Ночь черного хрусталя - Михайлов Владимир Дмитриевич (е книги txt) 📗
– Вы его знаете, Ева?
– Это же доктор Карлуски! Мой шеф по клинике… Он должен был сейчас находиться с детьми. Ничего не понимаю…
– Это точно он? – быстро, требовательно спросил Милов.
– Я работаю с ним шестой год… – Ева, встав на колени, поискала у лежавшего пульс, подняла веки. – Еще теплый… Снимите с него… или хотя бы расстегните… Рубашку тоже. По-моему, пуля, хотя я, конечно… Почти нет крови – скорее всего, внутреннее кровоизлияние…
Она еще что-то говорила – Милов не слушал. «Он бежал, – думал Милов. – Значит, меня все же опознали и его предупредили. Убили его случайно? Если нет – значит, они сами рвут свою цепочку. Решили затаиться, переждать? Или что-то другое? Так или иначе, в Центре теперь делать нечего. Остается город. Карму гант шесть, квартира тринадцать, ключ «Дромар»… Да. Город».
– Какой ужас! – сказал Граве, он был ошеломлен. – Теперь просто необходимо вызвать полицию сюда…
– Давайте без лишних слов. Займемся делом, – и Милов стал влезать в кабину через левую переднюю, не помятую дверцу. Приглушенно взвыл стартер – раз, другой. Мотор не заводился. Милов вылез, поднял капот, посмотрел.
– Тут электронное зажигание. Граве, вы в нем смыслите?
– Надо посмотреть… – ответил Граве осторожно. Он подобрался к мотору справа, – пришлось даже опуститься на колени, – с минуту смотрел.
– Милф, в багажнике должны быть инструменты – сумка…
– Тут их три.
– Самую маленькую… – Граве принял сумку, раскрыл, снова наклонился над мотором. – Ага, ясно – все просто, Милф, вы и сами бы поняли… Найдите мне кусочек фольги, здесь просто сгорел внутренний предохранитель.
– У меня есть сигареты, – сказала Ева.
Милов несколько мгновений смотрел на нее очень пристально, словно то, что у женщины оказались сигареты, было случаем из ряда вон выходящим.
– Интересно, а какие вы курите?
– Салем, – сказала она, – при случае, по настроению… Вот вам фольга.
Минуты через две мотор взревел. Милов, сидя за рулем, включил задний. Машина, завывая и пробуксовывая, все же выползла на дорогу. Остановилась. Мотор ровно работал на холостых. Граве из канавы критически посмотрел на нее.
– Ничего, – сказал он, – не очень помялась. Он очень аккуратно съехал.
– Видимо, жил еще секунду-две, – сказал Милов.
– Неужели мы так и оставим его – бросим на дороге? – сказала Ева. – Он был хорошим врачом, прекрасным человеком…
Милов посмотрел на нее как-то странно.
– Мир праху его, – сказал он. – Но нам нужны живые.
– Там, впереди, обычно дежурит дорожная полиция, – предупредил Граве. – Я полагаю, нужно остановиться и сказать им, дать все необходимые объяснения. Иначе…
– Посмотрим… – ответил Милов неопределенно.
– Прошу вас, не относитесь к этому легкомысленно. Мой гражданский долг… Видите? Вот они стоят! Тормозите, прошу вас.
– Это не полиция, – сказал Милов. – Какие-то штатские. Им мы не обязаны давать показания.
Впереди, близ щита с названием города, и в самом деле стояли трое. Один из них повелительно взмахнул рукой, приказывая остановиться.
– Шутник, – проворчал Милов сквозь зубы. Он включил правый поворот и подвернул чуть ближе к обочине, чтобы можно было подумать, что машина сейчас остановится. Но, почти поравнявшись со стоявшими, резко нажал на газ. Машина рванулась, едва не сбив стоящего у самого полотна.
– Пригнитесь, Граве, – посоветовал Милов.
В зеркале заднего обзора он видел, как один из оставшихся позади поднял автомат, но как-то нерешительно – и опустил, так и не выстрелив. Однако тот, которого чуть не сбили, вытянул руку с пистолетом. Прозвучал выстрел, но машина была уже далеко.
– Разве можно стрелять! Мы же не сделали ничего такого! – возмутился Граве.
– Сукины дети, – сказал Милов.
– Но, господин Милф, вам все же следовало остановиться. Пусть это и не полиция, но все-таки… Я не понимаю: вы к ним относитесь враждебно, по-моему, но ведь, если я вас правильно понял, вы тоже сторонник защиты природы, не так ли?
