Во имя твое - Логинов Святослав Владимирович (читать книги регистрация .txt) 📗

Азиатский берег смутной чертой темнел на востоке. Слабое дыхание тёплого ветра доносило оттуда пряные запахи. Пахло листвой, цветами. Не верилось, что сейчас середина зимы.

Наступал тот час ночи, когда тьма особенно сгущается, поэтому Рено грёб, ориентируясь по звёздам, стараясь не смотреть на линию берега, которая могла обмануть взгляд.

Ему сильно повезло, что он, совершенно сухопутный человек, сумел попасть на генуэзский корабль, торгующий с восточными странами. Просто купцу был нужен плотник, и Рено понравился ему. В залог пришлось отдать все деньги, что Рено скопил за месяц работы в порту, зато теперь он был в виду сирийского берега и плыл на похищенной шлюпке, гребя ладонями, потому что вёсел в шлюпке не оказалось.

Скорее всего, ему не удалось бы добраться до берега, но ветер вскоре переменился и стал дуть с моря всё более резкими холодными порывами. Зубчатая стена скал постепенно вырастала, закрывала звёзды, лодку ударило о камни и перевернуло.

Избитый волнами Рено выбрался на берег. Вокруг вздымалось к близкому небу множество скал. Оставалось только найти самую высокую.

Наверху росли кусты, и Рено на ощупь наломал сухих веток. Но трут промок и не загорался, костра развести не удалось. Рено сидел мокрый, мелко дрожа. Потом ветер прекратился. Сразу усилился пьяный запах незнакомых трав, закружилась голова. Тьма ещё больше сгустилась, небо надвинулось совсем близко, казалось, до звёзд можно достать рукой. И Рено вовсе не удивился, когда одна из звёзд тихо упала и подожгла собранные ветки. Бледное пламя взвилось, рассыпая сотни новых звёзд, улетающих на небо, и осветило самого Рено и тёмную фигуру, сидящую напротив.

– Рената… – позвал Рено.

Она сидела неподвижно, не отвечала и глядела сквозь него отсутствующим взглядом.

– Вот видишь, дочка, как получается, – сказал Рено. – Далеко я зашёл. Так долго шёл, что даже забыл о тебе. Только это неправда, что забыл. Я всё время за тобой шёл, потому что ты счастье. Людям нельзя жить на свете без дочерей, и это не дело, когда дочери умирают раньше отцов. Вот и пошёл я за счастьем. Пусть не себе, но хотя бы другим людям счастье принесу. Не знаю только, по той ли дороге иду, – добавил он чуть слышно.

Костёр вспыхнул ярче и высветил ещё одну фигуру.

– Нет, не по той, – сказала ведьма. – верный путь тебе указан, ещё не поздно.

– Уйди, – сказал Рено, и пламя снова поднялось лиловым призрачным столбом.

– Молись и делай своё дело, – произнёс отец Де Бюсси. – Как исправим людей, если погаснут наши костры?

– Счастье бред! Бойся ада! – прогнусавил пьяный монах.

– Будь благочестив, и всё простится, – посоветовал лесник, обнажив в плотоядной усмешке длинные жёлтые зубы.

– Будь покорен, бог тебя не оставит, – прошептал Казимир, а белый балахон опустился сверху, навсегда скрыв его.

Снова полыхнул огонь, вновь раздвинулись призраки, освобождая место новой фигуре. С неожиданным удивлением узнал Рено лишь однажды на миг мелькнувшие перед ним тёмные глаза и седину, бегущую по волосам и бороде.

– Думай, – сказал еретик. – Думай сам.

– Иди за мной! – позвала ведьма.

– О чём думать? – спросил Рено.

– О себе, о жизни, о том, куда идёшь и как дошёл сюда…

– Я привела тебя! – ведьма приподнялась, и тёмная шаль невидимой птицей забилась на проснувшемся ветру.

– Меня вёл бог! – сказал Рено и сам удивился, как неубедительно прозвучали его слова.

– Думай…

Костёр медленно погас. Небо над головой алело яркой утренней краской. Скалы острыми зубцами вставали из тумана. Одна из них была его.

Скала возвышалась над морем, белым остриём вгрызаясь в голубизну утреннего неба. Она была по крайней мере на сотню шагов выше окрестных пиков, за её вершину зацепилось случайное облачко. Со стороны моря скала круто обрывалась, мелкие волны лизали её подножие.

Рено осторожно выбрался на вершину, встал и огляделся. Здесь не было ничего, кроме душного влажного воздуха и белой стены тумана впереди. Снизу тускло просвечивали размытые очертания берега.

Наверное, сейчас он должен помолиться. Вот только поможет ли молитва? Снимет ли с души хоть один грех, прибавит ли веры? Да и нужно ли ему замаливать грехи? Именно таким земным человеком должен он предстать перед глазами небесного владыки.

Рено, стараясь не глядеть вниз, перекрестился и что есть сил прыгнул вперёд и верх. Плотная стена тумана расступилась, скрыв мир. И в ту секунду, когда Рено показалось, что он падает, он ударился грудью обо что-то твёрдое и покатое, упал на него, прижавшись всем телом, вцепившись скрюченными пальцами. Он неизбежно соскользнул бы, сорвался вниз, если бы не золото. Монеты сквозь тонкую обветшалую ткань впечатались в поверхность и удержали Рено. Один золотой вывалился в расползшуюся дыру и, звякнув, скатился вниз.

Рено отполз от края пропасти и немного передохнул. Но и потом он не решился встать на ноги, а пополз вперёд на четвереньках.

Туман понемногу рассеялся. Рено поднял голову, бросил взгляд окрест.

Он был на небе!

Бескрайняя равнина расстилалась перед ним. А над головой вздымалось уже не небо. Там угадывались бесконечные сферы, полные великой музыки и света. Музыка сотнями голосов охватила Рено. Причудливая мелодия, чуть шелестящая, казалось, проходила сквозь него, очищала и нежила. Хрустальная дымка восхитительного голубеющего оттенка поднималась снизу, смягчала глаза, притупляла острый свет. Но видно было далеко и ясно. И там, в безбрежной дали, чудесно сияла цель его путешествия: дворец, построенный из света и чистого огня.

Семь дней Рено шёл, поднимаясь на небесный купол. Свод под ногами опалово мерцал, временами становясь почти прозрачным, и тогда можно было видеть лежащий внизу тёмный земной круг. Там люди мёрли от голода на истощённых, залитых водой нивах, а здесь, сколько видел глаз, расстилались поля, покрытые густой и тяжёлой пшеницей. Там умирали в чёрных корчах среди грязи и смрада, а здесь лазоревый туман укреплял тело, журчащая музыка нежила душу. Внизу в тесных городах истощённые мастеровые день и ночь готовили всё, что может понадобиться земле и небу, пьяные бароны грабили их, сами не становясь богаче, и не было видно смысла земной работе и конца земной бедности. Здесь же всякий камень стоил дороже целой деревни, но не было никого, чтобы поднять этот камень.