Искатель. 1978. Выпуск №5 - Смирнов Сергей Анатольевич (электронные книги бесплатно txt) 📗
Как водится, несколько видных ученых немедленно выступили с восторженными заявлениями, из коих явствовало, что данная система звездолета является идеальной потому-то и потому-то (следовали формулы) и в ближайшую тысячу лет может претерпеть лишь частные усовершенствования.
В трех первых, очень близких релятивистских полетах участвовали только автоматы. «Сжатие» пространства-времени для летящего корабля, возрастание массы — все эти отвлеченные физические категории были изучены экспериментально. Затем состоялся полет одиннадцати человек в сторону Проксимы Кентавра, достаточно удачный, но, увы, не много прибавивший к сообщениям автоматов. По трассе в четыре световых года было невозможно вести корабль с субсветовой скоростью, — едва разогнавшись, пришлось бы тормозить. Значит, не состоялась главная проверка, проверка реакций человека на максимальные релятивистские эффекты.
Вскоре после возвращения экспедиции с пустынных планет Проксимы — экипаж отсутствовал одиннадцать собственных лет и пятнадцать земных — были закончены расчеты траектории в 74 световых года полета к белой звезде, от которой поступали некие осмысленные радиосигналы. С предельным ускорением, какое выдержат космонавты в течение долгого времени, светолет разгонится не менее чем до «восьми девяток после нуля» и пройдет путь до звезды за четырнадцать собственных лет.
Именно для этого района, вызвавшего бурную полемику как в ученых кругах («безумная авантюра», «жертвоприношение»), так и среди широких слоев населения («забрать у Земли столько энергии!»), был построен суперсветолет «Титан» со стокилометровым зеркалом и добавочными баками антивещества, превосходивший своего «кентаврианского» собрата по величине, как кондор ласточку. Резервное топливо предназначалось для регулярных радиопередач, в то время как другие светолеты имели возможность послать импульсы дальней связи только два-три раза во весь полет, — скажем, сообщить о прибытии к месту назначения или об обратном старте.
И «Титан» говорил с Землей. На протяжении многих десятилетии рассказывал обо всем, что творилось на его борту. Удивительными были эти передачи, искаженные замедлением времени, — от импульса до импульса проходили часы и сутки, хотя корабельный радист стучал ключом с профессиональной скоростью. Редкие, полустертые межзвездным шумом сигналы складывались в страшные своим лаконизмом рапорты о том, как на скорости в «семь девяток» любая пылинка, летящая навстречу, устраивает мощный взрыв на броне, как растет поток заряженных частиц, проникающих сквозь поле, и поднимается радиация в жилом корпусе; как бесконечно возросшая масса тел заставляет экипаж постоянно лежать в ртутных ваннах; как медленно умирают раненые или облученные космонавты, и никто не в силах сдвинуться с места, чтобы им помочь… Многие сообщения были бесценными для науки, но страдания экипажа «Титана» лишали спокойствия всю Землю. И мало-помалу строители звездолетов сворачивали с привычных инженерных путей…
На пятьдесят восьмом «земном» году полета передачи прекратились. «Титан», грандиозный, как ни одно из сооружений в истории цивилизации, овеянный более трагической славой, чем корабли полярных первопроходцев или венерианские десанты, окончательно ушел в темноту, в небытие, быть может, не являвшееся смертью, но равное ей.
Но Земля, старавшаяся подбодрить своих героев и мучеников, все-таки послала пропавшему кораблю еще одно, радостное сообщение.
