Достаточно времени для любви, или жизни Лазаруса Лонга - Хайнлайн Роберт Энсон (библиотека книг бесплатно без регистрации TXT) 📗

— А эти шахматные фигурки действительно из слоновой кости? — шепотом спросил Вуди.

— Из самой настоящей. Слоновая кость и черное дерево, как на клавишах пианино твоей мамы.

— Гы, вот это здорово! Когда ты вернешься, дядя рядовой Бронсон, я буду разрешать тебе играть ими в любое время.

— И я обыграю тебя. Договорились?

— Вот еще! Ну, пока. Смотри — не бери фальшивых монеток.

Маленькая Мэри поцеловала его со слезами в глазах и выбежала из комнаты.

Джордж поцеловал Лазаруса в щеку, пробормотал: — Будьте осторожны, дядя Тед, — и тоже вышел.

Брайан-младший сказал:

— Я позабочусь о вашем автомобиле… Он будет блестеть так же, как у вас. — Немного помедлил, клюнул Лазаруса в щеку и вышел, уводя Ричарда.

Кэролл принесла сандвич, аккуратно завернутый в вощеную бумагу и перевязанный лентой. Лазарус поблагодарил ее и сунул сверток в карман пальто. Она положила ему руки на плечи, приподнялась на носки и шепнула:

— Там внутри записка для вас! — Потом поцеловала его в щеку и быстро удалилась.

Ее сменила Нэнси.

— Записка от нас обеих, — сказала она. — Мы каждый вечер будем молиться за вас и за папу. — Она взглянула на мать, потом обняла Лазаруса и поцеловала в губы. — Не говорю «до свидания». Пока. — И выскочила из комнаты быстрее, чем сестра, подняв голову и всеми движениями напоминая мать.

Миссис Смит поднялась.

— Отец? — И она замолчала.

— Нет.

— Тогда отвернись.

— Мррф! Ладно. — И мистер Джонсон уставился на картинки на стене.

Шурша юбками, миссис Смит подошла к Лазарусу и протянула маленькую книжку.

— Это вам.

Это было карманное издание Нового Завета; она держала его открытым в самом начале. Лазарус взял книжку и прочитал немного выцветшую надпись: «Морин Джонсон. Великая пятница 1882 года. За превосходную успеваемость». Ниже ясным четким почерком было написано:

Лазарус сглотнул.

— Это сокровище я буду всегда носить с собой, миссис Смит.

— Не миссис Смит, Теодор, а Морин. — И она протянула руки.

Лазарус опустил книжицу в нагрудный карман, обнял Морин и прикоснулся к ее губам.

Сначала поцелуй ее был целомудренным. Но вдруг она чуть слышно простонала, прижалась к Лазарусу всем телом, открыла рот и страстно впилась в его губы. Лазарус на миг растерялся: этот поцелуй обещал все, что она могла дать.

Прошла целая вечность. Наконец Морин шепнула:

— Теодор… береги себя. Возвращайся.

Da capo: VI

Лагерь Фанстон, Канзас

Дорогие близнецы и семья!

Хочу вас удивить. Встречайте теперь капрала Теда Бронсона, исполняющего обязанности сержанта, смиреннейшего из мастеров муштры во всей национальной армии Соединенных Штатов. Нет, мои контуры не перепутались. Просто я на короткое время забыл основной принцип игры в прятки. Помните? Иглу легче всего спрятать в коробке с иголками. Значит, чтобы избежать ужасов войны, проще всего вступить в армию. Даю пояснения, ведь никто из вас никогда не видал войны или армии.

По глупости я намеревался спасаться от войны в Южной Америке. Но там я ни за что не сошел бы за местного жителя, как бы складно я ни научился разговаривать по-испански. Кроме того, там полным-полно германских шпионов, которые, естественно, сочли бы меня американским шпионом, а потому вполне могли бы устроить какую-нибудь пакость — и каюк старичине-молодчине, благослови Господь его невинную душу. К тому же у тамошних девиц дивные жгучие глаза, подозрительные дуэньи… и отцы, обожающие без всякой причины палить в гринго. Нездоровая привычка. Нездоровое место.

Но если бы я остался в Соединенных Штатах и пытался уклониться от армии… Один неосторожный шаг — и я оказался бы за холодными каменными стенами, на хлебе и воде. Да еще меня заставляли бы дробить камни. Непривлекательная перспектива.

