Инквизитор Эйзенхорн - Абнетт Дэн (книга жизни txt) 📗
— Да, я, — ответил он. — Его светлость были довольны. Я ничего не взял за работу. Это был подарок в благодарность за радушие его светлости. Впрочем, я еще подумал тогда, что, если его благородные друзья увидят мою работу, они могут пожелать сделать портрет и для себя, а я…
«Он не знает, — подумал я. — Он понятия не имеет, что происходит. Он пытается сейчас понять, чем для него обернется это расследование».
— Лорд Фрогре умер, — сказал я.
— Нет, это… это… — Он побледнел.
— Мастер Бакунин… известны ли вам другие случаи того, чтобы ваши клиенты погибали? Вскоре после того, как вы выполнили работу?
— Нет, сэр. Я уверен. Что вы подразумеваете, сэр?
— У меня есть список имен, — произнес я, отстегивая планшет. — Храните ли вы записи о проделанной работе?
— Я все сохраняю, все проявленные пластины, на случай, если понадобятся копии или восстановление. У меня остались полные каталоги всех сделанных снимков.
— Узнаете ли вы эти имена? — Я продемонстрировал ему планшет.
Руки у него затряслись, когда он проговорил:
— Я должен проверить их по каталогу.
Но мне было ясно, что некоторые из них он узнал сразу же.
— Предлагаю заняться этим вместе, — сказал я.
Елизавета проследовала за нами в трейлер. Внутреннее пространство было темным и замкнутым, и Бакунин постоянно перед нами извинялся. Каждый клочок свободной поверхности, даже на неопрятной койке хозяина, покрывали запасные детали и частично разобранные камеры. Здесь стояла затхлая, химическая вонь, смешанная с запахом семян пеншля. Курительная трубка Бакунина лежала в небольшой чашке. Гололитограф залез в коробку, стоящую под койкой, и извлек оттуда несколько учетных книг, у которых были загнуты уголки страниц.
— Давайте посмотрим, — сказал он.
В конце его маленькой комнаты я увидел дверь.
— Куда она ведет?
— К камере-обскуре и стойкам проявленных пластин.
— Там есть дверь, выходящая наружу?
— Да, — ответил он.
— Она заперта?
— Нет…
— Может быть, у вас есть ассистент, которому вы приказали держать дверь закрытой?
— У меня нет ассистента… — озадаченно произнес он.
— Откройте эту дверь, — приказал ему я.
Бакунин отложил книги и подошел к двери. По его движениям сразу можно было сказать: он ожидал, что та откроется легко.
— Не понимаю, — произнес он. — Ее никогда раньше не заклинивало.
— Отойдите в сторону, — сказал я, извлекая Ожесточающую.
Обнаженный клинок наполнил небольшой трейлер запахом озона, и Бакунин вскрикнул.
Я вспорол дверь одним взмахом, заставляя ее распахнуться. Раздался громкий хлопок атмосферной декомпрессии, и нас накрыло зловонием. Мимо поплыла темная дымка.
— Император Человечества, что это было?!
— Варп-колдовство, — сказал я. — Говорите, что смешиваете собственные оксиды и растворы?
— Да.
— Откуда вы получаете компоненты?
— Откуда получится. Покупаю то там, то здесь. Иногда у апотекариев, у рыночных торговцев, у…
Отовсюду. Бакунин экспериментировал со всевозможными составами в течение многих лет, чтобы создать наилучшие, самые эффективные пластины для своей камеры. Его никогда особенно не заботило, откуда берутся реактивы. Но что-то в его лаборатории, что-то на стойке со склянками и бутылками было затронуто варпом.
Я шагнул к камере-обскуре. В полумраке очертания предметов казались дрожащими, размытыми и непостоянными. Пагубные силы, поселившиеся в лаборатории Бакунина, почувствовали исходящую от меня угрозу и попытались защититься, заблокировав двери.