После ухода «Титана» состоялось еще несколько аннигиляционных перелетов на меньшие расстояния, две или три катастрофы, и эпоху релятивизма окончательно назвали «несостоявшейся». Попросту никто больше не находил нужным отправлять людей на десяти- или пятидесятилетнюю пытку, на заведомую гибель части улетевших ради крошечного шанса найти что-нибудь неожиданное, неизвестное Земле. Шанса, который так и не осуществился ни в одной из экспедиций, находивших после всех разрушительных лет полета либо беспланетные светила, либо ледяные мертвые миры… А если рано или поздно и сбудется надежда, — кому нужны будут наши открытия на Земле в XXII и XXV столетиях? Так закончилась эпоха, и надгробную плиту над ней положил международный коллектив физиков-«абсолютистов». Как полувеком раньше усилиями кибернетиков была прекращена вивисекция — опыты над живыми организмами, — так сейчас с помощью небанального научного решения прекратились муки космонавтов. Физика «абсолюта» доказала возможность мгновенного «воспроизведения» любой материальной системы на любом расстоянии, вне обычных понятий об удаленности и скорости. Вот об этом-то событии, возвестившем начало космической зрелости, говорила Земля в своем последнем обращении к «Титану»…
Но Веллерсхоф, Свидерский и Феррани, вышедшие утром из ракеты на поверхность загадочной Шестой, не слышали этой передачи. Неимоверно сильное поле тяготения, возникшее вокруг корабля на скорости в «девять девяток», прервало связь с Землей.
В десантную исследовательскую ракету, сброшенную с «Титана» проникла другая передача: приветствие, произнесенное чистым девичьим голоском…
Все-таки Феррани не удержался от возгласа, и даже Свидерский, человек без нервов, человек без болезней и слабостей, вдруг обессиленно оперся на плечо шефа, — никакая радиопередача не может быть столь убедительной, как появление… гм… хозяев передатчика. За краем выжженного круга волновалась роскошная бирюзовая степь. От ее края, каждым шагом разбрасывая клубы сизого пепла, шли к ракете две девушки, обе даже без масок биозащиты, в легких светлых костюмах с брюками, заправленными в изящные сапоги, с пестрыми шарфиками на шее. Шедшая впереди темноволосая, рослая, большеротая девица широко улыбалась и энергично махала кистью руки. Ее чуть отставшая спутница, гибкая блондинка с круглым полудетским лицом, держалась более осторожно и чуть ли не испуганно.
— Ну, вот и все, — почему-то сказал своим спутникам Веллерсхоф и принял более непринужденную позу, подняв правую руку над головой.
— Здравствуйте, — сказала Рита, подойдя и платком стирая с лица пепел. — Я же вам сказала, что маски не нужны. Здесь нет опасных бактерий.
— Ага, — ответил Веллерсхоф и стащил биофильтр. Остальные последовали его примеру, — на лицах остались красные следы упругих краев маски. Последовала церемония знакомства и рукопожатия, причем Феррани привел девушек в замешательство, приложившись к ручкам, и сказал, косясь в сторону более симпатичной ему краснеющей Алдоны:
— Да, здесь нет бактерий, но есть прямая опасность подхватить некое сердечное заболевание…
Веллерсхоф механически усмехнулся, спросил:
— Так как, вы говорите, называется эта милая планета?
— Аурентина, — проскрежетал вдруг Свидерский. — Я запомнил. Ну что ж, этого следовало ожидать. — И смял маску в кулаке так, что побелели костяшки пальцев.
— Тише. Ян, ради бога, они же не виноваты! — вступился Феррани. — Ведь прошло больше века — сто три года! Скажи спасибо, что девушки остались такими же красивыми, как в наше время!..
— Да, сто три. Близко к расчетам, — снова выдавил улыбку шеф. — И никакого разума здесь, конечно, не обнаружено?
— Нет, — виновато сказала Алдона. — Это звезда так пульсирует… Похоже на радиосигналы.
— Чертова лотерея! — фыркнул Ян.
— Знаете что, — твердо сказала Рита. — Мы потом наговоримся, надоест еще. Зовите всех ваших в дом… мы для вас дом построили. Сколько вас? Двадцать восемь?
— Двадцать семь, — уточнил Веллерсхоф. — Об одном погибшем Земля, видимо, не знает. Это Сайфутдинов.
На секунду замявшись, Рита мужественно продолжала:
— Если надо, наш корабль перенесет всех больных, раненых…
Алдона защебетала, чувствуя неловкость от всей этой ситуации и от более чем откровенных взглядов Феррани:
— Я врач Спасательной службы, и я запрещаю вам волноваться. Через два дня вы уже будете на Земле. А пока отдыхайте! Аурентина такой уютный мир, теплый, цветущий, ее все любят, на ней лечатся покоем…
Она взяла Веллерсхофа за руки, умоляюще посмотрела снизу вверх в его светлые, расширенные, как от боли, остановившиеся глаза:
