История Тенделео - Макдональд Йен (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
Инжектор я бросила. На землю вывалились из кармана фотографии Кнутсона с детьми. Они тоже запузырились и обратились в пыль. Я рванула плащ, и он расползся у меня в пальцах, превратившись в облепленные спорами нити полужидкого пластика. Каблук моего правого ботинка тоже подломился, я упала и покатилась по земле, но тут же вскочила и проворно сбросила обувь и остатки плаща.
Вокруг меня метались напуганные обитатели Карио-кора. Они тоже разрывали на себе одежду и царапали ногтями лица. И я, крича от ужаса, металась из стороны в сторону вместе с ними. Я позволила себе поддаться всеобщей панике. Остатки моей одежды давно обратились в лохмотья, в пыль. Я оказалась совершенно голой, но мне было наплевать. Я лишилась не только одежды, но и всего, что у меня когда-то было. Ничего не осталось, кроме вживленного чипа под кожей правой руки.
А чаго продолжало безмолвно бурлить слева и справа от меня, одну за другой поглощая жалкие лачуги бидонвиля и выбрасывая высоко в воздух ярко окрашенные стебли, усики, ленты.
На выходе с Кариокорского рынка мы наткнулись на кордон безопасности ООН. Солдаты стояли в несколько рядов, сомкнув плетеные щиты. Дубинки-рунгу поднялись, опустились, и люди рядом со мной покатились в пыль, сжимая разбитые головы.
Я бросилась прямо на шеренгу солдат и просунула правую руку в щель между щитами:
– Пропустите меня! У меня под кожей чип!
Дубинки взлетели в воздух над самой моей головой.
– Ооновский чип, пропуск! Я – сотрудник ООН!
Дубинки-рунгу дрогнули и замерли. Мужской голос прокричал с американским акцентом:
– Господи Иисусе, она не врет! Давайте ее сюда. Живо! Щиты разошлись, сразу несколько рук схватили меня и втянули в щель.
– Прикройте ее чем-нибудь!
Кто-то набросил мне на плечи куртку от полевой формы. Затем меня очень быстро повели сквозь боевые порядки к белому вездеходу с красным крестом на борту. Белый мужчина в жилете с красным крестом на кармане провел по моему предплечью ручным сканером, и я почувствовала, как свежая ранка от чип-инжектора снова заныла.
– Тенделео Би, агент разведывательного отдела посольства США.
– О'кей, Тенделео, я не знаю, что ты делала в пораженном районе, однако тебе придется пройти санобработку наравне со всеми.
В это время к вездеходу подошел второй военный, как я догадалась – офицер.
– Нет времени, – сказал он. – Гражданских специалистов приказано эвакуировать до двадцати трех ноль-ноль.
Врач надул щеки:
– Но существует порядок…
– Порядок? – перебил офицер. – Какой, к дьяволу, может быть порядок, кода гребаный город доживает последние часы? Да и америкашки поднимут вой, если им не понравится, как мы обращаемся с их лазутчиками. Пропустить ее через моечную, и дело с концом…
И меня повели к большому трейлеру, на борту которого был намалеван знак биологической опасности. Стоял он довольно далеко от остальных машин, но тогда я даже не задумалась – почему. От пережитого потрясения меня знобило. Я не проронила ни слова, когда мне выбрили все волосы на теле. Потом кто-то осторожно снял с меня куртку и подтолкнул к тому месту, где я должна была встать. Трое санитаров в костюмах противохимической защиты размотали шланги высокого давления, присоединили их к кранам в борту трейлера и обработали меня с головы до ног. Вода была холодной и била с такой силой, что я с трудом терпела боль. Моя кожа пылала. Я вертелась волчком, стараясь защитить соски и другие чувствительные части тела от хлещущих струй, но они настигали меня везде.
Когда после двух небольших перерывов санитары взялись за меня в третий раз, я наконец поняла, что они делают.
– Отправьте меня в санобработку! – закричала я. – Мне нужно в санобработку. Там моя семья, неужели вы не понимаете?
Но санитары не обратили на мои протесты ни малейшего внимания. Я думаю, они даже не особенно задумывались над тем, что тело, которое они окатывают шипящими струями, принадлежит молодой женщине. Все оставались глухи к моим мольбам. Меня высушили потоками горячего воздуха, одели в просторную полевую форму без знаков различия и сунули на заднее сиденье вездехода с дипломатическими номерами, который тут же рванул с места и в считанные минуты домчал меня до аэропорта. В здание терминала, где я могла бы попытаться бежать, мы не пошли. Вместо этого вездеход въехал в ворота из колючей проволоки и подкатил к грузовому люку русского транспортного самолета. Люк был открыт, и пассажиры цепочкой поднимались в трюм по наклонной рампе. В основном это были белые, многие шли с детьми, и все несли с собой чемоданы, сумки и коробки. Они тоже стали беженцами – как и я.
– Моя семья осталась в Найроби, – сказала я охраннику со сканером, дежурившему у основания рампы.
– Мы найдем ваших родных, – ответил он, проверяя мой иудин чип и сверяя данные со своим списком. – Счастливого пути и всего хорошего.
Я поднялась по металлической рампе в самолет. Русская стюардесса нашла мне свободное место в центральной посадочной секции, довольно далеко от бортовых иллюминаторов. Пристегнувшись ремнем безопасности, я сидела и дрожала до тех пор, пока не услышала, как закрывается грузовой люк и начинают работать двигатели. Только тогда я окончательно поняла, что ничего не могу сделать. Дрожь сразу прекратилась. Несколько раз подпрыгнув на выщербленном бетоне, самолет вырулил на взлетную полосу, и я подумала о том, что вот сейчас что-то произойдет, самолет упадет и я умру. Умереть я хотела больше всего. Я заслужила смерть, погубив все, что должна была спасти, и сохранив то, что не имело никакой ценности.
Но вот двигатели загудели громче, и самолет начал разбег. И хотя мне были видны только спинки кресел и дверь пилотской кабины, я точно уловила момент взлета, ибо именно в этот момент я почувствовала, как оборвалась последняя ниточка, связывающая меня с Кенией. Надрывно гудя моторами, самолет нес меня в новое изгнание.
Здесь я, пожалуй, прерву свой рассказ – о том, что было дальше, лучше расскажет другой человек.
Меня зовут Шон. Это ирландское имя, но я не ирландец. Как вы, вероятно, видите, во мне нет ни капли ирландской крови. Просто моей матери нравилось это имя, к тому же тридцать лет назад все ирландское было в моде.
Боюсь, я не умею рассказывать так складно, как Тенделео. Моя специальность не слова, а цифры. Так, во всяком случае, считается. Меня можно назвать бухгалтером поневоле. Я хорошо справляюсь со своими обязанностями, но душа у меня к ним не лежит. Вот почему в фирме, где я служу, мне поручают в основном всякую случайную работу. Одной из них и был тот афро-карибский ресторан неподалеку от Ченел-стрит. Назывался он «Острова». Меню в нем обновлялось каждый день, атмосфера была приятной, а музыка – просто великолепной. Когда в первый раз я явился туда в костюме и при галстуке, его владелец Уинтон до того обиделся, что я больше никогда так не наряжался. Большую часть времени я просиживал за выделенным мне столиком и просматривал налоговые ведомости, кивая головой или притопывая ногой в такт барабанам или бас-гитаре. Уинтон опробовал на мне новые музыкальные записи, и я сигнализировал ему со своего места, показывая поднятый вверх или опущенный вниз большой палец. В конце рабочего дня Уинт подавал мне кофе с отменным ликером, который он и в самом деле привозил с Ямайки. Я выпивал его и уходил. По-хорошему, стоимость кофе стоило бы вычесть из тех денег, которые Уинт платил фирме, но поступить так значило бы обидеть его, и я не отважился ни поговорить с ним об этом, ни хотя бы отказаться от ежедневной чашечки ароматного напитка.
Однажды Уинт сказал:
– Почему бы тебе не зайти к нам вечером? Будет хорошая музыка, а не это чертово «бум-бум-бум»! Никаких придурочных диск-жокеев – только живая музыка.
Но все мои приятели любили придурочных диск-жокеев и «бум-бум», поэтому я пошел в «Острова» один. В дверях стояла очередь на вход, но швейцар узнал меня и пропустил. В баре нашлось свободное место, где сразу же за счет заведения мне подали полюбившийся «особый» кофе. Музыкальная программа уже началась, и пространство в центре зала было занято танцующими.