Операция «Гадюка» (сборник) - Булычев Кир (книги бесплатно читать без .txt) 📗

Я промолчал и стал внимательно разглядывать его. Через полминуты он агрессивно спросил:

— Чего вы во мне не видали?

— Вы знали, конечно, что ваш друг Барби — бандит и убийца? — спросил я.

— Какой Барби? Не знаю никакого Барби! — Ответ последовал так быстро и яростно, что было ясно — Аркадий врет, но был готов к вопросу и потому решил отпираться. Это была правильная политика — если у следователя нет улик.

— А фамилия Пронькин вам что-нибудь говорит?

— То же, что и Маркс. Это двуногое вульгарис! — ответил философ.

— А почему вы из театра сразу после нашего визита смылись?

— Мне надоело сторожить то, что не подлежит сбережению. Я решил отдохнуть и подготовиться к поступлению в университет. Может быть, вы слышали, что я увлекаюсь философией?

— Мы с вами уже встречались, — сказал я. — Поэтому можете не вешать мне лапшу на уши. О ваших делах с Барби милиции уже известно. Отпускать вас не намерены, и я постараюсь сделать так, чтобы вы опоздали к следующим вступительным экзаменам. Поверьте, это в моих силах. Вами и вашими друзьями очень недовольны в высоких кругах.

— Барбоса убили? — спросил философ. — Я видел, как он упал, все засуетились, свет погас. А потом ваши сотрудники начали всех нас хватать.

— Барби вам уже не поможет. Так же, как и Веня Малкин.

— Никогда с ним не общался, — признался философ, сверкая глазками сквозь волосяную завесу. Сверкал он так, что я решил — врет он про Малкина. Потому решил спросить:

— Значит, мы запишем, что Вениамин Малкин никогда не приходил по ночам в театр и вы никогда его не пропускали.

— Даже если и приходил, смотрел мимо меня, словно я мебель. А у меня ранимая душа, гражданин начальник.

— Хорошо, — обрадовался я косвенному признанию философа. — Значит, с вами он не разговаривал, а командовал вами непосредственно Барби.

— Да нет, не Барби, — отмахнулся от меня Аркадий. — Пронькин меня мобилизовал. Знаете такого? Оказывается, его тоже убили.

— И кто же вам сказал об этом?

— Вся Москва знает.

— Значит, убили.

Мы скорбно помолчали.

— Многие погибают, — сказал Аркадий.

— Другие проводят лучшие годы жизни в тюрьмах.

— Но я же ни в чем не виноват! Честное слово! — это было сказано совсем другим голосом. Аркадию не хотелось в тюрьму, и он понимал, что его судьба может зависеть от моего расположения.

— Могу предложить соглашение. Мне не нравится слово «сделка».

— Какое? — Философ даже раздвинул волосяной водопад, чтобы лучше вглядеться в меня.

— Мне нужно знать — только честно, — что вы делали в театре, с кем были там на связи и как все это происходило. Остальные ваши дела меня не интересуют.

— Так это и есть мои дела!

— Вот и рассказывайте.

— Мы с Пронькиным учились, — начал Аркадий обыкновенным голосом, — в одном классе. Потом наши пути разошлись. Я потянулся в науку, а он крутился возле искусства. Мне наука ничего не дала, кроме переживаний, а он ездил на «Чероки».

— Думаю, что это малкинский джип. Пронькин его использовал как служебную машину.

— Нет, вы скажите, раньше это было возможно? Я за коммунистов голосовал. Потому что устал от этих нуворишей с их джипами.

— Замечательно, — похвалил я философа, — отлично гармонирует с вашим солипсизмом.

— Запомнили?

— Заучил. И продолжайте, пожалуйста. Мне некогда.

— А мне спешить некуда, — в рифму сказал арестант. — Ну ладно, продолжаю, продолжаю. Как-то я встретил Пронькина, разговорились, то да се, он узнал, что меня из университета выперли. И сказал, что есть работа, специально для интеллигентного человека. Так я попал в театр. Ничего плохого я не имел в виду. И сейчас не имею. Курить можно?

Я оглянулся. Нигде не было пепельницы.

— Потерпите, — сказал я. — Немного осталось.

Философ вздохнул, но ссориться со мной не стал. Ему было страшновато.

— Расскажите, в чем заключалась ваша работа.

Главное было не забывать, что я должен держать милицейский, допросный тон. Не переходить на беседу.