Перешагнув через порог, я вошел внутрь. Предупредительный возглас Елизаветы потонул в визге неожиданно закружившегося вокруг меня воздуха. Стеклянные бутылки и колбы, наполненные химическими составами, бешено затряслись над рабочим столом Бакунина. Горшочки с жидкими химикатами и смазочными маслами взорвались, разбрасывая вокруг свое содержимое. Вспыхнула и зажглась небольшая газовая горелка, а ее прорезиненная трубка начала извиваться змеей. Стеклянные пластинки размерами с информационный планшет, каждая из которых была убрана в коричневато-желтую картонную пачку, закачались и стали сваливаться с деревянных стоек в дальнем конце затемненного помещения. Их здесь были тысячи, и на каждой хранился оригинал какого-нибудь из гололитов, сделанных Бакуниным. Первая из них слетела с полки, словно ее стащила оттуда какая-то сила, и я уже ожидал, что пластинка разобьется, ударившись об пол, но та повисла в воздухе. За ней вскоре последовали остальные. Вокруг заиграл свет из невидимых источников, создающий рябь и цветные отблески на всем вокруг. Сам воздух стал темно-коричневым, словно прокуренным донельзя.
Я вскинул меч. Пластинка с негативом полетела мне в голову, и я рассек ее ударом. Осколки стекла полетели в разные стороны. Вперед устремилась еще одна, и ее я тоже разбил. Словно веер игральных карт, с полок слетело еще больше пластин, засвистевших вокруг меня. Я провел серию уве саров и ульсаров, разнося целящие в меня стеклянные прямоугольники. Мимо одного из них я промахнулся, и он, словно метательный нож, полоснул меня по щеке, прежде чем разбиться о стену.
— Уводи его отсюда! — прокричал я Елизавете.
Трейлер затрясся. Снаружи раздался раскат грома, и по низкой крыше забарабанил дождь. Пластины проносились со свистом, заставляя меня отступать. Ожесточающая, стараясь перехватить их все, превратилась в размытое пятно.
Затем появились призраки. Серьезные мужчины в строгих балахонах. Знатные дамы в длинных платьях. Печальные дети с бледными лицами. Смеющийся трактирщик с одутловатыми щеками. Двое фермеров, обнимающих друг друга за плечи. В мутном воздухе появлялось все больше и больше фигур, сотканных из дыма, с белой кожей, ярко-коричневой одеждой, с тем неподвижным выражением на лицах, какое было в тот момент, когда их запечатлела камера. Они хватали и тянули меня ледяными пальцами, молотили психокинетическими кулаками. Некоторые духи проходили сквозь меня, промораживая до костей. Злобные силы, поселившиеся в этом маленьком трейлере, призывали образы тех, кого Бакунин увековечил за свою карьеру, выдергивая их из негативов и наделяя формой.
Когда в моем плаще стали появляться порезы, я начал отступать назад. Прикосновения призраков были такими же острыми, как и края стеклянных пластин. Замогильный вой оглушил меня. Затем, тошнотворно закачавшись, весь мир стал искажаться и изменяться. Трейлер исчез. На мгновение я вдруг оказался на красно-коричневом побережье, а затем — незваным гостем на деревенской свадьбе. Прорубая себе дорогу полыхающим мечом, я вывалился в сцену крещения. Затем последовало раскрашенное изображение Атенатовых гор, а за ними пиршество в какой-то ратуше. Призраки бросились на меня, вцепляясь холодными руками. Трактирщик с одутловатыми щеками сжал свои ледяные кулаки на моем горле, но лицо его продолжало смеяться. Я рубанул фантома Ожесточающей, и он растворился словно дым. Домохозяйка с печальным лицом повисла на моей руке, а рыбак замахнулся багром.
Я начал читать Литанию Избавления, выкрикивая ее слова в окружающие меня злобные лица. Несколько призраков смялось и оплавилось подобно целлюлозе в огне.
Раздались выстрелы. Справа от меня возник Габон. Он стоял на предрассветном пирсе в Дорсае, среди играющих в кнокболл и на празднике урожая, и все это в одно и то же время. Противоречащие друг другу сцены размывались и сливались вокруг него. На него набрасывались невеста с женихом, которых сопровождала компания пятерых плакальщиков из похоронной процессии и выходящий на пенсию констебль Адептус Арбитрес, увешанный орденами.
— Отходим! — прокричал я.
Ожесточающая раскалилась добела. Снова прокатился гром, от которого затряслась земля. Габон пронзительно закричал, когда его лицо распороли пальцы невесты, а затем проносящиеся со свистом стеклянные пластины начали топорами рубить спину зашатавшегося Фелиппа.
Его кровь хлынула дождем. Она втекала в призраков, окрашивая в пурпур их ярко-коричневые одеяния и делая бледные лица розовыми. Я чувствовал, как пальцы ножами полосуют плоть на моих руках и спине. Фантомов было слишком много.
