Победители тьмы. Роман - Шайбон Ашот Гаспарович (полные книги txt) 📗
Следственные органы всячески старались убедить меня, что ограничение моей свободы передвижения не носит характер ареста и продиктовано лишь соображениями моей личной безопасности, поскольку и со мной может случиться то же несчастье, какое постигло Илью Дерягина.
Начальник второго следственного отделения Жабов был уверен, что ему удастся раскрыть дело, которое потрясет весь мир.
- Не назовете ли вы вашу прежнюю фамилию, господин Аспинедов? - неожиданно спросил меня как-то Жабов, глядя мне прямо в глаза.
- Аларов, - спокойно заявил я.
- Когда и почему переменили вы эту фамилию?
- Перед отъездом за границу я все свои документы оформил на имя «Аспинедов». Перемена фамилии была вызвана признательностью к моему опекуну и родственнику - Богдану Аспинедову.
- Трогательный и достойный поощрения шаг, господин Аспинедов! - не отводя от моего лица зеленоватых глаз, двусмысленно произнес Жабов.
- Весьма рад слышать это, господин Жабов, если, конечно, это было сказано искренно… - отозвался я.
- О, у вас нет никакого основания сомневаться в моей искренности, господин Аспинедов! Но пойдем дальше… - Он помолчал, очевидно, придумывая - с чего бы ему начать. - Господин Аспинедов, я хотел бы задать вам один вопрос, но, конечно, только в виде шутки… Вы разрешите?
- Пожалуйста… хотя бы и в виде шутки!
- Вы можете представить себе такое положение, при котором лицом к лицу становятся двойники одного и того же человека, скажем - Николай Аларов и Николай Аспинедов?
- Конечно нет! - решительно ответил я.
- Ну, конечно, я также полагаю, что нет! - подчеркивая слово «нет», засмеялся Жабов.
- Простите, к чему вы клоните, я не совсем понимаю! - непритворно возмутился я.
- Вот видите, вы забыли наше условие… Ведь я же предупредил, что вопрос задается в порядке шутки!
- Бесцельный разговор не всегда можно называть шуткой.
Жабов нахмурился.
- Сколько вам лет, господин Аспинедов? - неожиданно спросил он.
- Двадцать девять.
- Ага, вашему двойнику также двадцать девять лет! - усмехнулся задетый Жабов.
- Я вас не понимаю, господин Жабов.
- Мы еще вернемся к этой моей «шутке», господин Аспинедов… Но оставим это для следующего раза! - возвращаясь к любезному тону, с улыбкой заметил Жабов.
- Это уж как вам будет угодно, - равнодушно согласился я.
Через несколько минут в кабинете следователя собралась комиссия экспертов в составе трех ученых. Всех их я знал очень хорошо. Мне не раз случалось на диспутах выступать против них. И все трое поэтому недолюбливали меня.
Старший следователь Жабов или не учел этого обстоятельства, или попросту не знал о нем. Когда мы встретились лицом к лицу и Жабов собирался представить нас друг другу, они явно смутились. Надо сказать, что в памяти у всех еще было свежо впечатление от моих последних статей, в которых я выступал против них. Поэтому особенно нестерпимым казалось им то, что я и здесь выступаю в роли консультанта.
Жабов поздно спохватился и тут же попытался исправить свой промах. Конечно, если бы он не упустил из виду наши взаимоотношения, беседа приняла бы иное направление.
- Господа, - обратился он к нам, когда мы расселись, - вы не должны забывать, что мы все призваны заняться здесь расследованием вопроса величайшей государственной важности. Его императорское величество государь император лично заинтересован в том, чтобы дело это получило полное и беспристрастное освещение. Поэтому я прошу вас забыть свои научные разногласия и, как достойные подданные возлюбленного монарха нашего, объединенными усилиями добросовестно выполнить свой патриотический долг!
Лицо Жабова в тот момент, когда он произносил титула-туру царя, приняло благоговейное выражение. Вместе с ним вскочили на ноги и вытянулись профессора-эксперты. Мне оставалось лишь последовать их примеру.
Внушение Жабова подействовало на моих оппонентов. Они сидели, опустив головы.
