В глубине Великого Кристалла. Том 2 - Крапивин Владислав Петрович (книга бесплатный формат TXT) 📗
Я чувствовал, как ему неловко, и ожидал с некоторым злорадством.
Он подошел, глянул исподлобья. Пробубнил:
— А чего… Мне и в этой не холодно.
— Ну-ну…
— А они… почти что бездомные…
— Ты, кажется, оправдываешься, — язвительно сказал я.
— Ну и оправдываюсь… Ты небось ругаться будешь.
— Буду. Чего тебя понесло в эту компанию? Вот накостыляли бы — и драпать. И правильно бы сделали…
— Не накостыляли бы! Они ребят не трогают!
— Смотря каких…
— Никаких!
— Как это ты усмотрел в них такое благородство? С виду весьма характерные юные уголовники.
Петька хихикнул:
— Даже и не с виду… Но ребят правда не трогают. И деньги, которые проиграли, отдали сразу. Хотя и не должны были.
— Почему же не должны?
— Потому что между собой они, оказывается, играли понарошку. У них деньги общие. А я не знал, начал всерьез…
— Между собой понарошку, а если бы обыграли тебя, не вернули бы ни гроша, будь уверен…
— Нет, — вздохнул Петька. — Ты не понимаешь. Они какие-то не такие.
— Какие «не такие»?
— Ну, ты, наверно, думаешь, это как сарайские пацаны в сорок девятом году…
Я, признаться, так и думал. Юные жители окраинного поселка Сараи были известны в свое время всему Старотополю.
— Сейчас другое время, — философски разъяснил Петька. — И нравы другие…
— Нравы!..
Петька сел рядышком и серьезно спросил:
— Знаешь, что они про тебя сказали?
— Про меня?.. Спорим, что знаю! «Тот толстый фраер на скамейке небось твой папахен? Не зашибет за куртку?»
— Нет. Один попросил: «Скажи своему папе спасибо за куртку, он хороший…»
— Елки-палки, прямо рождественский рассказ, — крякнул я.
Петька взбодрился и весело сообщил:
— Теперь, между прочим, я свободно могу ходить по этим Пристаням. И ты со мной…
Но никакие Пристаня мы посещать, конечно, не стали. Следующим утром отправились на Загорское кладбище.
Это был густой массив косматых, черных от старости сосен, дремучих берез и тополей. А внизу — сплошные кусты, репейники и бурьян.
Лишь к маленькой кладбищенской часовне тянулась расчищенная дорога. А дальше — джунгли.
Хорошо хоть, что с погодой нам повезло: утро выдалось неожиданно сухое и ясное.
Сквозь хвою и облетевшие ветки колюче светило холодное солнце, синели клочки неба. Но заросли, через которые мы пробирались, хранили в себе запахи вчерашнего дождя.
Бр-р…
Петька уверенно ломился вперед. Кое-где среди могильных решеток сохранились намеки на дорожки, но чаще приходилось двигаться напролом.
Я сказал Петьке в спину:
— Неужели ты что-то помнишь? Ведь ничего же прежнего не осталось…
Он выговорил, отдувая от лица сухие листья и паутину:
— Главное — найти тот дом. Сторожку… А от нее точно на запад сто пятнадцать шагов. Я помню…
Ну да, он помнил, конечно. Для него-то много ли времени прошло! Но здесь прошло около сотни лет. И ничего памятного для Петьки безжалостное время не оставило.
Для меня тоже.
Где-то здесь были похоронены тетя Глаша и дядя Костя. Я, уже взрослый (но еще, конечно, до старта «Иглы»), приезжал в Старотополь, бывал на их могилах. Но теперь и не помышлял найти их в этом заросшем хаосе… А Петька уверенно пробирался вперед, будто внутри у него был компас.
И мы вышли к древней кладбищенской сторожке! Я тоже узнал ее. Точнее, это была не сторожка, а длинный приземистый дом с узкими окнами и крутой двухскатной крышей. Сложенный наполовину из кирпича, а наполовину из плоских серых камней. Он врос в землю по самые окна. И все же, судя по протоптанной от крыльца дорожке, был обитаем…
Петька подошел к углу дома, прищурился, глянул вдоль стены и решительно зашагал, что-то бормоча под нос. Про меня будто забыл.
И опять были заросли, косые ржавые решетки, кресты, переплетение веток и твердого, как проволока и жесть, репейника.
