.— Знающая, конечно, но... Этакая, знаете ли, во всем расплывчатость. Эмоции. Впрочем, особых претензий к ее работе у меня нет. Свой хлеб на Дионе она, пожалуй, оправдывает. И наконец, Базанов.
Шершень замолчал и задумался. Юрковский покосился на фотокорректуру, затем не выдержал и сдвинул крышку пресса, закрывавшую титульный лист. «Шершень и Кравец,— прочитал он.— Пылевая составляющая полос Сатурна». Он вздохнул и стал глядеть на Шершня.
— Так что же? — сказал он — Что же... э-э... Базанов?
— Базанов — отличный работник,— решительно сказал Шершень.— Немного строптив, но хорошая, светлая голова. Ладить с ним трудновато, правда.
— Базанов... Что-то я не помню его последних работ. Чем он занимается?
— Атмосферник. Вы знаете, Владимир Сергеевич, он очень щепетилен. Работа готова, ему еще Мюллер помогал, нужно публиковать — так нет! Все он чем-то недоволен, что-то ему кажется необоснованным... Вы знаете, есть такие... очень самокритичные люди. Самокритичные и упрямые. Его результатами мы давно уже пользуемся... Получается глупое положение, не имеем возможности ссылаться. Но я, откровенно говоря, не очень беспокоюсь. Да и упрям он ужасно и раздражителен.
— Да,— сказал Юрковский.— Такой... э-э... очень самостоятельный студент был. Да... очень,— Он как бы невзначай протянул руку к фотокорректуре и словно в рассеянности стал ее листать.— Да... э-э... интересно. А вот эту работу я у вас еще не видел, Владислав,— сказал он.
— Это моя последняя,— сказал Шершень, улыбаясь.— Корректуру, вероятно, сам на Землю отвезу, когда в отпуск поеду. Парадоксальные результаты получены, Владимир Сергеевич. Просто изумительные. Вот взгляните...
Шершень обошел стол и нагнулся над Юрковским. В дверь постучали.
— Простите, Владимир Сергеевич,— сказал Шершень и выпрямился.— Войдите!
В низкий овальный люк, согнувшись в три погибели, пролез костлявый бледный парень. Юрковский узнал его — это был Петя Базанов, добродушный, очень справедливый юноша, умница и добряк. Юрковский уже начал благожелательно улыбаться, но Базанов только холодно кивнул ему, подошел к столу и положил перед Шершнем папку.
— Вот расчеты,— сказал он.— Коэффициенты поглощения.
Юрковский спокойно сказал:
— Что же это вы, Петр... э-э... не помню отчества, и поздороваться со мной не хотите?
Базанов медленно повернул к нему худое лицо и, прищурясь, поглядел в глаза.
— Прошу прощения, Владимир Сергеевич,— сказал он.— Здравствуйте. Боюсь, я немного забылся.
— Боюсь, вы действительно немного забылись, Базанов,— негромко произнес Шершень.
Базанов пожал плечами и вышел, захлопнув за собой люк. Юрковский резко выпрямился, и его вынесло из-за стола. Шершень поймал его за руку.
— Магнитные подковки у нас полагается держать на полу, товарищ генеральный инспектор,— сказал он смеясь.— Это вам не «Тахмасиб».
Юрковский смотрел на закрытый люк. «Неужели это Базанов?»— с удивлением думал он.
Шершень стал серьезен.
— Вы не удивляйтесь поведению Базанова,— сказал он.— Мы с ним повздорили из-за этих коэффициентов поглощения. Он полагает ниже своего достоинства считать коэффициенты поглощения и уже двое суток терроризирует всю обсерваторию.
Юрковский сдвинул брови, пытаясь вспомнить. Затем он махнул рукой.
