Фотография на память (СИ) - Кокоулин Андрей Алексеевич (серия книг .TXT) 📗
— Не знаю.
— А ты сильно посмотри.
Он держал ее руки, пока они не стали теплыми.
— Забыть, — после долгого молчания сказала Вика. — Все забыть, будто ничего не было. Ни Дюши, ни… Ты можешь так сделать?
Вадим отнял ладони.
— Нет.
Девчонка пошевелилась, скрипнули рулоны.
— Никто ничего не может.
— Ты можешь. Сама.
— Покажи еще, пожалуйста, фотографию, — попросила Вика.
— В куртке, во внутреннем.
Вадим прислонился к бортику спиной, наблюдая, как кружок света от телефонного фонарика, подрагивая, ползет по вновь извлеченному снимку.
— Я здесь веселая, — сказала Вика.
— Это снимала девушка, которой уже нет.
— Почему?
— Она погибла четырнадцатого.
— Но фото…
— Я знаю. Но так есть. Алька… — Вадим запнулся, зажмурился на мгновение, пережидая боль, свирепо цапнувшую сердце. — Я думаю, это от Альки. Как прощальный привет.
— Это была твоя девушка? — тихо спросила Вика.
— Да.
Девчонка близко-близко нагнулась к фотографии, так, что отсвет фонарика лег на лоб, брови и переносицу.
— Двадцать пятое…
— Чудеса случаются, Вика. И Алька хотела, чтобы я тебя спас.
— Я не понимаю, как так может быть.
— Я и сам… — Вадим втянул сентябрьский воздух носом и сказал то, на что надеялся изо всех сил: — Может быть, двадцать пятого она появится и снова сделает ваши снимки. Понимаешь? Если я помогу вам всем…
Он замолчал, чувствуя, как нелепо звучит надежда.
— Ты думаешь, она придет двадцать пятого сюда, на крышу?
— Но кто-то же это снял! — отчаянно сказал Вадим. — Или снимет. А кроме Альки некому.
— А хочешь…
Запиликавший телефон не дал Вике договорить.
— Да, мам, — сказала она в мобильник.
Из слабо прижатого к уху динамика донесся визгливый женский голос, срывающийся на крик.
— Сейчас же!.. — расслышал Вадим. — Где ты? Совсем отбилась! Быстро домой! Мы тут с ума сходим! Я "валерьянку" уже и себе, и отцу твоему…
— Мам, у меня все хорошо, — зашептала Вика. — Ну не истери, пожалуйста.
— Истери!?
— Мам…
Вика отвернулась, отошла, и женский голос перестал быть слышен.
Вадим подумал, что тринадцать лет назад телефоны были редкостью, а ему в ее возрасте и в голову бы не пришло возвращаться домой позже десяти вечера.
Хотя, наверное, Вадимчику и это простили бы.
Он получил ремня всего один раз, лет в шесть, когда врубил "психа", убежал во дворы, и его искали с милицией.
— Ты извини, — подошла Вика, — мама на самом деле добрая, просто волнуется, вот и кричит.
— Пойдешь?
— Ага, — Темный ком куртки ткнулся ему в грудь. — Спасибо.
Вадим поднялся, просунул руки в рукава.
— Ну, тогда, наверное, и я пойду.
Куртка еще хранила Викино тепло.
Ночная крыша бугрилась непонятными наростами. То ли кожухи, то ли ящики, то ли будки выросли как грибы. Вроде ведь не было.
Вадим запнулся о провода и едва устоял на ногах. Квадратная горловина люка мелькнула в стороне.
— Вика, мы прошли лестницу.
— Нам второй подъезд.
— А-а.
— Ой, — остановилась Вика. — Я же спросить хотела: у тебя еще много фотографий?
— Три, — сказал Вадим.
— Ага. Там тоже надо кого-то спасти?
— Только на двух не совсем ясно, кого.
— Хочешь, я тебе помогу? У меня папа жуть как любит такие вещи, все такое таинственное, мистическое.
Вадим задумался.
— Мне, наверное, придется по области помотаться. Если у вас есть машина…
— Есть! — воскликнула Вика. — Только я с вами.
— А школа?
— Пропущу. Все равно начало учебного года. Еще можно.
Нужный люк нашелся через минуту.
Электрический свет лестничной площадки ударил по глазам. Вытертая плитка. Угол стены. Из верхнего мира — в нижний, подумал Вадим, спускаясь вслед за Викой.
Замок висел на верхней перекладине.
Вадим опустил люк, Вика подала ключи. Скрежет дужки в проушинах показался безобразно-громким.
