Клокочущая пустота - Казанцев Александр Петрович (мир книг txt) 📗
Немощный духом и телом король Людовик XIII, превозмогая очередной недужный приступ, приехал тогда во дворец кардинала проститься со своей яркой исполинской тенью, всегда ненавистной ему, но могучей и неотвратимой.
Король связал себя с ней, когда королева-мать Мария Медичи подняла мятеж знати против сына. Коронованный юноша во имя обретения наконец подлинной королевской власти приказал заколоть любимца королевы-матери «комнатного маршала» д'Акра, бездарно правившего от имени регентши страной, не желая уступать власть королю. Вслед за тем была казнена и жена маршала Кончини, горничная королевы, признанная ведьмой, сумевшей подчинить себе Марию Медичи уменьем причесывать ее волосы. Духовник же королевы, друг папского нунция (посла Ватикана во Франции), епископ Люсонский, герцог Жан Арман дю Плесси де Ришелье сумел примирить мать с сыном, положив конец кровопролитной родственной распре, что удалось ему сделать благодаря любовной связи с королевой, чему он обязан также и возведением его в сан кардинала и назначением министром короля.
А через два года он стал и первым министром, подлинным правителем и даже генералиссимусом Франции.
Это возвышение, впрочем, не помешало ему впоследствии способствовать изгнанию бывшей своей возлюбленной в Кeльн, где Мария Медичи и умерла в бедности, горестно вспоминая былую власть, раболепие вельмож и неверную кардинальскую любовь.
Еще в Риме в свиту нунция проник проныра монах Мазарини, сменивший ливрею камердинера сначала на солдатский мундир, а потом на монашескую рясу. В Париже он проявил себя неоценимым помощником в темных делах, требующих интриг, коварства и умения убрать противника или переманить его на свою сторону. Там он и стал личным секретарем Ришелье, в нужное время возведенный с его помощью в кардиналы.
Людовик XIII, тяжело дыша от ходьбы по паркетным залам и не решаясь сесть, стоял перед широкой кроватью с балдахином, где утопала в подушках голова кардинала с торчащей седеющей эспаньолкой. Король старался не пропустить ни слова из того, что в назидание ему шептал Ришелье:
— Я передаю в дар вашему величеству свой дворец, заверяя при этом, что нет у вас лучшего слуги и продолжателя моего дела, чем кардинал Мазарини, которого сам папа возвел в равное моему звание, дабы и впредь защищать абсолютную власть французской короны.
Мазарини стоял рядом, стройный, окаменевший, почувствовав на себе мельком брошенный острый взгляд короля.
— Враги вашего величества, пользуясь родством с испанским королем ее величества королевы Анны, ни с кем не сравнимой по своей красоте, замышляли заговоры против меня, а тем самым против вас. Я уйду из мира раньше вашего величества. Но если господь всемогуший призовет вслед за мной и Людовика Справедливого, то умоляю не передавать всей власти в руки королевы-регентши, ибо наследнику вашему всего пять лет, а высокомерные вассалы в своей неукротимой жажде властвовать сделают все, чтобы притеснять его, поставив под сомнение ваше отцовство.
Людовик XIII кивнул и неприязненно поморщился. Он не любил напоминаний о наследовании его власти. Промолчав, он закашлялся, повернулся и ушел, не взглянув на умирающего.
Когда же Ришелье скончался, король, узнав об этом в Лувре, холодно заметил:
— Умер «великий политик», — вложив в эти слова все свое презрение к политике, которой никогда не занимался, и не выразив никакого сожаления по поводу понесенной утраты, впрочем, как и все присутствующие при этом придворные.
Никто не пожалел страшившего всех при жизни неистового политика, реформатора, философа, драматурга, коварного интригана, мягкого и жестокого правителя, не останавливавшегося ни перед чем ради укрепления абсолютизма французской короны.
Однако последний завет Ришелье Людовик XIII, впрочем, как и всегда, все-таки выполнил: Мазарини стал первым министром, наследовав власть Ришелье, а когда через полгода король сам прощался с жизнью, он назначил королеву Анну регентшей при своем малолетнем сыне Людовике XIV, но… подчинил ее регентскому совету.
Величавая, надменная красавица Анна Австрийская была вне себя от негодования. Она сломала бесценный веер, разбила редкую фарфоровую чашку и, окруженная толпой раболепствующих фрейлин, бессильно опустившись в атласное кресло, почувствовала себя обреченно одинокой в кругу злобствующих врагов.
И тогда на ее половину вошел стройный, но смиренный красавец кардинал с расчетливыми движениями и вкрадчивым голосом.
Конечно, отнюдь не бескорыстно он взялся снять с Анны опеку регентского совета с помощью созыва по указу королевы парламента, коему надлежит «служить обществу и переустроить государство» (по примеру парламента английского).
Королева Анна доверилась кардиналу-искусителю и подписала указ.
Мазарини умело взялся за дело, созвав от имени королевы парламент. Каждому из членов он польстил его правом на «переустройство» правления в стране вплоть до влияния на престолонаследие. Обуреваемые жаждой выгоды, «королевские люди» собрались в Париже и на первом же заседании парламента освободили прелестнейшую королеву Анну от опеки регентского совета, распустив его. Но едва королева Анна стала формально полновластной, она тотчас же, по замыслу Мазарини, распустила и сам парламент, не успевший сделать и шага в направлении «служения обществу и переустройству государства». Озадаченные члены парламента разъезжались, уверенные первым министром, что им ничего не грозит.
Однако «чванливые» и высокомерные аристократы, если не грозили им, начинали грозить сами. Еще недавно объединяясь с королевой Анной против Ришелье, они теперь повели наступление на нее, которую сами же только что облекли высшей властью. Наглостью, которой не переносила Анна, угрозами и буйством они вынудили регентшу поделиться властью с ними. Настала мрачная пора «кабалы чванливых», как выражались в народе. Они утопали в роскоши, предаваясь пьянству, распутству, всячески унижая королеву-регентшу. Однако это царство разгула и беспутства не смогло продолжаться больше четырех месяцев.
Пришла очередь Мазарини, и он показал, что может разогнать «чванливых», не считаясь с их высокомерием, некоторых даже упрятав в тюрьму. Он не останавливался перед тем, чтобы оскорблять знать, нанося аристократам самые болезненные раны. Но он поступал так и в отношении магистрата и восстановил против себя и, особенно против своего приятеля и помощника, заправлявшего финансами, флорентийца Эмери, как крестьян, так и горожан.
