Зов пространства - Уиндем Джон Паркс Лукас Бейнон Харрис (хороший книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Как бы то ни было,, идея насчет упадка английской империи окрепла, — настоящие сверхдержавы так себя не ведут, они на Луне высаживаются с помпой и сразу наперегонки зарываются в камень. Им бы не пришло в голову явиться чуть ли не к шапочному разбору и надуть на открытом месте убогий мыльный пузырь. Что за нелепая бравада? Нет, явно тут дело нечисто… Чтобы об этом догадаться, вовсе не обязательно страдать, как русские, маниакальной подозрительностью…
Советская агентура получила приказ: разузнать, что прячут у себя под куполом британцы. Довольно скоро поступили первые разведданные, и были они не слишком утешительны
Как и предполагалось, одновременно со станцией англичане энергично сооружали ракетные шахты. Тем же занимались и две другие экспедиции — с той лишь разницей, что русские предпочитали шахтам пусковые установки Дальнейшая разведка открыла еще один, отнюдь не благостный, аспект Английской Лунной станции — как выяснилось, большой компьютер, в отличие от прочих станционных компьютеров, укрывался на дне весьма глубокой шахты. В числе его самых ярких достоинств была программа автоматического запуска ракет. Помогали ему в этом очень несложное устройство, тасующее перфокарты, и хронометр. Каждая карта соответствовала конкретной цели, а для того чтобы она попала в компьютер, требовалось, в частности, падение воздушного давления на станции. Нормой считались пятнадцать фунтов на квадратный дюйм. Конечно, был значительный допуск в ту и другую сторону, но если бы купол подвергся серьезной декомпрессии — ниже семи фунтов на квадратный дюйм, — автоматическое управление ракетами пришло бы в действие тотчас. В общем, русским ничего другого не оставалось, как желать от всего сердца, чтобы купол Флендериса всегда пребывал в целости и сохранности.
За годы между открытием станции и вступлением Труна в должность ее начальника ему довелось попутешествовать со многими экспедициями. Некоторые из них, как, например, апеннинская, состояли из полутора десятков человек; они везли припасы на тракторах, фотографировали местность и ночевали в крошечных — на несколько мест — куполах Флендериса, которые позволяли снять скафандры, нормально поесть и поспать в относительном уюте.
В других походах Труна сопровождали один-два спутника, и они уже не шли пешком, а летели на реактивных платформах. Проходимость тракторов оставляла желать лучшего — как правило, от кратера радиально убегали многочисленные трещины, подчас создавая неодолимые препятствия. Иные тянулись на сотни миль в длину и Бог знает на сколько уходили в мглистые глубины. Лишь подгадав время, когда солнечные лучи падали отвесно, в нескольких милях внизу можно было разглядеть завалы из камней. В такие часы геологи превращались в спелеологов.
Трун и сам быстро освоил профессию селенолога. Со дня своего прилета он лелеял мечту побывать с фотокамерой на другой стороне Луны. По слухам, русские в первый же год отправили на темную сторону экспедицию, и она сгинула. Но насколько это соответствует истине, не позволяла узнать столь любимая Советами завеса секретности. К прискорбию Труна, поход отложили до усовершенствования реактивных платформ.
Впрочем, не было оснований надеяться, что темная сторона преподнесет какие-то диковины. Да Труна и не слишком огорчало, что лавры первопроходца могут достаться другому. Он всего себя отдал строительству лунной станции. Он лавировал и хитрил. Он подбросил Флендерису идею лунного купола и помог с конструированием, а когда возникла опасность, что купол отвергнут из-за его уязвимости, он предложил другому своему знакомому разработать систему автоматического возмездия. Этот проект получил название «Пат».
«Тут лучше действовать с соавторами, чем в одиночку, — рассуждал он и тогда, и потом. — Главное, чтобы дело двигалось».
Еще совсем недавно Трун считал свою задачу в основном выполненной и собирался через восемь месяцев сдать станцию преемнику. За ее будущее едва ли стоило беспокоиться: после открытия месторождений редких элементов в ней стали видеть не только дорогостоящую игрушку для военных, но и источник практической выгоды. К станции прониклись уважением астрономы, да и медиков заинтересовали эксперименты в особых условиях.
