Угасающее солнце: Кесрит - Черри Кэролайн Дженис (читать книги полностью без сокращений бесплатно .TXT) 📗
Пальцы стиснули его плечо. Он ожидал сурового выговора. Но старик открыл лицо, на котором не было гнева.
— Я так и думал, — сказал Эддан. Это были чудовищные слова. Ньюн не верил своим ушам, как не мог поверить в то, что он сам сказал. Но старик хорошо знал его. — Делай то, что ты считаешь верным, — продолжал он. — Оставайся. Я не запрещаю тебе.
И старик поднялся, отдавая распоряжения остальным, которые принялись готовиться к церемонии очищения. Один из них принес священные ритуалы, сосуды, которые следовало при погребении положить в ноги Медаю. Пасева принесла воду, Дахача — полотенца, Палази наполнил маслом лампады для бдения, а Дебас тихим свистом подозвал дусов и вывел их из башни Келов, чтобы они не нарушали торжественности церемонии. И посреди этой суеты сидел Ньюн. Он наконец понял, что во время быстрого торопливого бега порвал мантию, а руки запачканы грязью. Ноги его дрожали. Подошел Сайрен, полуслепой Сайрен, и принес ему смоченное полотенце. Ньюн откинул вуаль и протер лицо, очень благодарный старику. Затем он снова опустил вуаль. Лирен принес ему новую чистую мантию, и Ньюн тут же переоделся, так как в Святилище не подобало находиться в пыльной рваной сайг. Он снова сел, пытаясь сосредоточиться на благочестивых мыслях и успокоиться.
По приказу Эддана остальные начали разматывать белую ткань с тела Медая. Терпеливо чуткие пальцы снимали плотно смятую белую паутину, которая, словно кокон, опутывала тело. Она плохо поддавалась их усилиям, и Пасева поднесла к паутине раскаленный прут. Странный материал мгновенно вспыхнул и сгорел без остатка, распространяя вокруг себя своеобразный запах, смешавшийся с густым ароматом ладана.
Все молчаливо согласились с тем, что невозможно хоронить кел'ена завернутым в саван регулов, и они осторожно освободили тело Медая от остатков нитей. Обнажилось такое знакомое лицо — спокойное и бледное, на котором голубели ритуальные сет'ал. Тело было совсем худым и казалось совсем невесомым, хотя Медай при жизни отличался немалой силой. На ремнях висели награды, полученные им за службу. Он был очень красив, Медай с'Интель. Он всегда был полон жизни и в эдуне возлагали на него большие надежды. И даже теперь он был красив. Лишь пятна крови на груди в том месте, куда он нанес себе смертельный удар, напоминали о том, что он мертв.
Самоубийство.
Ньюн работал, не глядя в лицо Медая, стараясь не думать о том, что делают его руки — они могли задрожать и выдать его чувства. Он пытался припомнить счастливые дни, и не мог. Он слишком хорошо знал Медая. Его кузен даже в смерти был таким же, как при жизни — эгоистичным, надменным и упрямым во всем. Конечно, нельзя думать плохо о мертвых. Но в конце концов Медай оказался бесполезным для них — как и всегда. Медай жил для себя и покончил с собой, не считаясь ни с кем. Он не думал о том, что его ждут, что в его смерти мало пользы для Народа, пускай даже смерть его отвечала самым высшим канонам Келов.
Ньюн расстался с Медаем в ссоре. Он ничего не забыл и знал, почему госпожа хотела, чтобы он поднялся к ней; знал, что думают его братья кел'ейны, сидящие рядом с ним сейчас. В той ссоре, когда они обнажили длинные мечи, Ньюн выхватил меч первым, прямо в зале Святилища. Это был день, когда Медай посмел коснуться Мелеин.
И Мелеин не протестовала.
Сама госпожа положила конец ссоре — она сбежала по ступеням лестницы с башни — тогда она была еще способна на это — и вмешалась. Она обозвала Ньюна обидными словами — и это поразило его, ведь он был уверен, что госпожа любит его.
Медай не услышал от нее ни одного обидного слова.
Прошло совсем немного времени — и Медай получил почетную службу на корабле бая регулов, службу, достойную одного из Мужей. А Мелеин перешла в касту Сенов.
А для Ньюна с'Интель не изменилось ничего. Он вернулся к своим занятиям, находясь рядом с матерью и постепенно теряя последние надежды покинуть Кесрит.
Все оставалось по-прежнему до этого злосчастного дня. Он хотел помириться с Медаем, когда тот вернется, и сделать вместе что-нибудь для пользы Народа.
