Последняя крепость - Никитин Юрий Александрович (читать книги без .txt) 📗
Однако сейчас не дождливые выходные, да и вообще Стивен не любит ходить строем, а слушать Дугласа – это что-то близкое к этому занятию. Он расстегнул рубашку навстречу свежему ветерку со стороны моря, вздохнул и шагнул из тени дома в расплавленную зноем улицу.
Воздух дрожит и колышется, как тонкая кисея. Дороги раскалились под знойным солнцем так, что на камнях можно печь лепешки. Арабы, что встречались ему, не поднимают глаз, во всем облике такое смирение, что не может быть искренним, не может быть даже долгим. Было и такое, что, когда он внезапно оборачивался, успевал поймать сосредоточенный взгляд, полный ненависти.
Не все эти люди станут убивать, мелькнула мысль, но слишком много среди них действительно обиженных и оскорбленных. Израильтяне считают арабов людьми второго сорта, это недопустимо. Мы, американцы, считаем это и личным оскорблением, ибо всякий, кто попирает права других людей, попирает и нас. Давно пора было нашему правительству принять меры по искоренению этого расистского режима. Слишком долго терпели…
Или сперва ломали тех, мелькнула мысль, с кем справиться проще. Громадный СССР, двухмиллиардный Китай, фанатичный ислам, замкнувшийся в себе буддизм… Да, наверное, с ними было справиться проще. Потому США сперва обезопасили себя, чтобы не ударили в спину, когда схлестнутся с самым сильным врагом…
Он вспомнил лагеря палестинских беженцев, ужасающую нищету в домах и отчаяние в глазах женщин. Кулаки сами стиснулись так, что побелели костяшки пальцев. Там подростки рано превращаются в мужчин. Их множество, и хоть не все станут шахидами, но обостренное чувство справедливости будет толкать их на акты святой мести. И нужно поскорее вмешаться, чтобы остановить эту безостановочную кровавую бойню.
Стоп-стоп, сказал себе. С таким настроением меня остановит первый же патруль. Я всего лишь турист, беспечный турист, что тратит свои законные две недели отпуска и жаждет получить на потраченные деньги максимум удовольствия…
Он выпрямился, постарался выпятить живот и пошел с видом человека, довольного собой, жизнью, здоровьем, словом, с видом стопроцентного американца, какими их представляют за пределами Америки.
С удовольствием засмотрелся на хорошеньких девушек в очень откровенных шортиках, больше похожих на стринги, во всяком случае, обе загорелые ягодицы задорно двигаются из стороны в сторону. Зрелые матроны бросали в их сторону недовольные взгляды, но это и понятно, им целлюлит не позволяет открыть даже лодыжки, зато мужчины провожают глазами открытые ягодицы с явным удовольствием.
Перейдя залитую зноем дорогу, он нырнул в прохладу кафе, работает кондишен, температура воздуха ниже градусов на пять, чистое спасение, но столики заполнены лишь наполовину.
Бармен посмотрел на него оценивающе, Стивен улыбнулся и кивнул.
– Все верно, – сказал он, – ничего, кроме холодного пива.
– «Хейнекен», «Куолла», «Старый Козел»?
– Ого, – сказал Стивен, – и сюда это добралось? А я думал, что хоть здесь попью местного пивка.
– В Израиле пиво не производят, – ответил бармен, и Стивен не мог понять, шутит или говорит правду. – У нас две трети клиентов – арабы. Увы, приходится считаться, они спиртное не употребляют.
– Несчастный народ, – посочувствовал Стивен.
Бармен усмехнулся:
– Целиком с вами согласен, сэр.
– Ничего, – сказал Стивен бодро, – мы их окультурим. Научим и пиво хлестать, и супружеской неверности, и рисовать зверюшек…
Глава 7
Бармен продолжал улыбаться, но улыбка стала чуточку напряженнее, и Стивен сразу вспомнил, что и евреи, как мусульмане, тоже не рисуют животных. Как рассказывали на лекции между занятиями по рукопашному бою, по той же причине великие русские художники Левитан и Шишкин, к примеру, никогда не рисовали ничего живого, только природу, и когда однажды Шишкину тайком дорисовали на картине «Утро в сосновом бору» медведей, он пришел в отчаяние и покончил с собой.