Вдруг Петька остановился. Резко. В двух шагах от могучего, прямо поднебесного тополя. Поднял голову, сказал шепотом:
— Ух, какой ты сделался…
— Это ты мне? — беспонятливо отозвался я.
— Это я ему. Тополю… Я его посадил вот таким. — Петька, не оглядываясь, поднял руку до плеча. — Это был большой сук, его отломило грозой от тополя на нашей улице, и я вкопал здесь. И он прижился…
— Ты уверен, что это он?
— Конечно! Смотри — шина! Я ее положил тогда как загородку вокруг саженца. А теперь — вот…
Метрах в двух от земли на могучем стволе сидела старинная автомобильная шина. Видимо, тополек, превратившись в тополь, заполнил все ее кольцевое пространство, а потом, вырастая, поднял этот резиновый пояс в высоту. Мало того, он в конце концов разорвал шину. И все же она сидела плотно, охватив ствол подковой…
«Ну а где же…» — стесненно подумал я. Или, кажется, сказал вслух. Вокруг была колючая высокая трава. Никакого намека на памятник.
Петька быстро оглянулся на меня, встал на колени, скрывшись в траве по плечи. Начал вырывать стебли и рыть землю руками. Потом оглянулся опять:
— Смотри…
Я опустился рядом. Из-под земли и стеблей торчал угол темного камня.
К счастью, у меня хватило ума взять с собой большой складной нож. Мы начали им рыть податливую почву, резать корни. И через четверть часа очистили верхнюю часть поваленного гранита. Открылся на темной поверхности желтоватый, с трещинками фаянс. Петька старательно протер его ладонями. И глянула на нас мама. Молодая…
Нечего было и думать самим поднять памятник. Мы пошли назад, к сторожке. Оказалось, что там кладбищенская контора. Вполне современная, несмотря на заброшенный вид дома. Даже с аппаратами всех внешних коммуникаций. Двое молодых мужчин вполне интеллигентной (я бы сказал «аспирантской») внешности выслушали меня, затем вместе с нами сходили к отрытому камню. И сказали, что за три дня поставят памятник и приведут могилу в порядок.
В конторе мы оформили соглашение. Эти ребята запросили совсем небольшую сумму, и я заплатил вдвое — натуральными пластиковыми ассигнациями здешнего банка.
Все были довольны друг другом. Правда, Петька не выдержал, упрекнул:
— А чего тут у вас такое захолустье? Не проберешься. Воспитанные кладбищенские смотрители не обиделись.
Объяснили, что смотреть за всем кладбищем здешняя служба не в состоянии. И рады бы, да нет ни сил, ни средств.
— Но когда просят, мы помогаем, восстанавливаем, — сообщил очкастый служитель. — Сейчас, кстати, часто обращаются, просыпается у людей голос крови…
«Голос крови… Голос крови… — толкалось у меня в голове, когда в такси-фаэтоне ехали в гостиницу. — Кто же мы с Петькой друг другу? Двойники? Братья? Люди из разных миров, сведенные вместе каким-то аномальным поворотом межпространственных космических дорог? Или все-таки я и он — одно и то же? Одно целое?.. А мама?.. А этот Старотополь — он чей? Петькин или мой?..»
Петьку же, оказывается, занимали совсем другие мысли, более приземленные. Когда поднялись в номер, он спросил:
— Как ты думаешь, не надуют нас эти парни? А то деньги получили вперед и теперь решат, что можно ничего не делать…
— Через три дня сходим посмотрим…
— А… — Петька растерянно мигнул. — Разве мы будем здесь еще три дня?
— А разве нет?
Он виновато обмяк.
— Что с тобой, Петух?
— Я думал, мы сегодня вечером уедем обратно. Понимаешь… я послезавтра должен петь… Ну, «Песню Джима». Я обещал. В школьном хоре…
— Записался, что ли?
— Ага…
— И ничего не говорил! Он завздыхал и засопел.
— Ну а если пропустишь это выступление, что страшного? Тебя же отпустили в эту поездку…
Петька молчал. И я чувствовал, что для него эта песня в назначенный день — очень важное дело. Может быть, связь между прошлой и нынешней жизнью. Может быть, способ отчистить эту песню от липкого воспоминания о Полозе. Или что-то еще. Какое-то внутреннее оправдание и утверждение…