— Я сторожем работал, — невинно сообщил мне философ. — Ночным сторожем. Вы об этом знаете.

— Прекратите кривляться, — приказал я. — Если бы вы были простым ночным сторожем, то здесь бы не оказались.

— А я, честное слово, не знаю…

— И наверное, Пронькин по дружбе познакомил вас с Барби.

— Я не знаю…

— И в чем же заключались ваши обязанности?

Я чуть было не сказал: «А то сейчас полковника Мишу позову!»

Хотя звать полковника нельзя. То, что мне сообщит сейчас Аркаша, не предназначается для полковничьих ушей. Философ вздохнул.

— Хорошо. Я ухожу, а вас отправят в камеру.

— Я же ни в чем…

— Послушайте, философ, — сказал я, впуская в голос дозу презрения. — В нашей стране даже поговорка есть, маленькие дети ее впитывают с молоком матери: «От сумы да от тюрьмы не зарекайся». Это имеются в виду невинные. А вы — виноватый. Вас поймали в притоне, вы общались с бандитом, вы скрывались от правосудия… Или вы все рассказываете, или я ухожу. И больше с вами нормально никто разговаривать не станет.

— Ну ладно, ладно, только это вас разочарует.

Оказывается, Пронькин дал Аркадию прибор, специальный прибор. Тут я не выдержал и потребовал выдать прибор. Аркаша объяснил, что он как раз и приезжал в тот ночной клуб на встречу с Барби, чтобы вернуть прибор.

— И отдал?

— Нет, не успел. Тут стрельба началась и ваши прибежали. Я думаю, что прибор — самый обыкновенный барометр. Или он замаскирован под барометр.

Этот поганец издевался надо мной.

— Нет, я не шучу! — сказал он.

— Где он сейчас?

— Так у меня его отобрали. Ваши же обыскивали и отобрали.

Я перевел дух.

— А почему вы считаете, что это барометр?

— Стрелка колеблется в зависимости от погоды.

— И что это означает?

— А вы не знаете?

Хитрый глаз философа сверкнул из-за волос.

— Если так допрашиваете, значит, не знаете.

— Допустим, что не знаю.

И тут он меня переиграл. Черт знает, каким образом он почувствовал, что я от него завишу. Может быть, в моем голосе прозвучала просьба. Но он решил поиграть со мной. А я не сразу почувствовал, что происходит, и поверил хитрецу.

— По трезвом размышлении, — сообщил он, — я решил остаться в тюрьме. Здесь прилично кормят, в камере душно, но тепло, дают книжки и даже можно позвать врача. Слышали об этом?

— Что это вас потянуло на такую лирику?

— Да потому, что я не знаю, какие силы стоят за мальчиком Барби и всей этой компанией! Но силы немалые. По крайней мере, вы будете им уступать. Поэтому я предпочитаю молчать. Можете меня бить и издеваться надо мной, как принято.

— Зачем вы кривляетесь?

— И не думал. Я хочу остаться живым и состоятельным.

— Сколько? — сразу догадался я.

— Нет, дело не в деньгах. Дело в безопасности.

— Так что вам нужно, в конце концов?

— Быть подальше от них, жить в довольстве и иметь возможность заниматься философией.

— Все это противоречит вашему солипсизму, — возмутился я. — Мы же вам только кажемся. И ваши страхи — воображаемые.

— Всему есть предел, — вежливо возразил философ. — Так что пока я делаю вид, что существую среди вас, мне приходится с вами сотрудничать.

— Конкретно!

— Квартира в Питере, место в университете и стипендия.

— Вы с ума сошли!

— Отправьте меня в тюрьму.

И тут началась отчаянная торговля. Я старался запугать философа, принимал образы Торквемады и товарища Берии, Аркадий робел, бледнел, но отступал медленно, задерживаясь на всех доступных рубежах обороны. Мне же пришлось покинуть кабинет, чтобы поговорить с дядей Мишей, он созвонился с министром (безуспешно), потом позвонить Калерии, той пришлось бегать к директору, директор еще кому-то звонил, и в результате мы добыли однокомнатную квартиру в Питере, а все остальное философ согласился заработать сам. Пластическую операцию делать также не придется, потому что Аркадий согласился постричься, что эффективнее любой пластической операции. На обратном пути я принес Аркадию пепельницу, чем улучшил наши отношения.