– Спасибо, – сказал Стивен, он взял два пива и крохотную тарелочку с креветками, сел за свободный столик.
К барной стойке подошли две девушки, одна свеженькая датчанка, так почему-то определил Стивен, хотя с таким же успехом могла быть и шведкой, и полькой, а вторая – типичная местная жительница: загорелая до черноты, с тугим пучком иссиня-черных волос, которые ночью явно щедро распускает по всем подушкам в ожидании мужа.
Бармен подал обеим, как Стивен и ожидал, по вазочке с мороженым, обе с веселым щебетом проследовали в зал, большинство столиков уже оказались заняты, все мы предпочитаем садиться за пустой стол, Стивен на миг понадеялся, что сядут к нему, общество молоденьких щебечущих девочек всегда приятно любому мужчине, но та, которая цыганистая, увидела, как из-за соседнего со Стивеном стола поднялась пара, тут же устремилась туда.
Пара оказалась неряшливой, посуду за собой не переставила на специальный столик, и обе девушки, поставив вазочки с мороженым на край стола, быстро убрали тарелки, с удовольствием сели и защебетали, как веселые беспечные птички. Цыганистая сидела напротив Стивена, на миг их глаза встретились, он посмотрел холодно, уязвленный, что предпочли сесть за стол с грязной посудой, только бы не к нему, а виновата она, ее подруга уже направлялась именно к его столику…
Тихонько звякнул мобильник, висящий у шведки на груди, как изящный брелок. Она взяла в ладошку, что-то спросила, торопливо вскочила, что-то сказала в мобильник, чмокнула подругу в щеку и заспешила к выходу.
Когда их глаза с этой цыганкой, нет, скорее – испанкой, встретились снова, он показал ей взглядом, что вот теперь жри обе порции сама, а так бы он мог помочь, он не гордый, мороженое тоже вещь, хоть и уступает пиву.
Бармен, открывая зеркальную дверцу шкафа, метнул яркий отблеск через весь зал и высветил девушку, как прожектором. Стивен ощутил, как по всему телу прокатился странный озноб от ее древне-дикой красоты, как будто она перенеслась в это кафе из времен Хаммурапи и Гильгамеша. Тонко вырезанное и тщательно очерченное лицо, словно отлитое из темного металла, узкие брови и невероятно длинные загнутые ресницы над древнеегипетскими глазами: удлиненными и сверкающими подсиненной белизной с сетчаткой цвета желудя. Она орудовала ложечкой с ленивой истомой.
Стивену почудилось, что она полностью ушла в свой мир, далекий и первобытный, абсолютно несоприкасаемый с этим шумным и бестолковым, полным ненужных и непонятных вещей. Руки, загорелые и по-восточному сухие, красиво положила на столешницу, гибкие пальцы ловко держат ложечку, а мороженое подхватывает почти синим языком, даже губы настолько темные, что кажутся темно-синими…
Он чувствовал, как бесследно уходят остатки того напряжения, что не оставляло его даже в тиши уютного кабинета. Странный мир, странный город, странные люди…
Из прохлады кафе невыносимо ярко горит белым огнем прямоугольник двери, а залитая знойным солнцем улица выглядит настоящим адом. Туристы стараются идти ближе к зданиям, под сенью огромных зонтов над палатками и под крытыми навесами.
Автомобили тесно прижались один к другому и выглядят накаленными на солнце массивными металлическими булыжниками.
В кафе все чаще заходят по одному и парами, дважды зашли группки по пятеро. Почти все столики заняты, к испано-цыганке села немолодая супружеская пара, явно из благополучных стран Европы. Очень уж ухоженные, сытые, довольные, постоянно опрыскивающиеся всевозможными дезодорантами как от пота, так и от всяких кожных болезней, которые вроде бы можно подцепить на этом экзотическом Востоке.
В дверном проеме появилась девочка-подросток с большими грустными глазами, живот неестественно вздут, сердце Стивена кольнула жалость: нельзя разрешать такие ранние браки… и тут же в мозгу остро звякнул предостерегающий звоночек. Он насторожился, тело поднялось на ноги, как будто помимо его воли, взгляд устремился на девчушку, на ее живот…
– Ложись! – крикнул он и метнулся через зал в ее сторону.