Вадим неожиданно представил себе любителя Мадди Уотерса, проверяющего в полдень его, Вадима, наличие на крыше. Подумает ведь, что улетел. Превратился в птицу и — фьють. Махая руками-крыльями. Легенды еще пойдут. Жалко, из подмышек ничего не выщипал.
Вадим фыркнул.
— Ты чего? — спросила Вика.
— Так, ерунда. Вспомнил кое-что.
Он подергал замок — держится.
— Зайдешь со мной?
Он шагнул с последней ступеньки и при свете наконец смог рассмотреть девчонку с фотографии внимательно. Глаза припухли, тушь потеками застыла на щеках, нос покраснел, блузка едва заправлена, чулки и юбка в побелке. Одна челка держится молодцом.
— Ночь уже, — сказал Вадим. — Как на меня посмотрят?
— Подумаешь! Ты только не говори, что я прыгнуть собиралась.
Вадим полез в карман джинсов.
— Подойди.
— Чего? — огрызнулась Вика.
— В таком виде тебе точно устроят допрос.
Он достал квадратик платка, развернул, встряхнул, послюнявил краешек. Улыбнулся:
— Не брезгуешь?
— Вот еще.
Следы косметики оттирались трудно.
Вика морщилась, вздыхала, Вадим, присев, собирал грязь платком с симпатичного, по-детски округлого лица.
— Халтура, конечно, но хоть что-то, — оценил он свои труды.
— Не страшно. Так зайдешь?
— Если не будешь представлять меня своим женихом.
Вика, побледнев, закусила губу.
— Не напоминай, пожалуйста, о таком, — произнесла, отвернувшись. — Не хочу помнить.
— Извини.
Они пошли по лестнице вниз. Пролет за пролетом, с каждой ступенькой Вика шагала все медленней, пока не остановилась совсем.
— Знаешь, — грустно взглянула она на Вадима, — я лучше все-таки одна.
Вадим легонько щелкнул ее по носу.
— Само собой.
— Эй, я тебе не ребенок! — замахнулась на него Вика, ткнула кулачком в плечо. — Я сама могу тебе щелбана…
— Ладно, — Вадим сунул руки в карманы. — Пока, что ли?
Девчонка кивнула.
— Ты приходи после двенадцати. Я уговорю папу. Он вахтовик, у него сейчас отпуск. Он даже рад будет, честно.
— На каком живешь-то?
Вика потискала пластиковый поручень.
— На следующем, на третьем. Пятьдесят седьмая квартира.
— Ну, все тогда, пока.
Вадим, застегнув куртку, спустился на площадку между третьим и вторым этажами, дождался сверху звонка в дверь, щелчка "собачки", женского возгласа: "Вика, боже мой! Тебе разве не стыдно?" и устало побрел к выходу из подъезда.
У почтовых ящиков, когда до алого маячка магнитного замка осталось преодолеть два метра, он вдруг застыл. Ему внезапно ясно представилось: там, снаружи, Алька.
В серых брючках, в песочного цвета плаще, белый шарф на шее. Такая, какой он видел ее в последний раз.
Мертвая Алька.
Вадим вздрогнул. Затаил дыхание, прислушиваясь. Тихо. Только кровь шумит в голове. С чего подумал? Ночной крышей, что ли, навеяло? Какая все-таки кинговщина лезет…
Мысль прервалась.
Что-то стукнуло за дверью, будто легонько переступили на каблуках. Смех, тихий, рассыпчатый. Показалось? Или на самом деле?
Пахнуло землей и сыростью.
Вадим стиснул зубы. Я не верю в тебя мертвую, Алька.
Замок запиликал под пальцем. Он толкнул дверь плечом, и она распахнулась в ночь, раздерганную пятнами света.
Скамейка. Урна. Бумажный стаканчик. Никого.
Лишь с темной детской площадки доносятся голоса. Вон и смех тот самый. Оттуда. Сам себя пугаешь, дурак.
Вадим поежился, нахохлился и потопал домой.
Город спал. Вадим ему, видимо, снился в дреме, и он провожал его фонарным светом, про себя, наверное, удивляясь молодому человеку, что вслепую, пошатываясь, плетется домой по лужам, потому что тоже почти спит.
Впрочем, чему здесь удивляться?
Сон на то и сон. Город кажется живым существом. Асфальт под ногами — бесконечным. Ветки деревьев — вздорными охранниками.
Нельзя! — говорят они. И р-раз! — по шее. Нельзя! И второй — по щеке, по губам.