– На такой дороге, – сказал Милов мрачно, – в два счета можно пропороть шину… О чем вы? Да, о природе… Я – за ограничение, а может, и за прекращение этой бесконечной кавалерийской атаки, когда техника вкупе с прикладной наукой скачет с криком и свистом и размахивает саблями… Но если защита природы сопровождается убийствами и пожарами, то это уже не защита, а что-то другое… пока еще не знаю, что. Скажите лучше, здесь всегда такое безлюдье?.. Ева, как вы там?
– Вполне прилично, – ответила лежавшая на заднем сиденье Ева. – Все же машина – прекрасный продукт цивилизации. Пешком я далеко не ушла бы…
– Ничего, Ева, – сказал Милов. – Я бы унес вас, и далеко.
– Не надо, Дан, – сказала она. – Пожалуйста.
– Что же это такое… – начал было Граве, – и умолк, словно прикусил язык.
Они въехали в город. Но не в тот, из которого Граве выехал прошлым утром, чтобы, как обычно, провести рабочее время, надзирая за многочисленными компьютерами Научного центра. Нет, внешне многое осталось прежним: гладкий асфальт улицы с аккуратной белой разметкой, узкие дома под красной черепицей, старинные шпили церквей, а впереди – серые силуэты современных деловых и жилых башен. Уже настал для улицы час быть оживленной: обычно люди в эту пору спешили на работу, шли за покупками, совершали утреннюю – для укрепления здоровья – пробежку; собаки тоже требовали моциона. Однако сейчас тихий пригород скорее смахивал на поле недавно отгремевшего сражения.
Тротуары, прежде к этому часу уже чисто выметенные и обрызганные водой, сейчас тут и там были усеяны осколками стекла, обломками каких-то ящиков, картонными коробками с фирменными наклейками. Краем глаза Милов заметил валявшуюся рядом с тротуаром мужскую шляпу и машинально шевельнул рулем, чтобы объехать ее.
Ставни магазинов были закрыты, на втором и третьем этажах многих домов окна смотрели пустыми глазницами и на ветру парусили выплеснувшиеся наружу гардины.
Лежал на боку автомобиль; другой, подальше, догорал, испуская струйки сине-серого дыма, он был покрыт пятнами пены или порошка из огнетушителей. Ударило запахом сгоревшей резины. На краю проезжей части валялся круглый обеденный стол без ножки.
Докатился глухой рокот – словно вдалеке что-то взорвалось.
Распахнулась дверь утреннего кафе, оттуда вывалилось несколько человек, пестро одетых, но все – с дубовыми листьями на груди, на рукавах, у одного – на каскетке. Они тащили, держа за руки, человека – ноги того волочились по земле. Глянув в зеркало, Милов успел увидеть, как его приподняли и стали бить головой об стену дома; человек не пытался вырваться – видимо, был уже без сознания, а может, и мертв.
Дальше на улице стояли двое с охотничьими ружьями и тоже с дубовыми листьями. Они проводили машину взглядами, один что-то крикнул, но не двинулся с места. Граве съежился на сиденье. Милов заставил себя не прибавлять газу, он ехал даже чуть медленнее, чем разрешалось в городе.
Обычных прохожих не было заметно, даже ни одной собаки не попалось на пути.
Проехали перекресток; на нем стоял волонтер – с карабином, с дубовыми листьями на плечах. Он скользнул по машине равнодушным взглядом. Граве схватил Милова за плечо:
– Остановитесь, пожалуйста, – спросим у него…
Милов дернул плечом, сбрасывая ладонь соседа.
– Может, лучше спросите у этого?
Он кивнул влево: там, впереди, у тротуара, валялось тело в черном полицейском мундире – форменная каскетка откатилась в сторону, ноги были подогнуты, словно полицейский в последний миг пытался уползти, укрыться, но не успел. Граве откинулся на спинку сиденья, тяжело задышал.
– Куда же поедем теперь, Граве? – спросил Милов. – Будем искать полицейский участок? Или, может быть, остановимся вот тут?
Слева по движению, на двери, за которой, судя по вывеске, помещалась часовая мастерская, виднелся кусок ватмана в поллиста, на нем косо, корявыми буквами было написано: «Запись добровольцев». Около двери стояло несколько молодых парней. Они тоже поглядели на машину, один крикнул – разглядев Еву через боковое стекло: «Эй, куда бабу везешь, давай сюда!», другой сделал вид, что расстегивает брюки, остальные засмеялись. «Хорошо, что Ева не видит», – подумал Милов невольно. Однако слышать-то она наверняка слышала, но промолчала, лишь закрыла глаза.