Но в военное время армии отдают все лучшее — а на легкую угрозу здоровью, происходящую от стрельбы, можно не обращать внимания. Ее легко избежать.

Как? Эра тотальной войны еще не наступила, и существует множество мест, где трус (то есть я) может избежать любых оскорблений действием со стороны незнакомцев. В эти времена схлопотать пулю может не всякий. Гибнет же еще меньше, но я не намерен допускать подобного риска. В настоящем «здесь и сейчас» военные действия осуществляются в определенных районах, к тому же в армии столько должностей, что служить можно и не на передовой, а там, где человек в форме — всего лишь привилегированное гражданское лицо.

Я попал на такую службу и скорее всего не покину ее до конца войны. Нужно же кому-нибудь учить этих отважных и бестолковых сельских парней, делать из них нечто похожее на солдат. А умелый инструктор в армии ценится, и офицеры не желают с ним расставаться.

Итак, исполнившись воинского пыла, я узнал, что мне не придется воевать. Я буду учить маршировать, стрелять, обращаться с оружием, со штыком, вести поединок без оружия, обучать их полевой гигиене, всему, что угодно.

Мои удивительные познания в военных вопросах вызывают здесь удивление, поскольку военного опыта у меня нет (не могу же я признаться, что дедуся научил меня стрелять через пять лет после окончания этой войны, а потом — еще через пять лет — я учился обращаться с подобным оружием, будучи кадетом, и что все последующие столетия мне время от времени приходилось этим заниматься).

Здесь уже поговаривают, что я служил солдатом во Французском иностранном легионе — этот корпус одного из наших союзников состоит из головорезов и воров, беглых преступников, знаменитых отчаянной драчливостью, — дезертировал, записался в американскую армию под другим именем. Мне приходится возражать; я хмурюсь, когда кто-нибудь проявляет излишнюю прыть, однако изредка «по ошибке» салютую на французский манер ладонью вперед, но немедленно поправляюсь. И все уверены, что я оттуда. Мои познания во французском во многом обусловили мой перевод из исполняющего обязанности капрала в капралы и представление в сержанты. В лагере находятся французские и британские офицеры и сержанты, обучающие нас окопной войне. Все французы разговаривают по-английски, но их английский канзасские и миссурийские плуг-жокеи понимают с трудом. Тут в качестве посредника в дело вступает ленивый Лазарус. Так что из французского сержанта и меня получается один хороший инструктор.

Я-то был бы хорош и без этого француза — если б мог учить всему, что знаю. Но я учу рекрутов тому, что положено. Методы рукопашного боя остаются неизменными во все времена, меняется лишь название, но главное правило постоянно: начни драку первым, дерись быстро и самым бесчестным способом.

Возьмем штыковой бой. Штык — это нож, прикрепленный к стволу ружья, обе части образуют подобие римского пилума, использовавшегося две тысячи лет назад и с тех пор не изменившегося. Казалось, следовало ожидать, что искусство штыкового боя в 1917 году достигнет совершенства. Однако это не так. Согласно здешним уставам, штык предназначен для защиты, а не нападения. А ведь быстрый штыковой контрвыпад может изумить противника, никогда не слышавшего о подобном. Существуют и другие приемы… В XXVI столетии по григорианскому календарю была — или будет — война, в которой владение штыком станет искусством… (Против своего желания я принял в ней участие.) Как-то утром на плацу я на пари доказал, что способен справиться сперва с сержантом-инструктором регулярной армии США, потом с британцем, а потом с французом.

Получил ли я разрешение преподавать то, что продемонстрировал? Нет. А точнее: нет, нет и нет, черт побери! Умение мое не соответствует уставу, и излишняя прыть едва не стоила мне должности. Поэтому я вернулся к преподаванию в соответствии с догмами «священных» уставов и наставлений.

Впрочем, книжица, которой пользуются в Платтсбурге, где служит мой отец и ваш предок, вовсе не дурна. В ней делается упор на агрессивность в штыковом бою, и это неплохо, ибо штык — жуткое оружие в руках человека, который готов пользоваться им и убивать. Но мне не удастся научить своих ребят другим приемам. И мне не хотелось бы видеть этих розовощеких и храбрых мальчишек в бою с каким-нибудь наемником из XXVI столетия, у которого одна цель — остаться в живых даже ценой жизни противника.