- Да не будет сочтено за самохвальство с моей стороны, если я разрешу себе сказать, господа, что я далек от всяких предрассудков, - продолжал свою речь Жабов. - Моральные нормы нашего строя требуют от нас, чтобы мы со всей святостью отнеслись к ответственному делу помощи отчизне. Поэтому я представляю вам на подпись это скромное обязательство, которым вы подтверждаете свою готовность проявить добросовестность и искренность. Вы обязуетесь давать властям показания обо всем, что вам будет известно по данному вопросу и что может способствовать полному освещению дела. Вашей подписью вы подтверждаете также согласие хранить молчание обо всем слышанном и виденном в процессе расследования.
Жабов положил на стол четыре листка с одинаковым содержанием.
- Прошу вас ознакомиться с текстом и подписать! - предложил он.
Мои оппоненты, не колеблясь, с большой готовностью подписали свои листки. Я отодвинул в сторону предложенный мне листок.
- Господин Жабов, я не могу взять на себя подобное обязательство, - решительно заявил я.
- Но почему? - поразился Жабов.
- Потому что, подписав подобное обязательство, я поступил бы против моих принципов и веления совести. И, помимо всего прочего, я считаю эту церемонию лишь пустой формальностью, ибо этот листок не может заставить меня поступать наперекор моей воле!
Мой ответ вызвал оживление среди присутствующих. Жабов почувствовал, что создалось неудобное положение.
- Значит, не желаете подписывать? - переспросил он столь неопределенно, что сразу и нельзя было понять - просит ли он уступить или угрожает. Но, конечно, о просьбе не могло быть и речи. Он грозил… А мне только это и нужно было: я хотел сразу же положить конец всем его дипломатическим ухищрениям.
Поэтому я решительно ответил:
- Да, сударь, не желаю! По-моему, мы отлично можем понять друг друга и без этого формального обязательства.
- Как вам будет угодно, господин Аспинедов. Я же обязан свято соблюдать все формальности, требуемые по службе. Если же вы не желаете этого, - воля ваша! - заключил он, мигая зеленоватыми глазами и кинув листок в ящик письменного стола.
После этой маленькой стычки Жабов поспешил перейти к основному вопросу.
- Скажите, господин Аспинедов, вы знакомы с этими «белыми тенями»?
- Лично? Не приходилось.
- Речь идет не о личном знакомстве. Вы, конечно, знаете что-либо о них?
- Знаю лишь постольку, поскольку о них пишут и говорят везде и всюду - как в России, так и за границей. Не больше.
- Встречался ли вам в научно-фантастической литературе образ героя-невидимки?
- Встречался.
- Скажите, пожалуйста, какая разница между невидимостью и способностью превращаться в тень?
Жабов старался выпытать мое мнение. Я же отнюдь не собирался открывать ему все, что сообщил мне покойный Богдан Аспинедов.
- Судя по тем отрывочным данным, которые появились в нашей и заграничной печати, - с научной точки зрения более близка к реальности возможность превращения в белую тень, нежели абсолютная невидимость, которая пока что является лишь плодом пылкого творческого воображения. Под влиянием постоянного излучения организм живого существа теряет цвет, пигментацию и приобретает своеобразную прозрачность. От этого - один шаг и к превращению в тень, чего никак нельзя сказать о невидимости.
- Господин Аспинедов, я просил бы вас изъясняться с предельной ясностью и понятностью. Этим вы окажете большую услугу следственным органам, - попросил Жабов.
- Постараюсь, - согласился я. - Вероятно, вам известно, что всякий прозрачный предмет может стать невидимым, если его поместить в среду, коэффициент преломления лучей которой совпадает с его коэффициентом. Например, если мы опустим в воду осколок стекла и постараемся придать ему такое положение, при котором коэффициент отражения при преломлении будет у него тождественным с тем же показателем у воды, то стекла не будет видно, оно, так сказать, станет невидимым… Общеизвестно, что все тела либо поглощают свет, либо отражают его, либо преломляют. Если же из этих трех условий нет налицо ни одного, - ясно, что тело не может быть видимо…