Но Медай обокрал его и здесь. В Доме Ньюн был мальчиком на побегушках, им он и остался. И это было несправедливо.
«Когда ты осознаешь, какова твоя миссия, зачем ты нужен Народу, — говорил Эддан, — приди и скажи мне."
И затем все келы заговорили о Медае, восхваляя его. То был древний ритуал лидж'эйя. Голоса старых кел'ейнов звучали над телом Медая.
— Это очень плохо, — сказал Лирен, — что старики хоронят молодых.
Следом заговорила Пасева:
— Что ж, — сказала она, прикасаясь к сверкающим в золотом свете ламп джи'тэй, полученным им за службу регулам, — что ж, хоть он и молод, он немало странствовал и много воевал. Я вижу здесь награды за Шоа, Элаг, Согрун, Гезен, Сегур, Хэдре — и везде он служил своему Народу. Да, он много сделал, этот наш брат, дитя нашего дома. Я думаю, что он очень устал. Я думаю, что служба у регулов стала ему в тягость, и он сделал это, чтобы вернуться домой. Я тоже устала, служа регулам, и, узнай я, что окончание службы отодвигается, я сделала бы то же, что и он.
Потом пришел черед Ньюна воздать хвалу своему кузену. Злые слова вертелись на языке у юноши, но он не мог произнести их, не мог перечить Пасеве, которую любил. Он опустился на пол и закрыл голову руками, содрогаясь всем телом.
И келы позволили ему это, решив, что он страдает от горя. Но их горе было искренним, они скорбели по тому, кого любили. Ньюн же страдал от жалости к самому себе.
Теперь он оценил себя и обнаружил, что даже сейчас он не может сравниться с Медаем.
Ожидая, пока Ньюн совладает с собой, остальные шепотом переговаривались, но постепенно всем стало ясно, что Ньюн не может отыскать слов для ритуальной речи. Тогда они заговорили о горах, о погребении, которое им предстоит совершить. В их словах, в их планах чувствовалось такое отчаяние, что путь до гор неблизок, подъем крут, ноша будет тяжела — ведь они стары, дряхлы. Они говорили о том, что регулы, конечно, не дадут транспорт. Но Келы и не станут обращаться с такой просьбой, ведь она оскорбит память Медая. И старики начали обсуждать, как же они понесут его в горы.
— Не беспокойтесь, — сказал Ньюн, нарушая долгую тишину. — Я сделаю все сам.
И увидев сомнение на их лицах, он подумал о трудном долгом пути и сам засомневался.
— Госпожа не позволит, — сказал Эддан. — Ньюн, мы похороним его поблизости.
— Нет, — сказал Ньюн. И повторил снова, думая о госпоже. — Нет. — И после этого никто не возражал. Эддан решил, что все должно идти своим чередом.
И затем, после того, как он спокойно и с достоинством попросил оставить его одного, они ушли, тихо шурша мантиями. Этот звук отозвался эхом в сердце Ньюна. Он думал о своем эгоизме, о мужестве стариков, так много сделавших в жизни, и ему было нестерпимо стыдно.
Наступила долгая ночь его бдения. В тишине эдуна остальные скорбели в своих комнатах. Он начал думать и понял, что не хотел бы умереть добровольно, несмотря на традиции своей касты. Он не хотел умереть, как умер Медай, и это было ему неприятно, так как противоречило тому, к чему он готовил себя всю жизнь.
Медай смог это сделать, и госпожа приняла Медая. И именно в этом Медай оказался выше его.
Конечно, подобные мысли здесь, в Святилище, в присутствии богов и мертвого, были святотатством. Ему стало очень стыдно, и он захотел убежать далеко в горы, как делал это раньше, когда был ребенком. Там он быстро забывал свои огорчения, все свои обиды, забывал о себе.
Но теперь он был взрослым.
Он должен был исполнить свой долг перед народом. Медай жил и умер, подчиняясь законам Народа. И пусть Ньюн не был согласен с мотивами этой смерти, он был вынужден признать, что все произошло в соответствии с законами мри. Медай исполнил свой долг, сделал все, что от него зависело в создавшемся положении.
Несмотря на то, что это была заведомая ложь.
— Ньюн…
В шуме ветра, который все время был в святилище, Ньюн различил легкий шорох и шепот. Он поднял глаза и увидел в отдалении золотую фигуру. Он узнал голос сестры. Она подошла к самому экрану, разделяющему их, хотя они могли встретиться лицом к лицу где-нибудь в эдуне или за его пределами.