Но тут разразилась война, и приходилось гадать: не означает ли она конец лунной станции? А если станция и спасется, хватит ли у Земли средств после Апокалипсиса, чтобы поддерживать в ней жизнь? Разве не напрашивается предположение, что в разоренном мире все будут озабочены только собственным выживанием и никому не будет дела до таких экзотических проблем, как покорение космоса? Впрочем, тут ничего не изменишь, а значит, остается только ждать и хвататься за любую соломинку, если она появится. И можно лишь надеяться, что проект «Пат» и дальше будет удерживать от атаки русские орбитальные станции, если они еще целы… Как ни крути, почти семь десятков атомных и водородных бомб — многовато для одной страны, даже если эта страна раскинулась на одну шестую земной суши. Слишком высокая цена за уничтожение крошечной лунной станции…
«Да, — подумал Трун, — если нам повезет и врагу не изменит здравомыслие, у Английской Лунной будут хорошие шансы на спасение».
Он поднялся на ноги и вышел из-за скалы. Несколько секунд, не шевелясь, созерцал лунную станцию — одинокая алая фигурка посреди черно-белой пустыни. Затем неспешно двинулся назад между ракетными шахтами..
В конце обеда он попросил врача не отказать в любезности и зайти к нему в кабинет на чашку кофе. Там, глядя поверх чашки ей в глаза, он сказал:
— Похоже, действует.
Элен с усмешкой посмотрела на него сквозь дым своей сигареты.
— Да, ты прав. Действует, как изголодавшийся бактериофаг. Кажется, будто я смотрю фильм, который крутят с удвоенной скоростью. — Помолчав немного, она добавила: — Разумеется, я не знаю, как обычно реагируют командиры станций, когда их подозревают в измене и чуть ли не собираются линчевать, но меня бы не удивила несколько меньшая… э-э… невозмутимость.
Трун ухмыльнулся:
— По-твоему, мне недостает самолюбия? — Он отрицательно качнул головой. — Элен, наш мирок — штука не совсем обычная. Поживи в нем подольше, и я посмотрю, что уцелеет от твоих нынешних принципов.
— Меня это уже сейчас беспокоит.
— И все-таки необходима мера. Однажды мой предшественник сказал так: «В этом странном, малопригодном для жизни муравейнике я открыл неоспоримый закон: эмоциональный компонент любой ситуации как минимум на семьдесят пять процентов выше нормы». Уж не знаю, откуда он взял эту цифру; но принцип абсолютно верен. Вспомни, не далее как сегодня утром ты была вполне готова разделить общую точку зрения. Это рождало драматизм, чувство сопричастности к жизни, излечивало от скуки. Дома бы тебе ничего такого не понадобилось, да и я вел бы себя по-другому, но здесь надо знать, когда необходима твердость, а когда — гибкость. Теоретически я — командир станции, за мной — все могущество короны, и это позволяет нам сохранять определенную форму отношений. Однако на практике я больше похож на патриарха. Иногда я вынужден вспоминать устав и козырять своим чином, но чем реже я это делаю, тем лучше.
— Я это заметила, — кивнула она.
— Собираясь обосноваться на Луне, мы знали, что возникнут частные проблемы, хотя предвидеть их все не могли. Мы выбирали людей, способных ужиться в маленьком коллективе, не подверженных клаустрофобии, — ведь им придется почти безвылазно жить в тесноте станционного купола. Но никому не пришло в голову, что, помимо клаустрофобии, надо бояться и агорафобии — ведь мы заперты в громадной пустоте. Для большинства это противоречие оказалось почти невыносимым, оно не могло не сказаться на моральном состоянии, и через год такой жизни первый командир станции начал хлопотать о введении новых должностей — делопроизводителей, санитаров и поваров. Специально для женщин. Письменное обоснование было исполнено патетики. «Если наша задача — поддерживать боеготовность станции, — писал он, — то в нынешних условиях она практически невыполнима. По моему глубокому убеждению, необходимы срочные практические шаги к тому, чтобы персонал станции приобрел облик нормального человеческого социума, к тому, чтобы в душах не гнездился леденящий страх перед кошмарами бесконечности, перед дикарской свирепостью окружающей природы»
